— Нет, он не хочет еще горячего шоколада! — рявкнул дядя Сол. — Инспектор, уважайте себя, в конце концов, он вас все-таки ударил!

Выйдя с Вуди за дверь, он прочитал ему нотацию:

— Вуди, ты понимаешь, что рано или поздно влипнешь по-настоящему? Думаешь, тебе всегда будут попадаться добрые копы и добрые адвокаты, которые вытаскивают тебя из дерьма? Ты же в итоге в тюрьму сядешь, ясно?

— Да, мистер Гольдман. Я знаю.

— Тогда почему ты себя так ведешь?

— По-моему, это у меня талант такой. Талант драться.

— Ну так найди себе другой талант, пожалуйста. И вообще, мальчику в твоем возрасте нечего делать на улице по ночам. Ночью надо спать.

— Я не мог заснуть. Мне не очень нравится в этом интернате. Ну и захотелось прогуляться.

В дежурной части их дожидался Арти Кроуфорд.

Вуди еще раз поблагодарил дядю Сола:

— Вы мой спаситель, мистер Гольдман.

— На сей раз моя помощь не понадобилась.

— Но вы всегда за меня заступаетесь.

Вуди вынул из кармана семь долларов и протянул ему.

— Это еще что такое? — удивился дядя Сол.

— Это все деньги, какие у меня есть. Это вам плата. В благодарность за то, что вытаскиваете меня из дерьма.

— Не надо говорить «дерьмо». И тебе незачем мне платить.

— Вы первый сказали «дерьмо».

— И я зря сказал. Очень сожалею.

— Мистер Кроуфорд говорит, что всегда надо так или иначе платить людям за услуги.

— Вуди, ты хочешь мне заплатить?

— Да, мистер Гольдман. Очень хочу.

— Тогда веди себя так, чтобы больше тебя не задерживали. Это будет для меня самая высокая плата, самый лучший мой гонорар. Встретить тебя через десять лет и знать, что ты поступил в хороший университет. Встретить красивого, успешного юношу, а не преступника, который полжизни провел в тюрьмах для несовершеннолетних.

— Постараюсь, мистер Гольдман. Вы будете мной гордиться.

— И ради всего святого, хватит называть меня «мистер Гольдман». Зови меня Солом.

— Да, мистер Гольдман.

— Ладно, беги давай и становись хорошим человеком.

Но у Вуди было свое понимание чести. Ему непременно хотелось отблагодарить дядю за помощь, и назавтра он явился в его бюро.

— Ты почему не в школе? — рассердился дядя Сол, когда тот вырос на пороге его кабинета.

— Я хотел с вами повидаться. Я обязательно должен что-то для вас сделать, мистер Гольдман. Вы были так добры ко мне.

— Считай, что это жизнь тебе помогла.

— Я могу стричь вам газон, если хотите.

— Мне не надо стричь газон.

Но Вуди настаивал. Идея стричь газон казалась ему потрясающей.

— Не, ну я вам его безукоризненно постригу. У вас будет необыкновенный газон.

— С моим газоном все в полном порядке. Почему ты не в школе?

— Из-за вашего газона, мистер Гольдман. Я был бы просто офигенно рад постричь ваш газон в благодарность за вашу доброту.

— Не стоит труда.

— Ну мне очень хочется, мистер Гольдман.

— Вудро, подними, пожалуйста, правую руку и повторяй за мной.

— Да, мистер Гольдман.

Он поднял правую руку, и дядя Сол торжественно произнес:

— Я, Вудро Маршалл Финн, клянусь, что больше не окажусь в дерьме.

— Я, Вудро Маршалл Финн, клянусь, что больше не окажусь… Вы сказали, что не надо говорить «дерьмо», мистер Гольдман.

— Отлично. Тогда так: клянусь, что больше не буду иметь неприятности.

— Клянусь, что больше не буду иметь неприятности.

— Ну вот, ты заплатил. Мы квиты. А теперь возвращайся в школу, да поскорее.

Вуди что-то пробурчал себе под нос, но послушался. Ему не хотелось возвращаться в школу, ему хотелось постричь газон у дяди Сола. Он понуро поплелся к двери и тут заметил на столе фотографии.

— Это ваша семья? — спросил он.

— Да. Это моя жена Анита и мой сын Гиллель.

Вуди взял в руки одно фото и стал рассматривать лица.

— Классные какие. Вы везучий.

