– Вас что‐нибудь там поразило? Ну, какой‐нибудь предмет, картина, произведение искусства.

Макер задумался на секунду:

– Там висело огромное полотно во всю стену с видом Санкт-Петербурга. Я хорошо его запомнил, потому что Тарногол подробно мне рассказывал о нем, объясняя, из какой семьи он родом.

Когда Макер, закончив свое повествование, ушел, Сагамор заглянул в соседнюю комнату, где Кристина следила за их разговором по видеотрансляции.

– Ну, – спросил Сагамор, – что скажешь?

– Не знаю. По-моему, он не врет. Либо он незаурядный актер. Но тем не менее я не могу отделаться от мысли, что Макер мог быть сообщником своего кузена. Вдруг он сам играл Тарногола, когда тот должен был появиться в обществе Хансена? Узнав, что Жан-Бенедикта разоблачили, Макер подкинул улики Левовичу, чтобы отвести от себя подозрение. Уж больно гладко все получается. Он просит меня порыться в ящиках его стола, и я совершенно случайно нахожу там платок и кольцо. Как‐то не верится, что это простое совпадение.

Сагамор кивнул:

– Его описание особняка показалось тебе убедительным?

– Трудно сказать.

Придя с обыском в дом Тарногола после убийства, полицейские обнаружили там совершенно пустые комнаты. Мебель бесследно исчезла, как будто ее и не было. Им попалась только забытая в глубине шкафа картонная коробка с личными вещами Жан-Бенедикта Хансена. Кто‐то из соседей видел, как грузчики вывезли все на нескольких машинах в четверг, за два дня до убийства. Но компанию перевозчика отследить не удалось.

Сагамор поморщился:

– Нам очень не хватает прямых улик, подтверждающих наши выкладки.

– Если бы мы только могли разговорить этот сапфир! – вздохнула Кристина, размахивая прозрачным мешочком с кольцом, найденным в ящике Левовича.

Какая блестящая идея, подумал Сагамор.

– Я знаю, кто нам поможет! – воскликнул он. – Собирайся, поехали!

Через десять минут Сагамор остановился в квартале Паки, перед лавочкой подержанных ювелирных изделий. Несмотря на поздний час, дверь была открыта. Владелец, некто Франк, чудаковатый тип неприглядной наружности, в прошлом оказался замешан в деле о краже бриллиантов. С тех пор он остепенился и подвизался теперь в качестве осведомителя полиции, когда старые приятели пытались впарить ему краденые драгоценности.

Сагамор и Кристина вошли внутрь, других посетителей там не было.

– Лейтенант, как я рад вас видеть! – весело приветствовал его Франк. – Часики пришли прикупить?

– Мне нужна кое‐какая информация. – Сагамор положил кольцо на прилавок.

– Что вас интересует?

– Можешь определить его происхождение?

Франк с сомнением покачал головой:

– На первый взгляд это сложно. Но я, конечно, попробую.

Франк взял кольцо и принялся изучать его в лупу.

– Ценности особой оно не представляет, – заключил он. – И сапфир не настоящий.

– Что еще? – спросил Сагамор.

Франк внимательно рассмотрел камень. Он сел за стол, сменил лупу, повертел кольцо в разных источниках света и вынес приговор:

– Такое впечатление, что внутри оправы есть надпись, но она скрыта под камнем.

– Ты можешь что‐нибудь разобрать?

– Нет, придется его вынуть.

– Вынимай, – приказал Сагамор.

Франк вынул камень из каста и прочел надпись, выгравированную изнутри.

Кахам оказался пожилым ювелиром, давно обосновавшимся на улице Этьена Дюмона, в центре Старого города.

Поскольку лавку он открывал, когда ему заблагорассудится, Сагамору пришлось долго топтаться под дверью. Внутри было пыльно и темно. Войдя, лейтенант подумал, что торговля старика Кахама идет не слишком бойко.

– Лейтенант Филипп Сагамор, – представился он, показав свой жетон.

– Полиция? – удивленно прищурился тот.

– Да. Уголовный розыск. Я расследую убийство.

