Волны в последний раз накрывают его и смыкаются над головой. Больше он не всплывает.

Я паркуюсь и выхожу из машины. Раннее утро, не так давно рассвело. Лето на излете, и небо кажется бледным, но я уже вижу, что день будет ясным и погожим. На всякий случай я еще раз проверяю адрес. Каменные ступени ведут к внушительной входной двери. Я нахожу кнопку домофона и звоню.

Доктор Олсен уже вышла на пенсию, но, несмотря на это, согласилась со мной встретиться. Я рассказала ей всю правду – что мне удалось собрать ее по кусочкам и что я наконец выяснила, что произошло. Через несколько секунд дверь с жужжанием открывается.

– Алекс, дорогая, – говорит доктор Олсен, когда я поднимаюсь к двери ее квартиры.

Олсен ничуть не изменилась со времени нашей последней встречи. Она протягивает мне обе ладони и сжимает мои руки.

– Я так рада тебя видеть!

Она увлекает меня внутрь, и мы обнимаемся.

– Теперь я Дейзи, – поправляю я, и она извиняется.

Ничего страшного, говорю я.

Я и сама только недавно привыкла.

– Пожалуйста, зови меня Лорой, – просит она. – Проходи скорее! Ни за что бы тебя не узнала!

Я улыбаюсь. Квартирка у нее меньше, чем я ожидала, но очень уютная. Она наливает мне чая, потом усаживается на диван, а я тем временем устанавливаю камеру. Я работаю над новым фильмом. Он будет обо всем, что произошло в Блэквуд-Бей. О травме, насилии и о том, к чему они могут привести. О сломанных жизнях. Обо мне.

Я рассказала доктору Олсен, что до сих пор не могу вспомнить некоторые моменты из прошлого и что бывают дни, когда я вдруг ловлю себя на каком-то занятии, но совершенно не помню, как и зачем за него взялась.

– У тебя склонность к диссоциации, – поясняет Лора. – Возможно, она всегда у тебя была, но пережитая травма, скорее всего, усугубила ее. Это довольно распространенное явление.

– Вы хотите сказать, что многие люди притворяются кем-то другим?

– Не совсем. Диссоциация может принимать различные формы, и, разумеется, в чистом виде это расстройство встречается не так уж часто. У многих людей оно проявляется в том, что им кажется, будто они больше не находятся в собственном теле. Или как будто они под водой и руки и ноги им не подчиняются. Что же касается тебя… Подозреваю, когда все это происходило, твой мозг диссоциировал, чтобы защитить тебя от боли. Ты представляла, что живешь жизнью Сэди, а не своей собственной, и, возможно, травматические переживания привели к тому, что в моменты насилия ты практически превращалась в нее.

– Поэтому я убила ее? Из зависти?

– Дейзи, милая, – мягко говорит доктор Олсен. – Ты пережила чудовищную травму. Ты пила и принимала наркотики, зачастую против своей воли. Тебе угрожали убийством, если не подчинишься. И давай не будем забывать, что, со слов Брайана, он хотел просто припугнуть Сэди, чтобы она не рассказала вашему другу…

– Дэвиду?

– Да, Дэвиду. Чтобы она не рассказала Дэвиду больше того, что уже успела. Вероятно, после смерти Сэди ты испытывала колоссальное чувство вины, возможно, и ненависть к себе. Мне кажется, на то, чтобы пойти к Дэвиду и сказать ему, что тебе нужно уехать, у тебя ушли все оставшиеся силы. После этого твое сознание расщепилось. Подсознательно ты пыталась убить Дейзи – личность, погубившую Сэди, – и в то же самое время воскресить Сэди и вернуть ей жизнь, которую у нее отняли. Когда ты сбежала в Лондон и приняла решение назваться Сэди, ты делала это сознательно, но насилие не прекратилось и в Лондоне, и ты продолжила диссоциировать и верить, что ты – это она. Чем дальше, тем меньше ты различала, какие из воспоминаний принадлежат реальной Дейзи, а какие – вымышленной Сэди.

– А потом я напала на того парня, Ги.

