Но потом я представила, что было бы, наткнись я случайно на свою книгу в шкафу или где-то на полке. Что бы я сказала самой себе? Ничего, кроме: Посмотри, как низко ты пала. Посмотри, что сулило тебе будущее, пока автомобиль на скользкой дороге не перечеркнул все в один миг, превратив тебя в никчемное существо…

Вряд ли это вызвало бы у меня восторг. Думаю, у меня началась бы истерика – и все пошло бы гораздо хуже, чем сегодня, когда я узнавала правду постепенно. Я бы кричала и плакала. Это был бы просто кошмар.

Неудивительно, что Бен хотел скрыть от меня этот факт. Я представила, как он собирает все экземпляры романа и сжигает их на металлической решетке для барбекю на заднем крыльце, раздумывая, что бы мне сказать. Какая версия прошлого стала бы для меня наименее болезненной. Версия, в которую я буду верить до конца своих дней.

Но теперь-то все открылось. Я знаю правду. Свою, настоящую – не ту, что мне навязали, а ту, что вспомнила я сама. И теперь она сохранена, если не в моей памяти, так в этом вот дневнике. Теперь она не истает, как дым.

Я вдруг понимаю, что дневник, который сейчас веду, – моя вторая книга, как я теперь с гордостью осознаю, – может принести мне не только пользу, но и навлечь опасность. Это не фантазии. В нем есть правда, о которой, возможно, лучше не говорить. Тайны, которым лучше не выходить на свет.

И все же – я вожу и вожу ручкой по странице.

Сегодня утром я спросила Бена, носил ли он когда-нибудь усы. Я еще не совсем пришла в себя, точно не знала, что правда, а что нет. Я проснулась довольно рано и, в отличие от предыдущих дней, не будучи в иллюзии, что я все еще девочка. Я ощущала себя взрослой. Сексуальной. Первый вопрос, родившийся в моей голове, был не «Почему я в постели с мужчиной», но «Кто он такой?» и «Как с ним было?». В ванной я с ужасом увидела свое отражение, но снимки вокруг зеркала в общем соответствовали истине. Я увидела подпись под одним из снимков – Бен, – и имя показалось мне знакомым. Мой возраст, брак, все эти факты я как будто вспоминала, а не слышала впервые в жизни. Да, они были как будто «зарыты», но неглубоко.

Доктор Нэш позвонил мне, как только Бен ушел на работу. Он рассказал мне про дневник, мы договорились, что он заедет позже и отвезет меня на сканирование, и после этого я принялась за чтение. Несколько эпизодов я как будто почти вспомнила; кроме того, я вспомнила, как писала целые абзацы. Значит, какие-то крупицы памяти пережили эту ночь.

Может, именно поэтому мне было необходимо убедиться, что все описанное – правда. И я позвонила Бену. Когда он поднял трубку и сказал, что не занят, я спросила:

– Бен, скажи, ты когда-нибудь носил усы?

– Какой странный вопрос! – воскликнул он.

Я услышала звон ложечки в чашке, – наверное, он размешивал сахар в кофе, разложив перед собой свежую газету. Я немного растерялась. Я не знала, насколько мне следует откровенничать.

– Просто… – начала я. – Я кое-что вспомнила. Кажется.

– Вспомнила? – после некоторого молчания спросил он.

– Да. Я уверена. – У меня в голове проносились образы, почерпнутые сегодня из дневника, – его усы, голое тело, возбужденный пенис, – и сцены, что я вспомнила вчера. Как мы с ним лежали в постели, целовались. Они мелькнули яркой вспышкой и снова покрылись мраком. Мне вдруг стало очень страшно. – Просто я вспомнила тебя с усами.

Он рассмеялся, и я услышала, как он поставил чашку на стол. Я почувствовала, что почва уходит у меня из-под ног. Может, все, что я написала, – это ложь. В конце концов, я ведь романистка, подумала я. Точнее, была когда-то.

Я вдруг увидела всю шаткость своих построений. Раз я писала романы, значит мое убеждение в том, что я писательница, могло быть лишь «удобной» выдумкой. А значит, я никогда не была писательницей… У меня голова шла кругом.

С другой стороны, я чувствовала, что это правда. Я убедила себя в этом. Кроме того, я умела печатать. Или я только написала, что умею…

– Ну скажи мне, – взмолилась я в отчаянии. – Это… просто важно.

