— Ты правда влюблена в него, а, Марианна?

Она кивнула. Повернулась к окну, отметила возвращение солнца.

— Я не думал, что ты способна вот так любить. Я тебя считал слишком холодной, слишком…

— Монстром, одним словом?

— В какой-то степени — да.

— Я и есть монстр… Но приходится верить, что и монстры могут любить…

— Не уверен, что ты монстр в конечном итоге.

— Да монстр, монстр. Как и вы, впрочем…

Марианна пожалела о последних словах. Возможно, она пробудила спящего зверя. Повернулась к Фрэнку. Тот улыбался. Это ее немного успокоило.

— Ты настолько меня ненавидишь?

— Вовсе нет, с чего мне ненавидеть вас?

— А могла бы…

— За то, что вы угрожали Даниэлю? Но вы же его не тронете…

— За то, что я тебя побил.

— Я вас тоже… Даже пыталась убить… Это справедливое воздаяние.

Такие слова его изумили. Даже, пожалуй, шокировали.

— Но если бы я действительно хотела убить вас, вы были бы мертвы, — уточнила Марианна. — Я бью без промаха…

— Тебе нравится убивать?

Она прикурила сигарету. Рука немного дрожала. Достал уже своими дебильными вопросами!

— Вы сами кого-нибудь убивали? Не чувака, которого уложили с пятидесяти метров из ствола. Я говорю о ком-то, кто умирает прямо перед вами, в ваших руках…

Фрэнк расстегнул ворот рубашки. Немного выбитый из колеи тем, что его вопросы оборачиваются против него самого.

— Уложил я однажды одного парня… Выстрелом в упор. Вопрос стоял так: он или я… Это произвело на меня… странное впечатление…

— Я убивать не люблю. Но иногда это идет изнутри… Как будто я перестаю быть собой… Как будто больше собой не владею. Когда я изуродовала вертухайку в централе, я все била и била, никак не могла остановиться. Я не убила ее, но… Когда мне причиняют зло, это рано или поздно выходит наружу… Я должна отплатить…

Она оперлась подбородком о спинку стула. Луч солнца высветил ее взгляд. Может ли черный цвет содержать в себе столько оттенков?

— Я никогда не убивала хладнокровно…

— Ты поступишь так ради благого дела.

— Нет. Просто потому, что мне не оставили выбора. Если, конечно, у меня получится… Если не сникну в последний момент.

— Будешь думать о твоем мужчине. Уверен, это поможет… Жаль, что приходится тебе об этом напоминать, Марианна… Думаю, что еще не раз придется.

Она поглядела на него черным глазом. В прямом смысле этого слова.

— Не придется…

Она встала, взяла чистую одежду из шкафа.

— Я имею право принять душ? Чтобы никто не торчал в ванной…

— Я посижу здесь. Буду недалеко… И все-таки не мокни там весь день.

— Я имею право на десять минут? Это тюремный регламент.

Он слышал, как шумит вода. Представлял себе тело, по которому струились ее потоки. Ему почти захотелось толкнуться в дверь.

Фрэнк все так же терпеливо ждал у окна, когда она появилась, куря неизменную сигарету.

— У меня кончаются сигареты, комиссар…

— Лоран тебе привезет.

— Спасибо. Такими темпами и вы скоро подсядете на никотин…

— Это бы крайне меня удивило. Мне неведомо привыкание…

Стоя у шкафа перед зеркалом, она приводила свои волосы в какое-то подобие порядка.

— Может быть, потому, что вам неведомо наслаждение…

Она повернулась с кошачьей грацией. Фрэнк как-то странно смотрел на нее:

— Я займусь твоей спиной?

— Если угодно…

Усевшись на стул, она расстегнула рубашку и опустила ее. Ровно до середины спины. Сегодня она надела лифчик. Все-таки приличнее.

Фрэнк промыл рану, она стиснула зубы.

— Хорошо, что вы поступили в полицию! Из вас вышел бы очень скверный медбрат!

Он засмеялся, а она накинула рубашку обратно на плечи.

— Колено?

— Им я займусь сама… Но если вы хотите, чтобы я быстро ходила, нужно достать лекарства… Перкутальгина недостаточно. Нужно болеутоляющее, как его там… Вы сами никогда не болеете?

— Нет, никогда.

— Никогда не болеете, никогда не спите, ни к чему не привыкаете… Вы уверены, что вы вообще человек?

