В ту минуту, когда я обнаружила, что Стелла забыла дома мобильник, мне стало ясно, что случилось нечто ужасное. Свой телефон Стелла не забывает никогда. С каждой минутой моя тревога нарастала. Наконец я уже не видела другого выхода, кроме как пролистать ее сообщения.

С ужасом прочла я последнее отчаянное письмо Стеллы Амине. На мгновение у меня возникла мысль показать это Адаму, но я тут же поняла, что это имело бы катастрофические последствия.

Я сидела на диване, не сводя глаз с мобильника Стеллы, когда позвонил Микаэль.

– Сожалею, Ульрика, но Стелла задержана полицией.

Для меня было шоком снова услышать его голос после стольких лет.

– Она потребовала, чтобы я выступал ее защитником по назначению.

– Что?

Я ничего не понимала. Стелла захотела, чтобы Микаэль был ее адвокатом?

– Она знает, кто ты? – спросила я, когда он поздно вечером подвозил домой нас с Адамом.

– Ясное дело, знает.

Это так типично для Стеллы. Она прекрасно знала, что наши с Микаэлем отношения простираются далеко за рамки профессионального общения, она слышала, как мы разговаривали по телефону, и поэтому потребовала его в качестве адвоката.

Не могла же она все понимать? Не могла знать, что Микаэль нарушит обязанность соблюдать профессиональную тайну и посвятит меня во все подробности дела?

Оставить Стеллу в неведении относительно того, что происходит, одинокой и покинутой в своей камере, – это было ужасное решение. Я так из-за этого мучилась, что в конце концов попросила Микаэля организовать мне встречу с ней, чтобы все объяснить, но Стелла отказалась от встречи, а я не решалась доверить эту задачу Микаэлю. Чтобы выручить из беды и Амину, и Стеллу, нужно дождаться суда. Ставки в этой игре были чудовищно высоки. Я рисковала дочерью. Своей семьей.

В воскресенье утром, вскоре после того, как полиция провела в нашем доме обыск, Амина пришла ко мне. Адам сидел на допросе в полиции, и, когда он позвонил, я выиграла время, сказав, что обыск еще не закончен.

Когда мы приняли решение, Амина достала пакет, который был спрятан у нее под курткой. Она пояснила, что нашла пакет в урне на детской площадке, и я сразу поняла, что в нем.

Мы сели в машину и отправились прямиком на гранитный карьер в Дальбю, где я заехала на узкую гравийную дорожку. Боязливо оглядевшись, я вывалила содержимое пакета на землю. Амина стояла радом со мной и всхлипывала, пока я растаптывала мобильный телефон Кристофера Ольсена.

– И твой тоже, – сказала я.

Она посмотрела на меня, широко открыв глаза. Потом протянула свой телефон, и я вынула из него сим-карту, прежде чем разбить его. Под ложечкой сосало от страха, но времени на колебания не было. Наконец-то я поняла, что именно на самом деле имеет значение в жизни. Настал момент это доказать.

Я взобралась на скалу над карьером – на самый край уступа, где каменная стена круто уходила в воду – такую неподвижную, что казалось, там внизу бездонная черная дыра. Натянув перчатки, я швырнула вниз нож, которым был убит Кристофер Ольсен. Нож пролетел по воздуху, описав широкую дугу, потом острие разрезало темную воду. И глубокое озеро с бульканьем поглотило свою добычу.

Адам делает шаг назад, чуть не налетев спиной на автомат с напитками:

– Ты сама понимаешь, что ты наделала?

Внутри у меня сплошная боль. В эту секунду я раскаиваюсь во всем. Я рискую потерять не только дочь. И Адама тоже.

– Я сделала это ради вас. Ради семьи.

– А как же Амина?

Я киваю.

– Тогда я ничего не понимаю. Я своими глазами видел у Линды Лукинд такие же туфли, как у Стеллы. И она преследовала ее в тот вечер.

Я допиваю последний глоток воды и, скомкав банку, бросаю ее в урну.

– Линда Лукинд не убивала Кристофера Ольсена, – говорю я. – Все, что говорила Линда, пытаясь предупредить Стеллу, вероятно, было правдой. Ольсен подвергал ее чудовищным издевательствам.

