Несмотря на многочисленные сообщения о передвижении крупной банды по району, Флинн и большинство членов Общественного альянса продолжали винить Фолл-Крик. Вчера Флинн в ярости вышел в эфир по радио и разразился ненавистнической тирадой, в которой содержались угрозы уничтожить городские теплицы в отместку — и даже хуже.

«Вы хотите уморить нас голодом, тогда мы будем голодать вместе!» — заявил он, бросая слова Ханны обратно в их адрес.

Что еще хуже, Дейв делился новыми сообщениями о насилии в Иллинойсе. Города захвачены, женщины и дети украдены, тысячи невинных людей заперты в лагерях или убиты.

Армия По становилась все мощнее. И они двигались на юг, приближаясь к границам Индианы и Мичигана.

Над их головами разразилась сильная буря, принесшая с собой надвигающееся чувство обреченности, от которого Ханна не могла избавиться.

— Я тоже это чувствую, — сказала она. — Но если мы сможем работать вместе как община, то сможем противостоять, что бы ни случилось дальше.

Лиам хмыкнул, не убежденный.

— Мы сможем, Лиам. Обязательно.

— Похоже, общество не хочет работать вместе.

— Тогда мы их заставим, — заявила Ханна с примесью досады. — Мы продолжаем пытаться. Это сработает.

— Продолжай верить, Ханна. Может быть, только силой воли ты сможешь сделать это. Но я этого не вижу. Мы слишком расколоты, слишком разобщены.

— А я верю. Я должна верить.

— Флинн и его люди ослеплены своим горем. Я не знаю, не могут ли они увидеть правду или не хотят, но, похоже, стремятся ухватиться за свой гнев. Они так просто от него не откажутся.

— Знаю. Но это не значит, что мы должны от них отказаться.

— Дело может дойти до насилия, — предупредил ее Лиам. — Ты готова к этому?

Ханна вскинула подбородок.

— Я готова ко всему, что потребуется. Но это еще не значит, что я принимаю это или не буду бороться до последнего за другой исход. — Она колебалась. — Я серьезно, Лиам. Если мы не сможем объединиться, у нас ничего не получится.

Дождь барабанил по крыше. Призрак вздохнул и перевернулся на бок. Ханна вдыхала сладкий влажный воздух, чувствовала тепло Лиама рядом с собой, его поддерживающую силу.

Лиам сказал:

— Я понимаю.

Ханна

Сотый день

Ханна краем глаза наблюдала за Лиамом.

Он сохранял повадки солдата. Даже сейчас, в темноте и под дождем, сидя на качелях на крыльце ее заднего двора, его глаза метались туда-сюда, никогда не оставаясь неподвижными, его разум обрабатывал информацию, анализировал, реагировал и готовился.

— Ты все еще беспокоишься, — проговорила она.

— Есть и другие угрозы.

— Ты думаешь о Саттере.

— Да.

— И о Лютере.

Лиам кивнул.

— Лютер не вернется.

— Может быть. Может быть, нет. — Он колебался. — Как прошел твой визит к Лютеру-старшему?

Она тяжело вздохнула.

— Хорошо, да?

— Они сделаны из одного теста.

Решив сдержать свое обещание, Ханна вчера навестила отца Лютера, чтобы проведать его и составить график регулярных визитов. Он встретил ее с яростным гневом и недовольством, что не удивило Ханну.

Сначала он отказался от еды, которую она ему принесла.

— Мне не нужны подачки! Я прекрасно справляюсь. — Он смотрел на нее из своего инвалидного кресла. — Оставьте меня в покое!

Быстрый осмотр пустых шкафов показал истинное положение вещей. Без вмешательства он умрет с голоду. Прикованный к инвалидной коляске, не имеющий возможности самостоятельно выйти из дома, он нуждался в помощи.

Как бы он ни злился, как только Ханна развернула свежий хлеб, клубничный джем и два вареных яйца, он набросился на еду, как голодный зверь.

— Это ничего не значит, — огрызнулся он, его ревматические глаза сузились. — Я вам ничего не должен.

— Конечно, нет. — Она колебалась. — Я дала обещание вашему сыну, сэр. Я не смогла сдержать обещание Лютеру и позволить ему остаться, но это обещание намерена выполнить.

Старик выругался.

