Зависть уколола его. Когда-то он командовал подобной группой, хотя его отряд был меньше. Он превратил бы их в свою личную армию — если бы Лиам Колман не разрушил его планы.

Темная ярость сжигала его нутро. Он ненавидел проигрывать, но, в отличие от своей кузины, был достаточно умен, чтобы побороть свою гордость и разорвать связи, когда это нужно.

Месть не может быть сладкой, если ты мертв.

До него донесся восхитительный аромат жарящегося мяса, смешанный с дымом костра. У Саттера пересохло во рту. Он убил бы каждого человека здесь за один кусочек оленины.

К сожалению, их больше сотни, а он один. Лучше держаться в тени. Возможность представится в другой день.

Он закрыл прицел, поднял винтовку и начал медленно отползать назад, кусая щеку от резкой боли в боку, извиваясь бедрами и упираясь локтями в слякотную мульчу для опоры…

Позади него хрустнула ветка.

Сердце Саттера заколотилось. Он дернулся, пытаясь поднять винтовку. Слишком медленно, слишком поздно.

Что-то холодное и твердое прижалось к его черепу.

— Брось оружие, — прорычал молодой, хрипловатый голос.

Он бросил винтовку. Его схватили и потащили вверх. Сзади и сбоку приближались новые люди.

Через тридцать секунд они поставили его на колени, обыскали и забрали ножи, пистолет и длинноствольное оружие, а также рюкзак и брелок от квадроцикла.

Худой подросток с жирной, покрытой прыщами коричневой кожей связал его руки скотчем за спиной. На вид ему было едва ли пятнадцать, арбалет висел на спине, а на бедре болтался топор.

— Следишь за нами? Ты только что совершил самую большую ошибку в своей жизни, болван.

Двадцать вооруженных подростков окружили Саттера. Пятеро направили винтовки ему в лицо. Помимо оружия, большинство из них владели причудливым оружием — копьями, арбалетами, косами, дубинками и топорами.

Саттера охватил страх.

— Там только один квадроцикл, — прокричала девушка с холма. — Он один.

Вперед вышел молодой человек с длинным мечом в ножнах на правом бедре и с изогнутым лезвием серпа на левом боку. Ему было едва за двадцать, не больше. Крепкий и жилистый, с узким сальным лицом и глубоко посаженными глазами под толстым выступом лба. Жесткие пшенично-светлые волосы клочьями прилипали к черепу.

— Что ты хочешь, чтобы мы с ним сделали, Ксандер? — спросил худой подросток.

Ксандер едва взглянул на Саттера.

— Что мы делаем с любым, кто не из наших? Убиваем его.

Саттер через это уже проходил. Пока он жив, всегда есть шанс.

— Ты не хочешь этого делать.

Ксандер усмехнулся, обнажив ровные, слегка пожелтевшие зубы.

— Определенно хочу.

— Хочешь оказать ему такую честь? — спросил здоровяк с огромной шипастой булавой, похожей на средневековое оружие ближнего боя, украденное из музея. — Или мне лучше избавиться от этого придурка?

Судя по тому, как остальные подчинялись ему, Ксандер явно был лидером. В его глазах светился дикий, почти безумный блеск. Блеск человека, который наслаждается разрушением — наблюдает за ним, расправляется с ним.

— Подождите. — Саттер сохранял нейтральное выражение лица. Важно не показывать страха. Если он сможет пережить следующие пять минут, у него будет хороший шанс повернуть все это дерьмовое шоу в свою пользу.

— У меня есть кое-что, что вы захотите услышать.

Ксандер усмехнулся.

— Сомневаюсь.

— Ты ищешь еду, воду и кров?

— Нет.

Саттер моргнул.

— Нет?

Ксандер бесстрастно наблюдал за ним. Несколько мальчишек позади него захихикали.

— Как насчет электричества?

Ксандер поднял руки и закружился по кругу. Он двигался как дикая кошка, быстро и стремительно. Остальные наблюдали за ним с нетерпением и предвкушением. Они знали, что будет дальше.

— Нам есть дело до электричества?

