В Фолл-Крике все обстояло иначе. Здесь всегда присутствовали другие люди. Тут был Ноа.

Они не оставались один на один с той ночи, проведенной вместе на качелях на крыльце. Той ночи, когда он хотел ее поцеловать. Черт, он хотел целовать ее каждый раз, когда видел.

Лиам прочистил горло и принялся расстегивать молнию на куртке и снимать верхнюю одежду. Отстегнул M4 и прислонил его к дивану в пределах досягаемости.

— Ты выглядишь усталым, — отметила она.

— Это из-за смены караула. Недостаточное количество людей для дежурства означает более длинные смены.

На самом деле его тренировали выдерживать экстремальные условия недосыпания. Однажды он провел две недели в режиме четырех часов сна за ночь. Не раз он проводил по восемьдесят четыре часа без сна. Галлюцинации начались примерно на четвертый день.

Долгие дежурства не вызывали у него проблем.

Ханна прищурилась и наклонила подбородок, изучая его.

— Это что-то другое. Тебя что-то беспокоит.

Лиам хотел отвернуться. Ханна умела видеть его насквозь. Это не так уж и плохо. В этом есть что-то особенное, когда тебя кто-то прекрасно знает. Это позволяло чувствовать себя не таким одиноким в этом мире.

Он пробурчал.

— Просто кошмары.

Это звучало так по-детски, и все же ночные кошмары представляли собой отвратительную смесь его худших страхов, ужаса и боли, пыток и сожаления.

Взрывы и стрельба в бою, предсмертные крики его братьев по оружию. В других случаях он бежал с прижатым к груди ребенком, спасаясь от монстров, которые настигали его по пятам.

Самолет, летящий с неба, безмолвная смерть, надвигающаяся на него, когда он сидел на корточках перед Линкольном, отчаянно пытаясь поднять на ноги своего не реагирующего близнеца, освободить Джессу из разбитой машины, спасти их обоих.

Он так и не смог. Снова и снова он смотрел, как они умирают. Снова и снова чудовища настигали его и хватали ребенка в свои слюнявые челюсти.

Он просыпался внезапно, резко садился, мучительные крики эхом отдавались в ушах, в ноздрях стоял запах паленой плоти, руки были пусты.

Пустоту он ощущал особенно остро. Он чувствовал ее, как черную дыру, с ее собственным весом, с ее огромной тяжестью.

— Расскажи мне, — попросила Ханна.

Лиам присел на диван, не обращая внимания на ноющую боль в спине, и склонил голову. Между ними не осталось никаких секретов.

Он уже признался Ханне в самом страшном своем провале — как он потерял Линкольна и Джессу в одну ужасную ночь, как отдал своего младенца-племянника на руки незнакомым людям и ушел. Он бросил родителей Джессы и ребенка на произвол судьбы.

То, что она все еще принимала его, смотрела на него с состраданием и теплотой, а не осуждала — очень помогло Лиаму.

Но этого было мало. Он всем сердцем хотел, чтобы этого хватило, но сожаление и стыд по-прежнему преследовали его во сне и наяву.

Он любил маленькую Шарлотту Роуз, как собственного ребенка. Но каждый раз, когда смотрел на нее в этой кривой вязаной шапочке, он думал о своем племяннике.

Лиам был человеком дела, а не слов. Слова не могли исправить ситуацию, не могли компенсировать его ошибки. Прощение не принималось в расчет.

Он не хотел говорить об этом, даже с Ханной. Слишком больно.

— Дело в моей спине, — ответил он вместо этого. Не совсем правда, но и не ложь. — Из-за нее трудно нормально отдыхать.

На мгновение Ханна скептически посмотрела на него, собираясь сказать, что он пытается ее обмануть. Судя по выражению лица, она поняла, что он говорит ей не все, но не стала настаивать.

Она поджала губы.

— Я готова выслушать, когда ты захочешь рассказать о своих кошмарах. Что касается физической боли, что я могу сделать?

— Все не так плохо. Я могу справиться с этим.

— Да, заметно. Ты вздрагиваешь каждый раз, когда поворачиваешься в определенную сторону.