— Мальчишка. О чем, черт возьми, он думал?

Ханна ничего не ответила, не зная, как реагировать.

Лютер-старший махнул на кислородный баллон рядом с его инвалидным креслом и трубки в его носу.

— Кислород скоро закончится. И что тогда? Все равно я ходячий мертвец. — Он насмешливо фыркнул. — А я ведь даже не хожу.

— Простите, сэр…

— Простите? Ты сожалеешь? Что вообще для кого-нибудь сделало сожаление? Ты выгнала моего сына из единственного сообщества, которое может сохранить ему жизнь — после того, как он дал тебе ключ к спасению города. Не очень-то похоже на справедливость?

— Он ведь не на веревке болтается, — напомнила ему Ханна.

Лютер-старший открыл рот, чтобы возразить, шишковатые губы растянулись в усмешке, но потом что-то в нем дрогнуло. Если он и увидел правду в словах Ханны, то не признал ее.

— Я вернусь завтра.

Он посмотрел на нее, горько и покорно.

— Как я уже сказал, не возвращайся сюда.

— И я попрошу Эвелин Брукс проверить вас. Она отличная медсестра.

Он закашлялся, рваный звук, от которого у Ханны свело зубы, выглядя при этом совершенно несчастным.

— Вы ничего не можете для меня сделать. Ничего.

Хотя она намеревалась вернуться, как обещала, он не ошибся. Ничто из того, что Ханна могла сделать, не могло вылечить его, обеспечить надлежащую медицинскую помощь, в которой он нуждался, устранить раскол, вызванный ополчением, или вернуть его сына.

Грудь Ханны сдавило, наполнив ее жалостью, состраданием и чувством вины.

Она ушла, чувствуя себя хуже, чем, когда пришла.

— Он страдает, — сказала она теперь. — И он зол.

— Сейчас это не редкость.

Она знала, что они оба думали о Квинн.

— Да, это так.

Холод пробирал ее до костей. Под курткой на ней лишь фланелевая пижама и толстовка. Ханна дрожала.

— Вот. — Лиам стянул с себя плащ и накинул его ей на плечи, накинув капюшон на голову. Она не могла разглядеть его черты в темноте, едва могла различить фигуру, но чувствовала Лиама.

Даже с ранением, каждое его движение излучало силу, компетентность и власть. Ее пульс участился, а желудок совершил странное сальто.

Он замер, так близко, что его теплое дыхание коснулось ее щеки, посылая искры по ее телу от пальцев до пят.

— Ты тоже это для меня делаешь, — сказал Лиам так тихо, что дождь почти заглушил его слова. — Ты держишь волков подальше.

Ханна перестала дышать.

Лиам протянул руку и заправил влажную прядь волос ей за ухо. Он прикоснулся к ее лицу, его пальцы словно огонь на ее коже.

— Ханна…

Перед ее глазами промелькнуло лицо Пайка. Его красный рот, пустые глаза. Ее кости трещат. Боль.

Страх пронзил Ханну насквозь.

Прежде чем она успела подумать, прежде чем ее мозг смог рассортировать мириады мыслей и эмоций, сжигающих ее синапсы, инстинкт взял верх. Она отпрянула в сторону, как испуганная лошадь.

Вскочив на ноги, Ханна схватилась за поврежденную руку.

— Я… я не могу. Прости.

— Ты не должна мне ничего объяснять. Я подожду, Ханна. Я…

Ханна не слышала продолжения. Она стряхнула с плеч плащ Лиама и убежала в дом, чуть не поскользнувшись на мокром крыльце от спешки.

Призрак протиснулся следом за ней, и дверь заскрипела на ветру. Затем дверь захлопнулась.

Ханна рухнула на колени посреди темной кухни. Рыдания сотрясали ее тело.

Призрак лизнул ее в лицо и прижал свою огромную голову к ее плечу, предлагая утешение, как только мог. Она прильнула к нему и обхватила за грудь, уткнувшись щекой в его мокрый мех, вцепившись плохо слушающейся рукой в шерсть, вдыхая влажный собачий запах.

— Что со мной не так? — прошептала она, боясь, что уже знает ответ.

Она сломлена.

Не важно, как сильно она заботилась о Лиаме, как глубоко росли ее чувства к нему — а они росли. Ханна чувствовала это каждым ударом своего сердца.