В эту минуту дверь распахнулась и в кабинет влетела тетя Анита; в смятении она даже не заметила Вуди.

— Сол! — воскликнула она со слезами на глазах. — Его опять отлупили в школе! Он говорит, что больше не хочет туда идти. Я не знаю, что делать.

— Что случилось?

— Он говорит, что ребята над ним издеваются. Говорит, что вообще больше никуда не пойдет.

— Мы же в мае его перевели в другую школу, — вздохнул дядя Сол. — А потом все лето потратили, чтобы отдать в эту. Нельзя же опять его забирать. Ад какой-то.

— Знаю… Ох, Сол! Я в отчаянии…

После того ужина с Кевином в Бока-Ратоне, в начале марта 2012 года, я немного сблизился с Александрой.

В следующие дни, когда я привозил сбежавшего Дюка, она снова стала пускать меня в дом и даже предлагала попить. Давала обычно бутылку воды или банку газировки, и я глотал ее залпом, стоя на кухне, но и это было немало.

— Спасибо за тот вечер, — однажды сказала она, когда мы с ней были одни. — Уж не знаю, что ты сделал Кевину, но ты ему очень понравился.

— Просто был самим собой.

Она улыбнулась:

— Спасибо, что ничего не сказал ему про нас. Я очень дорожу Кевином и не хочу, чтобы он вообразил, будто между нами еще что-то осталось.

У меня болезненно сжалось сердце.

— Кевин сказал, что ты не захотела выйти за него замуж.

— Тебя это не касается, Маркус.

— Кевин очень славный, но ты ему не пара.

Я тут же пожалел, что сморозил такую глупость. Куда я лезу? Но она только пожала плечами:

— А у тебя есть Лидия.

— Откуда ты знаешь про Лидию? — спросил я.

— Читала во всяких глупых журналах.

— О чем тут говорить, это история четырехлетней давности. Мы давным-давно не вместе… Просто интрижка.

Я решил сменить тему и показал Александре фото, оно у меня было с собой.

— Помнишь?

Она погладила снимок кончиками пальцев и грустно улыбнулась:

— Кто бы тогда мог подумать, что ты станешь знаменитым писателем?

— А ты — звездой эстрады?

— Без тебя я бы ею не стала…

— Не надо.

Мы помолчали. И вдруг она назвала меня так, как называла прежде, — Марки.

— Марки, — прошептала она, — мне тебя уже восемь лет не хватает.

— Мне тебя тоже. Я следил за всеми твоими выступлениями.

— А я читала твои романы.

— Понравилось?

— Да. Очень. Я часто перечитываю некоторые места в твоем первом романе. Вспоминаю твоих кузенов. Банду Гольдманов.

Я улыбнулся, по-прежнему держа в руках снимок и не сводя с него глаз.

— Ты прямо оторваться не можешь от этого фото, — сказала она.

— Не знаю, то ли я от него, то ли оно от меня.

Я убрал фотографию в карман и уехал.

В тот день, выезжая из ворот Кевина, я не заметил, что на улице стоял черный микроавтобус; мужчина за рулем следил за мной.

Я свернул на шоссе, и он поехал за мной.

Балтимор, Мэриленд, ноябрь 1989 года

С тех пор как Вуди сказал, что хочет стричь газон у Гольдманов, его просьба не выходила у дяди Сола из головы. Особенно после того, как Арти пришел к ним на ужин и рассказал, как чертовски трудно держать мальчика в узде.

— Хоть в школе ему нравится. Любит учиться, и голова на месте. Но вот после уроков творит невесть что, невозможно же за ним все время приглядывать.

— А что с его родителями? — спросил дядя Сол.

— Мать давным-давно исчезла из поля зрения.

— Наркоманка?

— Да нет, просто слиняла. Молодая была. Отец тоже. Решил, что и один может воспитать мальчишку, но когда завел себе серьезную подружку, дома началось черт-те что. Малыш бесился, готов был драться со всем миром. Вмешались социальные службы, судья по делам несовершеннолетних. Поместили его в интернат, якобы на время, но потом подружку отца перевели по работе в Солт-Лейк-Сити, и папаша пустился за ней через всю страну; женился, наделал детей. Вудро остался в Балтиморе, про Солт-Лейк-Сити он и слышать не хочет. Они время от времени созваниваются, отец ему иногда пишет. Больше всего меня тревожит, что Вудро все время с этим типом, Девоном: тот преступник чистой воды, курит крэк и балуется с пушкой.