— О.

— Я как раз заделываю пулевые отверстия. Если хочешь, можешь помочь.

Ее желудок сделал кувырок. Квинн не думала об этом. Черт, она была уверена, что больше никогда не захочет переступать порог Кроссвей.

— Может быть, позже.

— Я бы не отказался от такой компании. Конечно, решать тебе.

Многое произошло после бойни. Но яркие сцены все еще отдавались эхом в самых глубинах ее сознания — ужасные крики, треск пулеметных очередей. Страх, как тиски, сжимал ее горло, вкус ужаса — как медный грош на языке.

Рэй Шульц и его выпученные, полубезумные глаза, когда он открыл огонь по алтарю церкви. Билли Картер, психопат-детоубийца, убийца семьи Бишопа. Октавия, ее мать-наркоманка, которая в конце совершила единственный хороший поступок — спасла Квинн от Билли.

Убийство невинных людей спровоцировало события, которые привели к ополчению, казням, тирании и страху, что неизбежно закончилось разборкой с Розамонд и смертью Ноа.

Квинн встретила взгляд Бишопа и увидела в его глазах тени сожаления и потери. Он заново переживал ту же ночь.

Он видел, как они умирали. Дочери, которых Квинн не смогла спасти, жена, которую он не уберег.

Они вместе пережили эту ужасную историю. Майло не настолько взрослый, чтобы понимать, как делали они. Чтобы жить с кошмарами, как во сне, так и наяву.

Возможно, именно поэтому она пришла, движимая чувством вины и стыда.

Бишоп понимал, что здесь произошло. Он пережил это. И он любил Ноа; он тоже потерял друга.

Может быть, он поймет и про Саттера. Почему она чувствовала себя обязанной — вынужденной — делать то, что сделала. Почему она должна была его убить.

Поймет про боль — что, жила глубоко внутри Квинн и меняла ее.

Бишоп наблюдал за ней, наклонив голову, его челюсть напряглась, словно он хотел заговорить, но сдерживался. Затем он повернулся и встал лицом к крестам.

Она смотрела на его кудрявый затылок, пока ее глаза не затуманились.

На кресты смотреть было тяжело. Такие грубые и голые. Такие уродливые. Они не соответствовали живым людям, похороненным под ними.

Юнипер, сорванец с грязью под ногтями, одетая в джинсовый комбинезон, ее вьющиеся черные волосы собраны в два пучка. И Хлоя, милая, прекрасная Хлоя. Ее крики все еще преследовали Квинн в снах в самые худшие ночи.

Она потерла кольцо над бровью и отвернулась. На языке появилась острая горечь. Ветер свистел в кленовых деревьях, окружавших стоянку.

Это была ошибка. Она не знала, зачем пришла, почему решила, что если побеспокоит Бишопа своими проблемами, это что-то изменит…

Ее внимание привлекло дерево. Большой высокий дуб с огромными раскидистыми ветвями.

Ее желудок сжался. Дыхание перехватило в горле. Почти против своей воли она направилась к нему.

После всех этих месяцев розово-фиолетовая мишень из бумаги, которую Хлоя и Юнипер соорудили, давно исчезла. Квинн почти слышала веселый смех и восторженные возгласы, когда оттянула рогатку, выстрелила и попала в яблочко.

Квинн встала на колени у основания дерева, держа AR-15 одной рукой. Ее ботинки утопали в грязи, покрытой снежной коркой. Сосновые иголки и мертвые листья усеяли землю. Запах влажной земли наполнил ее ноздри.

Голой рукой она смахнула комья грязного снега и обнаружила небольшой предмет — предмет, который, как знала, она должна была найти.

Квинн

День сто третий

Квинн сглотнула комок в горле. Она положила ладонь на ярко-голубой шарик.

Кошачий глаз. Водный солнечный свет высветил глубины насыщенного кобальтового цвета. Вихри белого и серого, словно крошечная планета, что-то глубокое, богатое и живое.

— Это шар Хлои, — сказал Бишоп.

Она повернулась к нему. Он все еще стоял на коленях перед крестами в нескольких ярдах от нее, его лицо выражало страдание, но в глазах светилась доброта. Сострадание и понимание.

Это чуть не убило Квинн.

— Мы стреляли по мишени в вечер… в тот вечер, когда это случилось. Хлоя сказала, что это ее любимый.

— Она спала с этим шариком под подушкой. — Голос Бишопа надломился. — Она думала, что ее сестра заберет его и забудет отдать.