– Да. И тебе снова пришлось бежать. Думаю, мы уже никогда не узнаем, почему ты выбрала именно Дил. Возможно, ты просто стремилась на побережье, а возможно, собиралась покончить с собой. В любом случае ты пережила состояние, называемое диссоциативной фугой, при котором люди обычно теряют память о своей личности, и диссоциативную амнезию (то есть твои воспоминания о жизни до фуги к тебе так и не вернулись). А потом, когда ты позвонила Деву и он назвал тебя Сэди…

– Я стала думать, что я и в самом деле она.

– Да. Вымышленные воспоминания, принадлежавшие той твоей субличности, которая была Сэди, стали реальными. А те, которые принадлежали Дейзи, начисто стерлись.

– А потом я еще раз сменила имя и стала Алекс.

– Да. И истина оказалась погребена еще глубже.

Я вздыхаю и устремляю взгляд поверх ее плеча, в окно. Чувство вины никуда не исчезло: я могла сделать больше, чтобы бежать, я должна была бороться отважней, попытаться спасти жизнь Сэди, даже если бы поплатилась за это своей. И не важно, что на самом деле это ни к чему бы не привело. Брайан просто-напросто убил бы нас обеих.

– Это обычное явление?

– Твой случай – пример исключительно ярко выраженного течения. Но диссоциация как механизм защиты от насилия – отнюдь не редкость.

Я киваю. Последний вопрос я задала больше на камеру. Доктор Олсен уже поделилась со мной статистическими данными для фильма, а еще связалась с некоторыми из своих бывших пациентов с предложением принять участие в съемках. Двое уже согласились, и еще один, кажется, склоняется к тому же.

Меня это очень радует. Не знаю, какую часть своей собственной истории я в конечном итоге смогу использовать. Мы с Моникой рассказали Хейди Батлер все – ну, или почти все. В данный момент Моника ожидает суда, что же касается меня, из Королевской прокурорской службы не далее как на прошлой неделе сообщили, что после тщательного расследования и рассмотрения всех обстоятельств дела они приняли решение не выдвигать против меня обвинения в убийстве Сэди. В этом не последнюю роль сыграла запись с признанием Брайана, пояснили они, вкупе с тем фактом, что на тот момент я была несовершеннолетней и действовала по принуждению. Брайан исчез.

Теперь я понимаю: Кэт, скорее всего, знала, что Сэди мертва; видимо, Дэвид рассказал ей. Именно на это она и намекала, когда я показала ей видео с Сэди, снятой на фоне трейлера. А я считала, что на нем Дейзи. «Это девушка, которую они убили».

Но я считала, что Сэди – это я, а на пленке – Дейзи. Я снова и снова ошибалась – каждый раз, когда видела фотографию моей подруги, будучи наивно убеждена, что уж я-то знаю, кто я.

Мы с доктором Олсен еще некоторое время беседуем, потом я выключаю камеру и благодарю ее.

– Посидишь еще? – спрашивает она. – Сейчас я приготовлю ужин. Ничего сверхъестественного, но я буду очень рада, если ты останешься.

Я качаю головой. Мы с Гэвином договорились встретиться вечером; он нашел какой-то новый ресторан и горит желанием мне его показать. Мы в самом начале отношений, но, кажется, уже друг в друга влюблены.

– Я бы с радостью, но никак не могу. Простите.

– Ничего страшного, – говорит Лора.

Я складываю свое оборудование, и доктор Олсен провожает меня до двери.

– А что случилось с Дэвидом? – спрашивает она.

– Он поправился.

– Хорошо. Ты до сих пор с ним общаешься?

– Нет, – отвечаю я.

В Блэквуд-Бей я вернулась всего однажды – когда мы с Гэвином приехали забрать мою мать и отвезти ее на юг. Дэвида я тогда видела мельком; я поблагодарила его и сказала, что никогда не забуду всего, что он для меня сделал. Для нас.

– Ты не должна себя винить, – говорит доктор Олсен, снова взяв мои руки в свои. – Знаешь что? Если бы не ты, все до сих пор так бы и тянулось.

Я говорю, что понимаю это.

В тот свой визит в Блэквуд-Бей я заехала еще кое-куда. На могилу Сэди – туда, где она пролежала десять лет, завернутая в полиэтилен. Ее тело даже не искали, потому что какой-то продажный полицейский – на которого у Брайана тоже был компромат – сказал, что якобы кто-то видел, как она ловила попутку на шоссе, а потом составил рапорт, что она нашлась в Лондоне, но не желает общаться ни с кем из своей прошлой жизни.