Проще простого, как дважды два.

Габриэль открыл глаза и почувствовал, как со всей силы на него обрушилась боль. Он попытался доползти до кресла, чтобы ухватиться за него, но через несколько секунд сдался.

Нет сил, нет жизни.

Голос Тайри все еще звенел у него в голове.

Прости, у меня нет выбора.

Он снова закрыл глаза.

– Лана, – прошептал он. – Лана… Кажется, это все…

Его затянуло в алый вихрь, начало трепать яростным ветром. Этому круговороту не было конца.

Ему виделись его бледные, как смерть, молчаливые жертвы. Луиза, которая улыбалась, пытаясь ему что-то сказать. Безмолвные обещания.

Лана на столе в морге. Ее истерзанное тело, застывшее в ужасе лицо.

Затем он перестал вращаться и погрузился в темную ледяную воду.

Вкус крови на языке, в горле.

Когда его веки снова приоткрылись, Габриэль почувствовал себя как посреди густого облака. Все было размыто, все было спокойно.

Он ощутил, как его руку сжала чья-то рука.

– Лана? Это ты?

– Нет, это Тайри. Я здесь, Габриэль. Я здесь, все будет хорошо…

Влажная ткань на лбу рассеяла облако, и Габриэль наконец увидел лицо девушки.

– Тайри? Ты… не… ушла?

Она улыбалась ему, он видел, как по ее распухшей щеке течет слеза.

– Нет, Габриэль, не ушла. Я с тобой.

Ножницами она разрезала на Габриэле куртку и рубашку. Опустившись на колени рядом с раненым, она приложила компресс к зияющей ране и слегка надавила рукой, чтобы остановить кровотечение. Затем она промыла рану водой и обработала дезинфицирующим средством. Глаза Габриэля были открыты, но казалось, что он где-то далеко. Иногда приступ боли искажал его лицо, и он снова почти терял сознание. Тайри хотела бы уложить его на кровать, но не могла ни поднять его, ни перетащить поближе к постели. Так что она взяла подушку, подсунула ее Габриэлю под голову и накрыла его одеялом. Потом Тайри все же удалось заставить его немного попить.

Ни больше, ни лучше она сделать просто не могла.

Она легла рядом с ним и взяла его руку в свою.

Межда улыбается мне, мои глаза наполняются невыразимым ужасом.

– Похоже, ты не рада меня видеть, куколка!

Мое тело теперь – сплошной клубок страха и больше не подчиняется мозгу. Я мочусь под себя, отчего улыбка Межды становится еще шире, а Грег начинает хохотать.

Еще одно унижение.

Но такова судьба рабов.

– Грязнуля, как всегда! – гавкает Межда. – Если бы твой отец видел тебя, как ему было бы стыдно…

Мой разум пытается восстановить контроль над словами и действиями.

– Мой отец мертв, – говорю я дрожащим голосом. – Вы больше не сможете причинить ему боль!..

Судя по всему, Межда этого не знала.

Судя по всему, ее удивило, что я окажусь в состоянии вообще что-то ответить.

– Быстро нам чай сделала! – велит она.

Грег садится за стол, я подчиняюсь приказу. Готовя им чай, я проклинаю себя за то, что потеряла над собой контроль и доставила своим мучителям это удовольствие. Так что я сосредотачиваюсь. Я не должна позволить страху снова возобладать надо мной. Изри бы это не понравилось. Ставлю чашки на стол, а рядом с ними кладу чайные пакетики и кубики сахара. Я не забыла, что эта дрянь любит чай с сахаром.

– Хорошим человеком был твой отец, – вздыхает Межда. – Жаль, что у него такая дочь, как ты.

Мне удается выдержать ее взгляд.

– Жаль, что у Изри такая мать, как вы.

Она вскакивает и дает мне пощечину. Но я снова впиваюсь в нее взглядом.

– Хотите знать, как он вас называет? «Моя чертова мать».

Межда сереет. Новая пощечина.

– Заткнись, – бросает мне Грег. – А не то…

– Если хочешь, чтобы я заткнулась, придется меня убить.

Изри ушел, Межда вернулась. Мне и правда нечего больше терять.

Осталось лишь страдание.