— Им я попала в яблочко. Она собиралась его забрать, а потом мы отвлеклись… — Квинн протянула шарик ему, ее горло сжалось. — Он должен быть у тебя.

Его глаза заблестели. Он моргнул. По его смуглой щеке скатилась слеза.

— Оставь себе. Она обожала тебя, ты знаешь. Она бы хотела, чтобы он был у тебя.

Ее пальцы сомкнулись на шарике. Квинн сжимала его крепче, чем когда-либо в своей жизни, пока ногти не впились в ладони, а порезы не запульсировали. Боль не давала ей разрыдаться.

Бишоп подозвал ее поближе.

— Мы давно не разговаривали.

Не раздумывая, она прошла по грязной траве и встала рядом с ним, опустив руки по бокам, ее распухшее лицо щипало от холода.

Квинн вдохнула посильнее, набираясь сил.

— Знаю, я все испортила.

— Я не буду делать вид, что твой поступок был умным, Квинн. Лиам тоже безрассуден, но он хотя бы знает, что делает. Тебе повезло, что ты осталась жива. И что Лиам тоже жив.

Она посмотрела на шарик и покатала его между пальцами. Чувство вины пронзило ее изнутри.

— Я знаю это.

— Саттер мертв. Этой нигилистической группы больше нет. То, что ты сделала, конечно, очень легкомысленно, но Бог присмотрел за тобой. Он хранил тебя в безопасности.

Она опустила голову. Квинн чувствовала себя онемевшей, опустошенной. Саттер погиб от ее руки. Она хотела убить его, но риск оказался слишком велик.

Теперь она это понимала. Она никогда больше не будет такой глупой.

Всем сердцем она желала спасать людей, а не наоборот.

— Как мне все исправить?

— Извинись перед теми, кого ты обидела. А потом двигайся дальше. У тебя впереди великие дела, Квинн. Ты боец. Это видно любому. Ты заслуживаешь шанс бороться за то, во что ты веришь.

— Я не знаю, что сказать.

— Я сомневаюсь в этом. Ты разберешься. И ты всегда можешь спросить у меня совета.

Квинн скорчила гримасу.

— Ясно. Просто чтобы ты знала, если ты не хочешь говорить со мной, ты всегда можешь поговорить с Богом.

— Держу пари, Бог меня ненавидит.

— Почему ты так думаешь?

— Я убивала людей. — В ее голове пронеслись образы Саттера, опускающегося на колени, кровь хлещет из его бедра. Розамонд, хватающаяся за залитое кровью горло. — И я не сожалею.

Бишоп усмехнулся.

— Мне не жаль. — В ее сердце жила тьма — та часть, которая хотела убивать и продолжать убивать. Ее лицо горело от стыда. — Это делает меня плохим человеком?

— Нет, не делает.

— Как можно быть солдатом и пастором? Как можно проповедовать любовь и милосердие, а потом убивать людей?

— Я сражаюсь, когда должен. Когда защита невинных — это правильно. В Ветхом Завете многие из Божьих людей были воинами, призванными Богом сражаться, чтобы положить конец тирании, рабству и большому злу.

— О.

— Люди — это нечто большее, чем что-то одно. Они несут в себе и добро, и зло, тьму и свет, насилие и мир. Милосердие и справедливость.

Бишоп уставился на кресты.

— Главное — убедиться, что твое дело праведно. И не дать тьме захватить твою душу. — Он тяжело вздохнул. — Легче сказать, чем сделать и то, и другое.

— Как ты не поддаешься этому? Гневу. Ненависти.

— Найди то, что помогает тебе оставаться человеком, и держись за это всеми силами. Для меня это моя вера.

— Хорошо, — сказала она задыхающимся голосом. Ее разбитая губа болела, но Квинн продолжала говорить. Ей нужно выговориться. — Я все еще так зла.

— Будь злой. В злости нет ничего плохого. Но контролируй ее, направляй. Используй ее; не позволяй управлять тобой.

Она дала этим словам дойти до своего сознания.

— Гнев может подпитывать тебя. Придать тебе сил.

— Ха.

— Есть гнев, который мотивирует тебя, движет тобой. Он ищет праведной справедливости. В этом гневе нет ничего плохого. Но он может стать горьким и токсичным. Если не будешь осторожна, он может разъесть ту часть тебя, которая делает тебя тем, кто ты есть. Это тот гнев, которого ты должна остерегаться, Квинн. Он как огонь. Он и дает жизнь, и разрушает. Важно то, как ты его используешь.