— Смерть электричеству! — прокричала девушка, с ледорубом на поясе. — Смерть электричеству!

Остальные подхватили крик, смеясь, гогоча, как гиены.

— Смерть электричеству! Смерть власти! Смерть власти!

Ксандер присел перед ним на корточки так, что их лица оказались на одном уровне. В ноздри Саттера ударила вонь немытого тела.

— Нам не нужно ничего, что вы, отжившие старики, можете предложить. То, чем вы дорожите — ваши угловые офисы и большие шикарные дома, — все это ложь. Теперь для нас ничего нет. Ни колледжа, ни работы, ни будущего. Поэтому мы сносим все это. Кирпич за кирпичом, лампочка за лампочкой.

— Смерть власти! — скандировали несколько подростков. Несколько из них издали жуткий вой, подняв боевые топоры и винтовки со штыками, высоко вскинув кулаки.

Они были анархистами. Безумцами. Зачем уничтожать то, что делало жизнь достойной? Саттер не понимал этого. Не понимал их.

Но все чего-то хотели. Каждый.

— Вам нужно топливо, по крайней мере, для ваших машин. Так?

— Убей его уже! — прокричали несколько из них. — Воспользуйся мечом! Возьми меч!

Ксандер поднял одну руку. Толпа позади него затихла.

— Где?

Возможно, им плевать на удобства и комфорт старого мира, но они голодны. Саттер узнал жесткий блеск в их глазах, то, как дергались пальцы на их мачете, арбалетах и кинжалах.

Их голод из тех, что никогда не проходят. Голод саранчи, опустошающей все на своем пути.

Если они хотели что-то уничтожить, он готов дать им это.

— Я знаю одно место, — проговорил он, стараясь, чтобы его слова не прозвучали слишком нетерпеливо. — В наши дни — это похоже на рай на Земле. Оно называется Фолл-Крик.

Лиам

День восемьдесят пятый

Лиам Коулман изучал человека через прицел своей винтовки «Ремингтон 700».

На первый взгляд, мужчина не представлял угрозы. Но Лиам никогда ничего не принимал просто так на веру.

Мужчине было около семидесяти лет, его обветренное лицо покрывала сеть морщин, голубые глаза болезненно воспалились, лысина блестела на солнце. Под плотной коричневой курткой он носил поношенные джинсы и потертые рабочие ботинки.

А еще он оказался вандалом. Старик держал полупустую бутылку виски за горлышко в одной руке, покрытой пигментными пятнами; в другой сжимал баллончик с красной аэрозольной краской.

Он старательно выводил слова на стене двухэтажного серого колониального дома с железным флюгером в виде индейки на крыше. Рядом с ним стояло прислоненное к стене двуствольное ружье.

Стекла из разбитых окон дома усыпали крыльцо и блестели в пожухлой траве. Мусор и обломки валялись на заросшей лужайке перед домом. Граффити украшали обшарпанный и облупившийся сайдинг.

Весь дом казался покосившимся, разбитым и заброшенным.

Этот дом представлял собой своеобразный символ остального города. Возле зданий громоздились кучи мусорных пакетов. Некоторые пакеты разорвались, и мусор катался по улицам и тротуарам и скапливался в ливневых стоках.

Витрины магазинов и предприятий на главной улице пестрели разбитыми окнами и выбитыми дверями. Некоторые сгорели дотла.

Нигде никакого движения. Никаких признаков жизни, кроме нескольких крыс, шныряющих туда-сюда по бензоколонке, разбитые окна которой напоминали пустые черные глазницы.

Город обезлюдел. Совсем опустел.

Этот старик стал первым, кого Лиам увидел сегодня.

Лиам пошевелился, разминая ноющие плечи, камешки и ветки кололи ему живот. Он лежал на твердой земле на вершине холма, с которого открывался вид на город Таскола, штат Иллинойс.

Вечернее солнце висело над линией деревьев, небо окрасилось в золотые, оранжевые и красные цвета. Лиам наблюдал за городом с рассвета, несколько раз меняя позиции, изучая главную улицу, несколько кварталов, а теперь и северную окраину.