затягивающей, темной, словно ночь воронке, кружившейся вихрем в бесконечности.

Дэймон отстранился. Анжела разочарованно выдохнула. Ей совсем не хотелось останавливаться. Ей хотелось падать дальше, и не важно, что будет внизу.

– Анжела, – горько прошептал он, вставая с кровати, – мне пора.

– Нет, – Анжела не понимала, что происходит.

– Обещаю, что буду недалеко, – он сжал ее руку, – но сейчас, для тебя будет лучше, если я уйду.

– Обещай, что будешь рядом, – голос Анжелы был расстроенным. Еще секунды назад

все было идеально, а сейчас Дэймон стоял около открытого окна.

– Обещаю, – хлопнула форточка, и Анжела осталась одна.

Она пыталась найти объяснение тому, что было, но так ничего не смогла придумать. Она надеялась, что Дэймон придет позже, вечером. За ужином Анжела нетерпеливо ерзала на стуле, совсем не слушая отца. Она ожидала, что когда поднимется наверх, увидит там улыбающегося Хэвенли и вновь утонет в зелени его глаз. Но увы все ее надежды оказались напрасными. Дэймон так и не появился в этот вечер, несмотря на то, что Анжела ждала его до полседнего.

***

Дэймон сидел на дереве, спиной прислонившись к холодному, серому стволу, и смотрел на окна Анжелы. Если бы кто-нибудь из соседей вышел во двор и поднял свой взгляд наверх, то без особого труда смог бы разглядеть молодого человека, одетого, несмотря на пронизывающий ветер и ледяной, мелко накрапывающий дождь, лишь в голубые джинсы. Но соседи у Анжелы в такую погоду сидели дома, а с улицы дерево не было видно.

Дэймон почти не шевелился, наблюдая за Анжелой. Он видел, как подъехал ее отец; как она читала книгу; как легла спать, погасив свет в комнате. Пару раз она подходила к окну, и тогда Дэймон стремительно прятался за широкий ствол. Он не хотел, чтобы Анжела его заметила.

О чем он вообще думал, целуя ее? Но это было так прекрасно. За всю свою долгую жизнь, ничего более восхитительного он не испытывал. Это было ни с чем несравнимое чувство. Пожалуй, это чем то напоминало радость полета, когда сердце бешено стучит, ветер упруго бьет в распростертые крылья и треплет волосы, а снизу все кажется, словно, кукольным. Но это было гораздо приятнее, гораздо…

Дэймон не мог подобрать подходящее сравнение. Поцелуй с Анжелой был его личным раем. Только, если для него это было полетом, для Анжелы это было падением.

И вот теперь, после того, как ему довелось испытать это блаженство, он должен навсегда от него отказаться. Иначе Анжела… может пострадать. Он уже не тот светлый, беззаботный ангел, каким был раньше. Теперь он падший. И это многое меняет. Почему он не подумал об этом раньше? Зачем он вообще поцеловал ее? Но откуда он мог знать, что это опасно? Что отныне его поцелуй, словно яд, может разъедать душу?

Дэймон горько усмехнулся. Он должен был подумать об этом! Должен был, ради нее. Хорошо, что он успел вовремя это заметить. Еще чуть-чуть и это стало бы необратимым. Черт, но как он не хотел останавливаться.

Мысли кружились в голове Дэймона, словно осенние листья на ветру. И раз за разом возвращали его к тому волшебному моменту, который он теперь не вправе испытывать. Чтобы отвлечься Дэймон достал, непонятно откуда, карандаш и лист. Грифель заскользил по бумаге, вырисовывая четкие линии. Картины – изобретение людей. Таким образом, они развивают душу: рисуя, или же созерцая картины. В свой первый раз, когда он спустился на Землю воплоти, он был Ангелом-Хранителем художника.

Дэймон прикрыл глаза. События тех дней всплыли в его памяти так четко и ярко, будто это было несколько минут назад. Ангелы не умеют забывать.

«– Питер, научи меня рисовать. – Дэймон, которого тогда звали совсем по-другому,

стоял в прохладной тени довольно широкого коридора. С одной стороны его была стена

из камня опалового цвета, украшенная пилястрами и нишами. Другая сторона была открытой, со светлыми, круглой формы, колоннами и выходила во внутренний дворик загородной виллы с красивым названием «Палаццо Те». В дворике, укрывшись под апельсиновым деревом, от утреннего, но уже жаркого итальянского солнца, сидел молодой человек, чуть более двадцати лет на вид, с клиноподобной бородкой, растрепанными русыми волосами, и, несмотря на возраст, намечающейся лысиной. В его руке была кисть, а перед ним стоял мольберт.