Кахам пожал плечами – то ли не понял, то ли его это не заинтересовало. Сагамор показал ему кольцо с вынутым камнем.

– Хотите починить?

– Нет, – ответил Сагамор, – это кольцо было куплено у вас. Мне надо знать, кто его приобрел.

Как ни странно, ответ нашелся довольно быстро. Кахам, полагая, что каждое его изделие уникально, тщательно все регистрировал. Порядковый номер и фамилию покупателя он заносил в огромные гроссбухи, которых с течением лет накопилось великое множество. Кахам долго листал их, отмотав бесконечные списки на много лет назад, и наконец издал победный крик, ткнув в какую‐то строчку. Вот оно.

Сагамор поспешил прочесть учетную запись:

В это время на Корфу Анастасия, припозднившись, вышла завтракать на террасу уже ближе к полудню. Сидя напротив нее, Левович читал газету. Он выглядел счастливым и беспечным.

Она не осмелилась заговорить с ним о том, что с каждым днем тревожило ее все больше. Она неотступно думала о том мгновении, когда за несколько часов до убийства обнаружила, что Тарногол был фикцией.

Пятью месяцами раньше, в субботу, 15 декабря,

около полуночи, за 4 часа до убийства

Анастасия слышала, как Жан-Бенедикт шантажировал Макера, требуя уступить ему пост президента. В обмен на это он обещал молчать о том, что Макер отравил водку, использованную для приготовления коктейлей.

Затем она вернулась в номер Льва и все рассказала ему.

– Есть только один человек, который может этому помешать.

– Кто?

– Тарногол. Я поговорю с ним.

– Сейчас?

– Он ушел из банка, он знает, что его жизнь в опасности, и, должно быть, тоже пакует чемоданы. Я просто обязана увидеться с ним, прежде чем он покинет отель. Макер сказал, что он живет у тебя за стенкой.

– Тарногол – опасный человек, – предупредил Лев.

– Я в курсе.

Ее резкий тон удивил Льва.

– Позволь мне пойти с тобой.

– Нет, Лев. Пожалуйста, не вмешивайся! У меня с ним свои счеты. Он… он украл у меня часть жизни. Из-за него я приняла предложение Макера! Из-за него мы с тобой…

Она запнулась. Ей не хотелось говорить об этом. Она вышла в коридор и постучалась в соседнюю дверь.

Лев остался у себя, стараясь не поддаваться панике. Впервые за пятнадцать лет, в течение которых он вел эту игру, его идеально отточенный сценарий дал сбой. Ничего не поделаешь, придется пойти и открыть ей дверь. Он бросился на балкон и, перешагнув через балюстраду, оказался у балконной двери соседнего номера, который значился за Тарноголом. Он всегда держал ее приоткрытой.

Анастасия, стоя в коридоре шестого этажа, барабанила в дверь Тарногола. Никто не отзывался. Тогда она наклонилась и через несколько мгновений увидела в щелку луч света, как будто в номере кто‐то проснулся и зажег лампу.

Лев в спешке скинул одежду, чтобы надеть халат, и тут услышал голос Анастасии из коридора:

– Тарногол, я знаю, что вы тут, откройте!

Лев торопливо нацепил силиконовое лицо и, запахнув халат, скрестил руки на груди, чтобы скрыть разницу между цветом маски и кожей шеи. Все это никуда не годилось, он пренебрег элементарными правилами, которым учил его отец. Но его загнали в угол. Лев подошел к двери. В глубине души он понимал, что настал момент истины.

Дверь открылась, и перед Анастасией предстал Тарногол в халате – она явно вытащила его из постели.

– Что случилось? – спросил он.

– Случилось то, что нам надо поговорить, – сказала Анастасия.

Тарногол посторонился, пропуская ее.

Она впилась ему в лицо взглядом разъяренной львицы. И тут ее осенило. Она узнала эти глаза. И вспомнила, что сказала тем утром в Женеве лейтенанту Сагамору: “По глазам все видно”. Анастасия моментально обо всем догадалась и бросилась на него.