Когда раздался стук в дверь, мы переглянулись и посмотрели на часы.

— Кто может прийти в такое время?

— Это Фабиан, ему срочно нужно обсудить кое-что с наставником, — произнесла Бьянка с точно рассчитанной долей иронии.

Мы оба двинулись открывать дверь. На крыльце стояла Гун-Бритт.

— Вы не поверите, но это правда, — начала она.

— А что случилось?

— Жаклин взяли на работу в детский сад!

Бьянка выпучила глаза:

— В наш? Куда ходит Белла?

— Откуда вы знаете? — спросил я.

Гун-Бритт засмеялась.

В округе было ровно два оракула. Первый — группа в «Фейсбуке» «Мы из Чёпинге», второй — Гун-Бритт с Горластой улицы.

— Но Жаклин же не воспитательница? — сказал я. — Раньше она разносила почту.

— Видимо, у нее в гимназии был курс ухода за детьми и организации досуга, — предположила Бьянка. — Для работы в детском саду этого достаточно.

— Можно я зайду? На минуту? — спросила Гун-Бритт, с заговорщицким видом подняв указательный палец. — Никогда не знаешь, кто тебя слышит.

Как любительница подслушивать, она прекрасно представляла все риски.

— Интересно, она будет работать в группе Беллы? — произнес я, а Бьянка бросила на меня недовольный взгляд:

— Очень надеюсь, что нет.

— Странно, что они так нетребовательны к персоналу, — сокрушалась Гун-Бритт. — Доверять Жаклин нельзя.

— Почему вы так говорите?

Все эти пересуды давно стояли у меня поперек горла. Гун-Бритт и Оке вечно твердили о соседской взаимовыручке, но при каждой возможности плевались желчью в адрес Жаклин и Фабиана.

— Мне кажется, вы несправедливы, — сказал я. — Почему Жаклин не может работать в детском саду?

— Да ладно, ты же и сам знаешь, — ответила Бьянка. — Судя по ее воспитательным методам, суперматерью ее назвать трудно. Она запирает Фабиана в ванной.

— С ним все не так просто, — возразил я.

— К тому же она пьет, — добавила Гун-Бритт. — Это всем известно.

Я повернулся к ней спиной и показал Бьянке, что готов придушить эту тетю.

— Неужели вы еще не поняли, что с Жаклин нужно быть начеку? — сказала Гун-Бритт. — Спросите хоть Улу!

— Что? — Я снова повернулся к ней, не справившись с любопытством.

— Это очень грустная история, и мне очень нравилась Луиза, жена Улы.

— Вы знакомы с женой Улы?

— Бывшей, — уточнила Бьянка.

— Мы подружились сразу же, как только они переехали, — начала Гун-Бритт. — Луиза невероятно милая. И я не сразу простила Улу за все, что произошло.

— То есть Ула был женат, когда переехал сюда?

— Конечно.

Я не знал. Но для Бьянки, судя по всему, это была не новость.

— А что произошло-то?

— Жаклин! — произнесла Гун-Бритт с трагической миной.

— Что вы имеете в виду? Он изменил жене с Жаклин?

— Они даже не успели толком вселиться, — произнесла Гун-Бритт. — Ремонт был в самом разгаре. Для Луизы это, конечно, стало страшным ударом.

На лице Бьянки появилось нечто вроде сочувствия. Она знала?

— А как только Луиза уехала, Жаклин порвала с Улой, — продолжала Гун-Бритт. — Она как будто специально хотела разрушить их брак. А когда добилась этого, потеряла всякий интерес.

Ула и Жаклин. Она разрушила семью?

— Так что будьте осторожны! — заявила Гун-Бритт. — У нее когти острые. Ее и из почтальонов из-за этого уволили. В общем, вы за ним следите!

Я не верил собственным ушам.

Она имела в виду меня! Это за мной надо было следить! Эта тетка пришла сюда и намекает, что я способен изменить!

— А то потом… — пробормотала баба-оракул, — ну, сами понимаете.

Это стало последней каплей.

— Я хочу спать, уже поздно.

Я решительно протопал по лестнице наверх.

Бьянка внизу прощалась с Гун-Бритт. Я зашел в ванную почистить зубы, а когда вернулся, Бьянка уже сидела на краю кровати. В углу комнаты начали отклеиваться уродливые коричневые обои.

