Лиам притащил два матраса из спальни наверху — комнаты маленьких девочек, судя по фиолетовым простыням с изображением принцессы и розово-телесным простыням с изображением единорога. Он положил их перед камином, отодвинув журнальный столик, заваленный журналами «National Geographic», и придвинув клетчатый диван к дальней стене.

Он снова поднялся наверх и вернулся с несколькими свечами, которые зажег и поставил на камин, на книжный шкаф в другом конце комнаты и на кухонный стол. В следующий раз Лиам поднялся наверх и вернулся с охапкой одеял и подушек, наваленных выше его головы. Он бросил их на матрасы.

Призрак удовлетворенно тявкнул и бросился на ближайший матрас. Он крутанулся на нем, как кошка, и плюхнулся прямо в центр кучи одеял.

Лиам хмыкнул.

— Думает, что он король замка.

— Так и есть.

Лиам нахмурил брови.

— Значит, ты собираешься отдать свой матрас? Я точно нет.

Она с болью вздохнула.

— По моему мнению, этот пес может спать где хочет.

— Справедливо.

Лиам помог ей добраться до матраса. Она с благодарностью опустилась рядом с Призраком. Пес прополз вперед на брюхе, прислонился к ее боку и положил голову на лапы.

Лиам опустился на колени рядом с ней. Он жестом указал на ее одежду, покрытую снежной коркой.

— Могу я тебе помочь?

Она кивнула сквозь новый приступ боли.

Он снял с нее шапку, перчатки, шарф и куртку. Расшнуровал ботинки и снял их один за другим. Затем стянул с нее слой влажных шерстяных носков и накинул одеяло с изображением «My Little Pony».

Благодарность переполняла Ханну.

— Лиам…

— Просто отдыхай. — Лиам встал. — Я собираюсь использовать немного фанеры из гаража, чтобы заблокировать раздвижную стеклянную дверь. Потом наберу воды из водонагревателя и обыщу шкафы в поисках ужина.

Призрак поднял голову, навострив уши.

— Да, и для тебя тоже. — Лиам направился на кухню.

Схватка, охватившая ее, прошла хуже, чем все предыдущие. За веками мелькали белые пятна, голова раскалывалась. Она застонала.

Лиам напрягся. Он медленно повернулся, ужас исказил его черты.

Ханна вздохнула, стиснув зубы, и заставила себя встретить его взгляд.

— Он идет. Ребенок выходит.

Пайк

День одиннадцатый

Пайк не чувствовал страха, только ошеломленное удивление, когда джип врезался в него, а снегоход пошел в дикий занос. Он врезался в ограждение, ударившись о него с такой силой, что снегоход перевернулся и перевалился через край.

Пайка выбросило из снегохода, руки сорвались, ноги потеряли опору. Он падал, кувыркаясь через край, пролетев двадцать пять футов до льда под мостом.

Он тяжело приземлился на правый бок. Бело-горячая боль взорвалась в плече, бедре, ребрах. Он ударился головой о лед с сильным стуком. За веками закружились белые звезды.

Осторожно, аккуратно он пошевелился. Сначала левой рукой, потом правой. Кисти, запястья, локти. Нога, лодыжка, колено. Левая, затем правая. Покрутил плечами.

Все его тело болело. Он был весь в синяках и ссадинах, но, похоже, ничего не сломано. Левое предплечье горело — искалеченная плоть от укуса собаки снова разошлась.

Пайк стиснул зубы и перекатился в сидячее положение, вытянув ноги перед собой. Затылок тупо пульсировал. Голова болела просто убийственно.

Снег шел густым и тяжелым вихрем. Ледяные хлопья жалили его лицо. Ветер трепал и дергал куртку, угрожая сорвать шарф. Голова оказалась непокрытой. Шлем он потерял при падении. И свою «Беретту». Он больше не держал ее в руке.

Пайк моргнул, смахнул снег с глаз.

Дальний берег реки лежал в тридцати футах перед ним — крутой, но не такой крутой, как ближний, где он свалился. Тонких темных стволов деревьев, торчащих вдоль склона, вполне хватило бы, чтобы подтянуться.

Мост возвышался над ним, темный и внушительный, внизу извивалась замерзшая, продуваемая всеми ветрами река. Каким-то образом он скатился под него.