– Ах, Франс! – Тот, кого он назвал Питером, засмеялся. – Ты красив и умен. Зачем тебе живопись?

Дэймон оторвался от колонны и легкой грациозной походкой приблизился к Питеру, встав ему за спину. Несмотря на теплую погоду, Дэймон был одет в атласную сорочку, альмандинового цвета, с белыми манжетами и большим стоячим воротником,

шоколадный бархатный жилет и длинный черный плащ.

– Мне любопытно, – Дэймон лучезарно улыбнулся, обнажив ровные, белые зубы.

– Что ж, Франс, ты мой лучший друг. И если ты и вправду хочешь этого, то я не

посмею тебе отказать. Хотя, на мой взгляд, с твоим положением более пристало ухаживать за юными леди, – Питер хитро посмотрел на Дэймона, наконец, оторвавшись от своего холста, на котором яркими и живыми красками был нарисован эскиз будущей картины.

– Вот только не надо сейчас про женитьбу, – Дэймон закатил глаза, – маменька неустанно напоминает мне про нее днями и ночами.

– А что, уже кто-то есть на примете? – заинтересованно спросил Питер.

– Ты же знаешь мою маменьку. У нее в запасе еще дюжина невесток, хотя я

уворачиваюсь от продолжительных знакомств, как могу. Мне хочется подольше сохранить свою независимость. Но хватит об этом. Вернемся к живописи, – Дэймон нетерпеливо тряхнул головой. – Так ты научишь меня?

– Думаю, мы начнем прямо сейчас, – Питер встал со стула. Он принялся что-то объяснять, увлеченно жестикулируя и делая новые и новые мазки по холсту,

периодически передавая кисть Дэймону.

Через несколько недель Дэймон нарисовал свой первый небольшой

самостоятельный пейзаж. Это был зеленый луг с пасущимися на нем лошадьми, залитый

ярким, солнечным светом.

– Это просто восхитительно! Особенно, для первого раза! – с восторгом воскликнул

Питер, впервые увидев картину. – И этот ракурс, будто смотришь сверху, и сочные краски.

– Ну, до тебя, друг, мне еще далеко, – Дэймон изящно поклонился, – я всего лишь

нарисовал то, что видел.

– Ммм… – Питер поцокал языком, – ты себя недооцениваешь. Там неподалеку стоит

колокольня?

– Колокольня? – Дэймон изумленно изогнул одну бровь. Но тут же улыбнулся. – Да.

От твоей наблюдательности ничего не скрыть.

– Ну, право, Франс, – Питер довольно хмыкнул, – ты сказал, что повторил то, что

видел. Не умеешь же ты летать, в самом деле. Тут любой бы догадался, что, очевидно, ты

видел это с достаточно высокого здания.

– Ты прав, мой друг, ты прав… ››

С тех пор прошло несколько сотен лет, но каждую свою земную жизнь, когда

Дэймон был взволнован, встревожен или просто скучал, он начинал рисовать. Однако,

настоящим художником ему все равно не стать. Настоящие в каждую картину вкладывали частичку себя. Дэймон же воспроизводил свои воспоминания с точностью фотоаппарата.

Несмотря на закрытые глаза, и вихрем кружащий поток воспоминаний, карандаш продолжал скользить по бумаге. Теперь стало видно очертания девушки, с длинными вьющимися волосами, лежащей на кровати под одеялом. Нетрудно было узнать в нарисованной девушке Анжелу.

Дэймон отложил рисунок. Ему нужно уехать из города. Уехать, как можно дальше. Потому что, если они еще раз окажутся наедине, он не сможет не поцеловать ее. А этого делать нельзя.

Дэймон слез с дерева, понимая, что никуда он не уедет. Ему трудно находиться вдалеке от нее даже минуту. А уж вечность… нет. Лучше он попытается все ей объяснить. И если она откажется от него, то тогда он уйдет.

Утром Анжелу ждал приятный сюрприз. На подъездной дороге был припаркован уже знакомый голубой «Корвет». Рядом, облокотившись о капот, стоял Дэймон, держа в руках сорванную с чьей – то клумбы ромашку. Как обычно, он был одет во все белое. И, как обычно, он был просто неотразим.