– Достойно подражания. – Я одобрительно положил руку ей на плечо.

То, что даже дети способны вносить свой вклад в политическую идеологию, в Германии уже стало народным обычаем – если вспомнить две мировые войны, одну империю и две диктатуры.

Я попытался еще больше укрепить у Фрауке чувство собственного достоинства:

– По причине вашей увлеченности в родительский совет недавно было направлено письмо от Генеральной Ассамблеи ООН. Они хотят сделать вам предложение относительно фруктового пюре в группе «Немо». Вы свободны в ближайшую пятницу?

Саша неодобрительно посмотрел на меня. Но не стал вмешиваться. В частности, потому, что сам хотел услышать, как отреагирует Фрауке.

Фрауке помедлила, но, похоже, нимало не удивилась:

– Хм… в ближайшую пятницу? Разве у нас нет в этот день загородной поездки?

Спасать мир – дело важное, но, пожалуйста, только в рабочее время. Не на загородной прогулке. Я принял эту позицию.

– Черт. Об этом эгоисты из ООН, как всегда, не подумали. Ладно… – Я на секунду сделал вид, что должен поразмыслить. Потом указал на Сашу и себя. – Чтобы в пятницу вам не пришлось экстренно лететь в Нью-Йорк, мы, наверно, могли бы передать вам предложение Организации Объединенных Наций от их имени здесь и сейчас.

Фрауке ждала продолжения в радостном нетерпении и не заметила, как Саша, поймав мой взгляд, одними губами сформулировал вопрос: а не чокнулся ли я, часом?

И причем уже давно.

Чтобы избежать запрета фруктового пюре, мы с моим внутренним ребенком нашли прекрасный подход к решению проблемы углеродного следа. Этот подход используют почти все круизные и авиакомпании: компенсация. К примеру, путем посадки деревьев.

Вот только для компенсации вреда от фруктового пюре требовались очень уж маленькие деревья.

– Как вы отнесетесь к тому, если мы не будем запрещать фруктовое пюре в детском саду, а сверхкомпенсируем причиняемый вред?

– Что значит – сверхкомпенсируем?

– Посадка одного-единственного тюльпана в Амстердаме компенсировала бы выброс СО2 от одной упаковки фруктового пюре. И вот Организация Объединенных Наций предложила нам пойти совершенно новым путем в отношении фруктового пюре в нашем детском саду. За каждый выпитый здесь пакетик мы будем сажать даже не один, а целых два тюльпана в Амстердаме. Таким образом, употребление каждого отдельного пакетика фруктового пюре приведет, наоборот, к улучшению нашего мира. Как вам такая идея, нормально?

– Это было бы… круто!

– Значит, отныне наши дети уже не виновники гибели Земли, а с каждым глотком – ее спасители, идет?

– Идет!

Я дал Фрауке блокнот и ручку:

– Тогда отныне вы – официальный уполномоченный, ответственный за компенсацию фруктового пюре в детском саду «Как рыбка в воде». Пожалуйста, добросовестно записывайте каждый выпитый пакетик. А в конце месяца мы компенсируем это тюльпанами в Амстердаме.

Фрауке потеряла дар речи. От радости. Саша потерял дар речи. От наглости моего внутреннего ребенка. Которую он приписал мне. Я потерял дар речи. Оттого, что всю эту тему оказалось так легко разрулить.

Мой внутренний ребенок потерял дар речи. Он хихикал от радости.

Покинув детский сад и направляясь в свою квартиру, я встретил в холле Петера Эгманна. Он – как и Курт сегодня утром – выглядел утомленным после бессонной ночи. Потому что он – как и Курт – всю ночь провел на дымящихся руинах бывшего Куртова проката электросамокатов.

– Привет, Петер, как дела? – непринужденно спросил я.

– Официально или неофициально?

– Официально ты выглядишь дерьмово. Скажешь мне неофициально почему?

Петер шагнул ко мне и оттеснил ко входу в подвал, чтобы другие родители, которые забирали своих детей, нас не услышали.