Тама опять не держится на ногах. Ее ударил не Грег. Он только держал ее, пока Межда отводила на ней душу. Ярость, которую она вкладывала в каждый свой удар, говорит о том, что она, должно быть, долго ждала этого момента.

Момента, когда Изри не будет рядом, чтобы защитить Таму.

Грег поднимает девушку с пола. Она думает, что он отведет ее обратно в шкаф, но он тащит ее на улицу и бросает в сарай. Она падает плашмя, ей становится еще больнее. Слышит, как закрывается дверь, перестает двигаться, давая боли проникнуть в каждую клетку своего тела.

К своему ужасу, она продолжает дышать.

Несколько минут спустя холод заставляет ее пошевелиться. Тогда предельно осторожно она переваливается на бок, не сдержав крика. Хватается руками за живот.

Ее живот, над которым Межда особенно потрудилась.

Может, потому, что от своего она так и не получила дочери.

Тама дрожит от холода, зубы стучат. Она подгибает ноги и закрывает глаза, по ее щекам катятся ледяные слезы.

И в этот момент происходит чудо. Кто-то садится рядом с ней и обнимает ее.

Прижимает к себе, убаюкивает.

– Все будет хорошо, – шепчет голос. – Я здесь, все будет хорошо…

Глаза Тамы уже не открываются, но на ее синих от холода губах проступает улыбка.

Это существо, это тепло, этот мягкий голос, поющий ей грустную, но прекрасную песню…

Без сомнения, это ее мать. Мать, которая пришла сопроводить ее в последний путь.

И вот, прекратив наконец борьбу, Тама идет к свободе.

Ночь продолжалась, надежда кончалась.

Габриэль все еще не приходил в себя, но дышал. Тайри не отпускала его руку.

Стараясь не смотреть на трупы, лежащие тут же, на полу в комнате, она наблюдала, как он страдает.

Софокл оставался рядом со своим хозяином. Тайри не сомневалась: если Габриэль не очнется, собака умрет подле него от голода.

Кто были эти люди? Хотя в ее голове многое уже начало проясняться, у нее все еще не появилось ответа на этот вопрос. Как, впрочем, и на многие другие.

Она оставила Габриэля на несколько минут, чтобы сходить в кухню. Часы показывали четыре часа утра. Она сварила кофе, выпила две чашки, прислонившись к стойке.

Почему она не сбежала? Почему вернулась в логово убийцы?

Зачем упускать шанс, которого, вероятно, у нее больше не будет?

Ответ прост. Очень прост.

Обрывки ее прошлого были страшны. «Внешний мир» страшен. На данный момент Габриэль – единственный знакомый ей человек.

И он рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее. Ради нее он чуть не умер. Тайри не знала, делали ли ей когда-либо более ценные подарки.

Она налила себе третью чашку, потом вернулась к Габриэлю. Он лежал с открытыми глазами.

– Ты слышишь меня? – прошептала она.

– Да…

– Тебе лучше?

– Мне… больно, – признался он.

– Скажи, что я могу сделать.

Он перевалился вправо, на здоровое плечо, попытался встать.

– Помоги мне…

Тайри протянула руку, опираясь на которую Габриэлю удалось подняться на ноги. Колени подогнулись под ним, но он снова выпрямился, и Тайри, поддерживая его, довела Габриэля до кровати, на которую он тяжело рухнул. Девушка принесла с пола подушку и одеяло, устроила Габриэля поудобнее и сняла с него обувь. Заварила ему чаю, дала успокоительное, которое нашла в аптечке, и он снова заснул. Тайри осталась лежать рядом и вслед за ним погрузилась в объятия Морфея.

Габриэль вскрикнул, Тайри села на кровати и положила руку на лоб раненого. Он горел. Она добежала до ванной и вернулась с мокрым полотенцем.

По телу Габриэля прошла дрожь, он открыл глаза и посмотрел на девушку, ничего не понимая.

– Все будет хорошо, – произнесла она с тревожной улыбкой. – Не бросай меня…

– Пить…

Она ринулась в кухню, принесла ему большой стакан воды и еще две таблетки, чтобы сбить жар. Ей показалось, что Габриэлю стало хуже, и она молилась, чтобы он не умер до рассвета.