– Дай-ка подумать, – произнес Бен, и я представила, как он прикрывает глаза и покусывает нижнюю губу, изображая задумчивость. – Кажется, да, носил какое-то время. Очень недолго. Было это давным-давно. – (Снова пауза.) – Да, точно, носил. Примерно неделю. Много-много лет назад.

– Спасибо. – Я почувствовала облегчение.

Почва под моими ногами обрела твердость.

– Все хорошо? – спросил Бен.

– Да.

Доктор Нэш заехал за мной в середине дня. Он предложил сначала перекусить, но я не хотела есть. Слишком нервничала.

– Мы встречаемся с моим коллегой, доктором Пакстоном, – сообщил Нэш уже в машине. – Он специалист в области функционально-визуальной диагностики пациентов с нарушениями такого рода. Мы давно работаем вместе.

– Хорошо, – сказала я.

И вот мы сидим в машине, двигаясь с черепашьей скоростью в плотном потоке.

– Я звонила вам вчера? – спросила я.

Доктор подтвердил и задал встречный вопрос:

– Вы прочитали ваш дневник?

– Почти целиком, – ответила я и добавила: – Я пролистывала некоторые места. Он уже довольно солидный.

Это его заинтересовало.

– Какие места вы пролистывали?

На минуту я задумалась.

– Те, которые показались мне знакомыми. Они словно только напоминают мне о том, что я и так знаю. Помню…

– Отлично! – воскликнул доктор. – Великолепно!

Я покраснела от удовольствия.

– А по поводу чего я вам звонила?

– Вы хотели узнать, правда ли, что вы написали книгу, – ответил он.

– И что же? Написала или нет?

Он снова повернулся ко мне. И при этом улыбнулся:

– Да. Да, это так.

Поток машин тронулся, и мы вместе с ним. Я чувствовала воздушную легкость. Я знала, что действительно написала роман. И просто отдалась мерному ходу машины.

Я представляла доктора Пакстона моложе. На нем был твидовый пиджак, из носа и ушей торчали пучки седых волос. Ему давно было пора на покой.

– Добро пожаловать в Центр визуальной диагностики Винсент-Холл, – сказал он, когда доктор Нэш представил нас друг другу, потом, не отрывая взгляда, подмигнул мне и энергично потряс за руку. – Не волнуйтесь. Это не так страшно, как кажется. Проходите, не стесняйтесь. Я вам все сейчас покажу.

Мы вошли в здание Центра.

– Мы сотрудничаем как с больницей, так и с университетом, – поведал он, когда мы проходили главный вестибюль. – Получается, у нас есть и кнут и пряник.

Я не поняла и ждала, что он разовьет свою мысль, но он замолк. Я улыбнулась:

– В самом деле?

Он ведь хотел помочь мне. Надо быть вежливой.

– Все от нас вечно чего-то требуют, – рассмеялся он. – И никто не собирается за это платить.

Мы зашли в приемную. По стенам ряды стульев, на столиках те же журналы, что покупал домой Бен, – «Радио таймс», «Хелло!» – но тут еще несколько новых названий: «Кантри лайф» и «Мари Клэр». Повсюду стаканчики из-под кофе. Ощущение, что тут состоялась вечеринка, которую все спешно покинули.

Доктор Пакстон остановился у двери в кабинет:

– Хотите посмотреть, как ведется мониторинг?

– Да, – ответила я. – Очень.

Мы прошли в кабинет.

– Функциональная МРТ – относительно новая методика, – начал доктор Пакстон. – Вы слышали об МРТ? Магнитно-резонансная томография?

Мы очутились в маленькой комнатке; ее освещало лишь тусклое мерцание компьютерных экранов. Одна из стен была занята окном, за которым было еще одно помещение, где находился аппарат цилиндрической формы с выдвинутой, словно язык, лежанкой. Мне стало не по себе. Я не знала, что это за штуковина. Я ведь потеряла память, откуда мне было знать?

– Нет, не слышала, – сказала я.

– Простите, – улыбнулся он. – Конечно, откуда? Так вот, МРТ – рутинное исследование. Грубо говоря, это все равно что просвечивание рентгеном. Здесь используется аналогичный принцип, только нас интересует работа мозга. Его функционирование.