С особым усердием я подчеркиваю последние слова. Может быть, чтобы убедить Адама, что он поступил правильно? Или чтобы убедить саму себя?

Взгляд Адама по-прежнему блуждает, ни на чем не останавливаясь.

– А как же те поляки?

– Владельцы пиццерии? – Я пожимаю плечами. – Они, конечно, воришки и обманщики, но к смерти Ольсена не имеют отношения. Они хотели лишь сохранить свою пиццерию в принадлежавшем ему доме.

Адам качает головой.

– Безумие какое-то, – произносит он. – Почему Амина не рассказала? Как она могла бросить Стеллу одну, позволить ей пройти через все это?

Я открываю рот, но осекаюсь на полуслове. Адам ни за что не простит меня. Он никогда не поймет.

– А ты? – спрашивает он. – Ты?

Это, скорее, констатация факта, но в его голосе не слышно обвинения.

– Чего не сделаешь ради своих детей, – говорю я.

Адам смотрит мне в глаза. И у меня возникает мысль – а вдруг он все же в состоянии понять меня?

– Я люблю тебя, – шепчу я.

Теперь мне ясно, что это правда. Именно так. Я люблю Адама. Я люблю Стеллу. Я люблю нашу семью.

В динамике раздается треск, и всех приглашают обратно в зал заседаний номер два.

Мы с Адамом сидим, держась за руки. Места для посетителей почти пусты. Наверное, многие журналисты решили, что суд будет совещаться долго, и ушли. Другие, вероятно, не ожидают никаких сенсаций и рассчитывают, что Стелла останется в изоляторе, пока решение суда не вступит в силу, что произойдет позже.

Она сильно исхудала. Волосы свисают спутанными прядями, взгляд пустой и тусклый. В нашу сторону Стелла даже не смотрит. Как и все остальные, она не сводит глаз с Йорана Лейона.

– Совещание состоялось, – произносит он и смотрит на присяжных, – и суд готов огласить приговор.

Мое сердце на мгновение замирает в груди. Как, у них уже есть решение? Хотя прошло не более двадцати минут.

Адам сжимает мою руку:

– Они уже все решили?

Я киваю и подаюсь вперед.

В мире для меня не существует ничего, кроме голоса Йорана Лейона. Я не все могу разобрать, но самое главное достигает моего сознания. Самые важные слова проникают сквозь гул в голове и настигают меня, как мощные удары в лицо.

Я сижу не шевелясь. Мой мозг регистрирует информацию, но отказывается ее воспринимать.

Через некоторое время я поворачиваюсь к Адаму. Он сидит, уставившись в пол.

Это не может быть правдой. Я не могу поверить, что это правда.

– Суд постановил: уголовное дело в отношении Стеллы Сандель прекратить, меру пресечения отменить.

По залу пробегает шумок. У меня в мозгу сплошной хаос. Это правда?

– Что происходит? – спрашивает Адам, глядя на меня округлившимися глазами.

– Уголовное дело прекращено. – Только когда я произношу это вслух, до меня доходит смысл. – Стелла свободна!

В следующую секунду Микаэль встает и обнимает Стеллу. Люди, сидящие на местах для слушателей, начинают двигаться. Всем вдруг становится жутко некогда. Рослый охранник надувает грудь и смотрит по сторонам ястребиным взглядом. И я наконец способна осознать, что все это происходит на самом деле.

– Стелла! – кричу я, пробиваясь между стульями, прохожу мимо строгого охранника, мимо Микаэля, который улыбается мне едва ли не со слезами на глазах.

Я иду, как по мосту, перекинутому через все плохое, что было раньше, через тоннель сияющего света и падаю в объятия Стеллы.

За нами раздается удивленный голос Адама:

– Это правда? Что произошло?

– Цепочка улик рассыпалась, – отвечает Микаэль с такой гордостью в голосе, что можно подумать, будто это в первую очередь его заслуга. – После твоих и Амининых свидетельских показаний возникло чересчур много сомнений. Они были вынуждены освободить Стеллу.

Адам смотрит на Микаэля.

– Прошу прощения, что сомневался в тебе, но ведь я ничего не знал, – произносит он. – Теперь я понимаю, чтó ты сделал для нашей семьи.