— Душ привел тебя в тонус, я бы сказал. Или, может быть, кофе.

— Я бы предпочла ванну, но десять минут слишком мало…

— Будешь умницей, завтра я и ванну тебе позволю.

— Это означает, что я по-прежнему буду прикована к лежаку…

— Раз я сказал, что ты будешь прикована до конца твоего пребывания здесь, значит ты останешься прикованной.

— Полагаю, угрозы, нависшей над Даниэлем, достаточно, чтобы держать меня под контролем…

— Я предпочитаю не рисковать.

— Вы рискуете, когда заходите один ко мне в комнату. Или когда отправляете юного лейтенанта, которого я могла бы убить одним касанием. Не забывайте, комиссар, что я — кровожадный монстр. Пусть даже монстр, способный любить…

Она вела себя вызывающе. Кусалась. Но знала пределы, которых нельзя преступать. Во всяком случае, думала, что знает.

Марианна настолько раскрепостилась, что сняла брюки и занялась своей коленкой. Он не сводил с нее глаз, кончится тем, что протрет себе сетчатку. В итоге она не стала надевать джинсы, чтобы сустав себя чувствовал свободно. У нее было множество рубашек, все немного длинноваты, до середины бедра. Зачем ей брюки, если она, прикованная, будет лежать на перине.

Она захотела прилечь. Но вдруг ее крепко схватили за руку. Фрэнк сцапал ее на ходу, мягко привлекая к себе, все ближе и ближе. Ничего не говорил, не улыбался. Даже не двигался с места. Пристально глядел на нее своим внушающим тревогу взглядом. Она сопротивлялась, хотя и незаметно. Делалась более тяжелой, чем была на самом деле. Врастала ногами в паркет. Но в конце концов соприкоснулась с противником. И почувствовала то, от чего он окаменел. Все происходило посередине.

Он знал, что она знает. Мужчинам не дано плутовать. Несправедливость природы.

Он молчал. Может, он вообще не говорит в такие минуты. Как знать? Главное, не дергаться. Хранить спокойствие, как перед злой собакой, которая показывает клыки. Она попыталась высвободиться, потихоньку, без резких движений. Удивительное дело: по ее мышцам как будто пробегал электрический ток. Ей очень хотелось выкинуть его с ринга. Но он все сильней и сильней сжимал ей руку возле плеча. Она снова могла бы ему врезать. Идеальная позиция для удара по орудию насильника, приведенному в боевую готовность. Вот только не получалось опереться на одну ногу, чтобы нанести удар другой. Может, тогда кулаком. Или башкой. Отличная дистанция, чтобы впечатать ему нос в глазные впадины. Но тут, как говорится, все или ничего. Лучше не провоцировать катаклизм, не будучи уверенной в природе опасности. Она подумала о Даниэле, о письме, которое все еще лежало на столе. Не испорти все, Марианна. Держи себя в руках.

Давление нарастало с обеих сторон, только по-разному. Она попыталась воздействовать словами.

— Отпустите меня, комиссар…

— Почему ты дразнишь меня, Марианна? Чего добиваешься?

Он пока еще говорил, не совсем превратился в примитивную скотину. Пока еще.

— Я вас не дразню… То есть… не нарочно… Я всегда такая.

— В самом деле?

Голос его истекал сладковатым, сахаристым ядом. Отравленный мед.

— Я не хотела вас… расстраивать.

— Расстраивать?! Это слово меньше всего подходит, Марианна! Я не расстроен…

Разумеется. Скорее разожжен. Как петарда на Четырнадцатое июля. А пироманка — я.

— Отпустите же меня…

Удивительно, но Марианна владела своим голосом, невзирая на ситуацию. Однако нервы были на пределе. Она вновь попыталась вырвать руку, отодвинуться. Но хватка была слишком сильной. Может быть, пошутить? Чтобы обезвредить бомбу у него между ног…

— Вам лучше бы принять холодный душ, комиссар.

— А тебе лучше бы помолчать…

Нет, не время для шуток. Он грубо развернул ее, обнял за талию, властной рукой схватил за горло. Теперь он был у нее за спиной. Еще меньше возможностей защищаться.

— Почему ты была готова вернуться в тюрьму ради того мужика? Если бы кто-то другой попал в тюрьму, ты сделала бы то же самое?