Лиам удивленно посмотрел на Ханну.

— Ты думаешь, что скрываешь это, но твой рот сжимается, когда тебе больно. Ты двигаешься по-другому. Я вижу это.

В очередной раз он поразился тому, насколько Ханна умна, и сколь проницательна.

Большинство людей так много упускают. Пристрастившись к своим телефонам, они почти не видели того, что находилось прямо перед их лицом. Телефоны утратили свою актуальность, но большинство оставались такими же невнимательными, как и раньше, даже когда к ним подкрадывалась опасность.

Ханна другая. Она обращала внимание на все.

С его поврежденными дисками не требовалось многого, чтобы травмировать спину. С годами он выработал методы преодоления боли — он терся позвоночником о дверную коробку, чтобы диски встали на место, или сворачивался в клубок и катался взад-вперед по твердому полу. Обычно становилось легче. Помогало поддержание хорошей физической формы. Самым эффективным способом оставалась еще одна пара рук, но у него редко появлялась такая возможность.

В последний раз все случилось иначе. Когда он упал с насыпи и ударился позвоночником о ствол сосны, Лиам считал, что достиг конца пути и обречен замерзнуть насмерть в метель.

— У моего армейского приятеля возникла похожая проблема, — сказал он, не уверенный, стоит ли вообще говорить об этом. — Его жена делала стойки на руках на его спине. У тебя есть какие-нибудь акробатические навыки?

Ханна криво улыбнулась.

— Я была специалистом по музыке, таскающим футляр с гитарой через весь кампус, а не гимнасткой, делающей сальто на лужайке. Но я могу попробовать что-нибудь сделать.

Лиам попытался скрыть свой энтузиазм.

— Почему бы и нет? В любом случае стоит попробовать.

Лиам

День сорок пятый

Следующие двадцать минут Ханна ходила босиком по спине Лиама, пока он лежал на полу перед камином. Ее движения ослабляли скованность и облегчали боль. Она хорошо понимала, куда нажимать и надавливать пятками.

Призрак подхватил игру и принялся повторять за ней, лая от удовольствия, когда топтал ноги и зад Лиама. Пес был тяжел, как бык, его когти впивались в одежду Лиама, но он не жаловался.

Ханна предложила перебраться на диван, чтобы она могла сделать ему массаж. Лиам никак не мог от этого отказаться.

Поленья в камине трещали, свистели и оседали в угли. Маленькие языки пламени прыгали в дымоход и исчезали в воздухе.

Призрак подошел и сел у переднего окна. Просунув морду между затемненными шторами, он мог наблюдать за улицей.

Руки Ханны были сильными и гибкими. Она использовала костяшки пальцев, боковые стороны и ладонь раненой руки, чтобы надавливать на затекшие мышцы и зажатые диски. Правой рукой она массировала его поясницу, пока он наклонялся вперед, опираясь предплечьями на подлокотник дивана.

Лиам старался сосредоточиться на ее словах, а не на тепле, разливающемся по его спине и плечам от ее легкого прикосновения, или на всплеске тепла в животе.

— Сколько человек согласилось сражаться? — спросила Ханна.

— Не так много.

— Неужели они струсили?

— Большинство из них.

— Что на счет Альянса Общин? Разве они не обещали помочь, когда потребуется?

— Так сказал Мик Селлерс.

Ханна разминала его поясницу.

— Ты им не доверяешь.

— Нет.

— Ты никому не доверяешь, — с легким намеком на шутку произнесла она.

— Жизнь научила.

— Они нам нужны, даже если мы не можем доверять им до конца.

Она озвучила правду, с которой он предпочел бы не сталкиваться.

— Они гражданские.

— Может, они и не солдаты, но у них столько же причин презирать ополченцев, сколько и у нас. Это ставит их на нашу сторону по умолчанию. Они заинтересованы. У них есть причина. Что-то, во что стоит верить. А это уже немало значит.

Ханна права. Так и есть. Но он все равно им не доверял.

Она наклонилась ближе, ее дыхание коснулось его шеи, теплое и мягкое, едва щекочущее.

— Ты планируешь что-то сам.