– Официально – я всю ночь на ушах стоял из-за этого законченного идиота-электросамокатчика, о котором рассказывал тебе вчера.

– Того типа, который переехал мальчиков без ушей? А что такое? – спросил я недоверчиво.

– Его фирма сгорела вчера ночью. Половина автопарка, бóльшая часть его самокатов. Ущерб в семизначных числах.

– Бедный пацан.

– Ну да, только если ты должен шестизначную сумму, а застрахован на семизначную, то после такого пожара ты – если неофициально – отнюдь не бедный пацан. А очень даже богатый.

– Ты имеешь в виду, он сам…

– Нам он все время заливал, что это акт мести Хольгерсонов. Показал записку, которая якобы утром была засунута под его ветровое стекло. Как ни странно, но зажигательная смесь очень прицельно попала на самый дорогой инвентарь фирмы. И как мне только что сообщили эксперты, на одном осколке «коктейля Молотова», который там применяли, даже имеется отпечаток пальца владельца фирмы. Так что не удивляйся, если в будущем он уже не сможет лично забирать своего крестника из детского сада. Но мне, в конце концов, тоже все равно. Главное – я смогу поспать хоть одну ночь.

– Дело раскрыто? Быстро же вы.

– Да, вот если бы все дела так быстро раскрывались. Кстати, что там с твоими показаниями по тому случаю в Альпах?

– Какой еще случай в Альпах? – раздался вдруг голос Катарины. Она только что вошла через парадную дверь, чтобы забрать Эмили. Как и я, она была знакома с Петером со времен учебы на юридическом. – Привет, Петер.

– Ах, ничего, чистая формальность. Привет, Катарина.

– Какая такая формальность привела тебя в Альпы? – скептически спросила Катарина.

Поскольку Катарина была не только моей будущей экс-женой, но, со вчерашнего дня, и моей лучшей подругой, я бросился на амбразуру:

– Коллеги из Альгоя обратились к Петеру за служебной помощью, чтобы расследовать, был ли я виновен в несчастном случае с официантом в приюте.

– Тупой хлыщ в футболке с блестками? – Значит, на самом деле Катарина скорее в негативном ключе вспоминала этого господина, которого в Альпах еще защищала. – А что с ним?

– Он мертв, – сказал Петер, заметно испуганный напором Катарины. – Он свалился с террасы и сломал себе шею.

До этих пор Катарина предполагала, что официант сломал ногу. Но, в отличие от меня, она, очевидно, не гуглила этот несчастный случай. Потому что ее попросту не интересовало, что там с этим официантом и как его дела. Или у него больше нет никаких дел ввиду отсутствия пульса. На известие о смерти человека, чья жизнь ее ни с какой стороны не интересовала, она отреагировала, соответственно, без эмоций.

– И какое отношение это имеет к отцу моей дочери? – Такая формулировка была хорошим знаком. Отец ее дочери был хорошим человеком.

– Ну, один свидетель видел, как Бьорн после ссоры с этим официантом пошел на задворки хижины.

– Что это за свидетель? Может, один из пьяных бундесверовцев?

Интересно, что Катарина смогла припомнить в деталях не только тот день в Альпах, но также и элементарные базовые знания, полученные в университете. Если вы хотите развалить чье-то свидетельское показание, нужно представить этого свидетеля как не вызывающего доверия, а его показание, соответственно, как недостоверное.

– Свидетель на самом деле солдат-контрактник, – уточнил Петер.

– Я охотно расскажу тебе, тоже как свидетель, за какое время этот солдат и пять его товарищей за соседним столом уговорили две дюжины бутылок светлого пива. Вы, случайно, не измеряли, сколько промилле у них там было? Нет? Жаль. Судья определенно захочет знать, чтобы оценить их показания.

– Речь идет только о небольшом показании по поводу Бьорна, ходил ли он один за…

– Нет. Не ходил. В Альпах Бьорн все время был рядом со мной. Он не ходил один за хижину. Запиши это, пожалуйста, в моем протоколе допроса. Мой муж отказывается от дачи показаний.