«Я все еще вижу», — вяло подумал он. Как он мог видеть так ясно?

При падении Пайк ушибся сильнее, чем думал вначале. Он потряс головой, чтобы прочистить мозги. Помня о льде, он медленно повернулся и посмотрел прямо за собой.

Менее чем в пяти футах от него изо льда торчал снегоход. Он приземлился задней частью вперед. Сдвоенные фары светили вверх, освещая снег жутким красным светом.

Послышался треск и хруст, когда отверстие во льду вокруг «Ски-Ду» расширилось. Глубокие трещины расползались от снегохода. Небольшие лавины снега обрушились в расширяющиеся трещины, сползая в черную воду с легкими звуками «пффф, пффф».

Он слышал их, даже сквозь стоны ветра и скрип веток. Слышал каждый хруст и треск, когда замерзшая плита льда раскалывалась.

Его сердце забилось быстрее, во рту пересохло.

С громким стоном снегоход сдвинулся с места и начал скользить. На мгновение он приподнялся, как будто покачиваясь на течении, а затем рухнул на бок, красные фары безумно замелькали, а затем засветили Пайку прямо в глаза, ослепив его.

Инстинктивно он поднял руку, чтобы закрыть лицо.

Плоскость льда сдвигалась, трещала и хрустела, когда река проглотила снегоход одним жадным глотком.

Пайк замер, желая, чтобы все закончилось, чтобы река насытилась.

Однако этого не произошло.

Река походила на него — вечно неудовлетворенная, вечно голодная, вечно жаждущая большего.

Адреналин забурлил в его венах. Неподвижность не помогла бы ему сейчас. Он крутанулся и на руках и коленях бросился к дальнему берегу, к безопасности.

Огромная трещина пронеслась под ним. Затем еще одна и еще. Поверхность разверзлась, и он проскользнул в пролом. Темная вода сомкнулась над его головой.

От шокирующего холода у него едва не остановилось сердце. Пайк дико дергался, толкал себя вверх, прорываясь на поверхность. Его легкие сжались, и на мгновение он не смог втянуть воздух.

Брызгая слюной и кашляя, он вцепился в ближайшую плиту. Течение тащило его за ноги, угрожая затянуть под лед и унести прочь.

Он держался, поднимая ноги в воде и понемногу выбираясь на лед, хватаясь за опоры, царапая пальцами в перчатках, понемногу вытаскивая себя.

Пайк оставался сосредоточенным, но не боялся. Река его не возьмет. Холод не возьмет его. Он сам управлял судьбой, сам ломал все под своей железной рукой.

Это был вызов, испытание его воли. Как любой охотник, он любил сложные задачи.

Это лишь разъярило его.

Ярость подстегивала Пайка, когда он передвигался по льду, полз, раскинув ноги и руки, снег попадал ему в лицо, в глаза, в рот.

Его мысли сузились до одного желания — Ханна. Солдат. Собака. Что он сделает с ними. Как он заставит их смотреть. Сначала он убьет собаку. Потом Ханну. Потом солдата. Или, может быть, солдата вторым. Ханна и ребенок, которого она носила — его ребенок — будут последними.

Он полз, как червь, продвигаясь вперед на животе. Лед стонал и дрожал под ним, но не поддавался.

Наконец, Пайк достиг твердой земли на берегу реки. Тогда он поднялся на ноги.

Его била неконтролируемая дрожь, тело болело, мысли текли медленно и тягуче. Его промокшая одежда уже стала хрупкой и примерзала к коже. Гипотермия наступит через несколько минут.

Он потянулся к ремню винтовки. Его не было. Пайк выругался сквозь стиснутые зубы. Он потерял свой винчестер в воде и даже не заметил этого. Но сейчас он слишком замерз, чтобы беспокоиться об этом

Он достал маленький фонарик из кармана на молнии в куртке, пальцы дрожали так сильно, что он чуть не выронил его. Зажал его между зубами, чтобы руки оставались свободными, и стал подтягиваться по насыпи, используя ветки, корни деревьев и все, за что мог ухватиться.

На вершине насыпи деревья поредели и, как он надеялся, превратились во двор. Люди любили дома с видом на реку. Почему это место должно быть другим?

Свет фонаря позволял ему видеть только несколько футов перед собой. Пошатываясь, Пайк пробирался сквозь снег и темноту. Ступая шаг за шагом.