— Мы собирались перекрасить все стены, когда въезжали, — сказал я. — Но видимо, теперь тут все так и останется.

— Мы скоро этим обязательно займемся, — сказала Бьянка. — Но пока у меня нет сил.

Я посмотрел ей в глаза. Подумал об Уле и Жаклин. О нелепых намеках Гун-Бритт.

— Ты же понимаешь, я бы никогда… — Уже сами слова вызывали у меня сопротивление.

Бьянка закрыла глаза.

— Я тебя люблю, — сказал я вместо того, что собирался.

Она подняла на меня осторожный взгляд, наши губы встретились.

— И я тебя…

После катастрофы

Понедельник, 16 октября 2017 года

Я хожу от стены к стене в тесном помещении для родственников и считаю минуты. Сиенна сидит рядом с детьми, которых, слава богу, увлек мир Астрид Линдгрен, разворачивающийся на экране планшета.

Поздно вечером в воскресенье нам сообщают, что Бьянка не реагирует на боль. Доктор Ариф говорит медленно и серьезно, они будут повторять тестирование через равные промежутки времени.

Я завис между двумя мирами, в зазоре между настоящим и будущим. Я хочу знать, что происходит. И не хочу этого знать. Все может исчезнуть, но мы еще есть: Бьянка, Белла, Вильям и я. Здесь и сейчас. Но через секунду или две уже может быть поздно.

Как измеряется активность мозга? Как измеряется жизнь?

Я представляю, как доктор Ариф держит в руках высокоточный инструмент и высчитывает мое будущее.

Мы редко говорили о смерти, но, когда умер отец Бьянки, дверь в неизбежное немного приоткрылась.

— Должно быть что-то еще, — сказала тогда Бьянка, держа в руках бледную фотографию отца размером с почтовую марку. Сейчас она носит ее в медальоне на шее.

— Должно?

— Иначе все здесь становится… таким… бессмысленным.

— Не бессмысленным, — возразил я. — Жизнь прекрасна. И этим нужно пользоваться.

А мы — пользовались? Мы правильно распоряжались нашим временем? Я смотрю на детей и вижу в их глазах проблески будущего. Еще не поздно.

— Посиди хоть немного, — говорит мне Сиенна.

Я качаю головой. У меня в мозгу вертится столько мыслей. Захожу через мобильный в Сеть. Раздел региональных новостей. «В Чёпинге в пятницу вечером произошло ДТП, в котором серьезно пострадала тридцатипятилетняя женщина. Полиция подозревает состав преступления в действиях женщины, находившейся за рулем, проводится предварительное расследование». Может быть, справедливость все же победит. Я всегда в это верил. Называйте это как угодно: судьба, карма, системное равновесие. Человек получает то, что заслуживает.

Дверь медленно открывается, как будто вырезается тусклым лучом из коридора. Я оказываюсь в плену у реальности, острой как нож.

— Микки, не могли бы вы пройти со мной? — говорит доктор Ариф.

Ноги наливаются свинцом. Небольшое расстояние до палаты Бьянки кажется бесконечным. Мысленно представляю, как Бьянка встает с кровати. Она на меня сердится, кричит, ругает, но это не важно, потому что она жива, мы любим друг друга, и все образуется.

Но образы моих мечтаний рушатся и медленно опадают, и сквозь эти руины я подхожу к больничной койке, на которой спит Бьянка.

— Не оставляй меня, любимая, — шепчу я.

Бьянка отвечает неподвижностью и молчанием. Она похожа на изваяние с силиконовой трубкой во рту.

Достойная человека жизнь — что это значит? Я закрываю глаза, открываю, снова закрываю и вижу перед собой растение, овощ, оболочку человека.

— Присядьте, пожалуйста. — Большие глаза доктора Арифа печальны. — Мы, к сожалению, не наблюдаем у Бьянки никакой активности мозга. Ни на какие раздражители она не реагирует.

Я жду «но». «Но» должно быть всегда.

— Вам известно, как Бьянка относилась к донорству органов?

О чем он?

— Я не понимаю.

Доктор Ариф опускает глаза и говорит тише:

— Я действительно вам очень сочувствую. Время есть, это совсем не срочно.

— Она же дышит. Что вы имеете в виду?

Ариф сглатывает.

— Бьянка дышит не самостоятельно. Жизнь в ее теле поддерживается искусственно.