Но это неправда, я точно знаю. Я видела этот ролик во сне, не могла же я все придумать? Значит, я уже смотрела его раньше. Или бывала там, где его сняли.

Но тогда я наверняка бы это запомнила. Я сделала бы что-нибудь. Я открылась бы кому-нибудь или пошла бы в полицию.

Разве могло быть иначе? Я вспоминаю, что рассказывал мне Брайан. Сэди с Дейзи поссорились. Одна угрожала другой. Некоторые считают, что Сэди была причастна к случившемуся с Дейзи и именно потому сбежала.

И вообще, кто стал бы держать у себя подобное видео? Наверное, тот, кто его снял, но разве это могла быть я? Или Дейзи? Стала бы она хранить такое?

Если я в чем-то и уверена, так это в том, что сама себе видео не посылала. Значит, она и в самом деле вернулась. Именно ее имели в виду Моника и тот человек на другом конце провода. Теперь я еще тверже знаю. Не Сэди. Не меня. Дейзи.

Я захлопываю ноутбук и, поднимаясь, неловко задеваю бедром прикроватную тумбочку – бокал летит на пол, вино плещет во все стороны и льется на ковер. Оно забрызгивает стены, и на мгновение кажется, что идет кровавый дождь.

Я должна отправиться в Блафф-хаус и найти ее. Закрываю за собой дверь. В окнах Моники не горит свет, в доме тихо и пусто. Видимо, она «разбирается» с Дейзи, как обещала. Нужно попасть туда раньше ее.

Не оглядываясь назад, я бросаюсь бежать и мчусь изо всех сил. В мозгу без конца крутятся одни и те же мысли. Может, я оставила ящик комода открытым и Моника, вернувшись из церкви, обнаружила, что фотографии в ее книжечке позора лежат не в том порядке? Может, она вообще заметила меня, когда я наблюдала за ней в зеркало или спускалась по лестнице? Тогда мне тоже грозит опасность. Но мы связаны. Нужно найти Дейзи и спасти нас обеих, и не важно, сердится она на меня или нет.

А может, мне, наивной дуре, следовало бы спасаться от Дейзи, а не ее спасать?

Я добегаю до Скал и до усыпанной гравием дорожки. Я лечу подобно призраку. Я не вижу ни одной живой души, и ни одна живая душа не видит меня. Блэквуд-Бей кажется вымершей, но дело не только в этом. Я кажусь себе невидимой.

Закрываю глаза, чтобы их не резал ледяной ветер. Чем ближе Блафф-хаус, тем могущественней я себя ощущаю; что-то ведет меня, какая-то загадочная сила, чуть ли не сверхъестественная. Ноги сами несут вперед, и на мгновение возникает желание закричать, но я сдерживаюсь. В том подвале рядом со своей лучшей подругой, которая молит меня о спасении, я вижу себя. Это правда? Я была там?

Я должна вспомнить, что натворила.

Мои глаза распахиваются, и я резко останавливаюсь. Внизу темнеет ледяная вода. «Где ты? – хочется закричать мне. – Зачем ты вернулась?»

Слышу голос и поворачиваюсь лицом к Блафф-хаусу. Никого нет. Я одна. Это всего лишь ветер, пронзительные крики черных чаек, которые устроились под стрехами и смеются, и скрип старого дома, проседающего под собственной тяжестью, уходящего в землю.

Снова закрываю глаза и глубоко вдыхаю, на сей раз черпая силы в ледяном воздухе, потом делаю шаг к дому. И тут в окне одной из комнат на верхнем этаже мелькает свет. Как будто сработала вспышка камеры или луна отразилась в стекле.

Внезапно я падаю, голова идет кругом. Ноги подгибаются подо мной, словно я споткнулась или поскользнулась на сырой траве, хотя в следующую секунду понимаю, что меня, должно быть, толкнули в спину. Я выбрасываю вперед руки и успеваю частично смягчить удар, но все равно лечу на каменистую землю, едва прикрытую тонким слоем почвы, с тошнотворным «шмяк». Зубы клацают друг о друга, в ушах звенит. Я не могу сделать вдох: в рот набилась земля. В глазах темнеет, и на секунду я вижу перед собой туннель, однако соткан он отнюдь не из света. Этот туннель ведет вниз, глубоко-глубоко в холодное черное чрево земли.

Я отплевываюсь и делаю наконец глоток воздуха. Если меня и правда толкнули, значит напавший сейчас стоит надо мной. Я пытаюсь повернуть голову, но боль не позволяет. По моей щеке течет что-то теплое.

Привет, дежавю.

Дыши, приказываю я себе. Главное – не забывай дышать. Я приподнимаю голову. Звон в ушах усиливается и, стремительно нарастая, достигает крещендо, а потом вдруг прекращается.

– Дейзи? – зову я (или мне так кажется).

Из горла вырывается лишь сипение. Я пытаюсь привстать, понять, что происходит, но слышу только собственное тяжелое дыхание. Не уверена, что она здесь – и что она вообще когда-либо здесь была.

Но, может, именно этого она и хочет. Увидеть меня беспомощной и умоляющей о пощаде. Хочет заставить меня заплатить за мой поступок, пусть даже я сама не знаю, какой именно.

Я слышу какое-то поскребывание, но оно не кажется реальным. Оно раздается лишь в моей голове, игра воображения. Рот наполнился кровью; должно быть, падая, я прикусила щеку. Я сплевываю розовую пенистую слюну на траву и усилием воли заставляю себя перевернуться на бок.

«Я хочу тебя увидеть, – молю я. – Раз уж до такого дошло, позволь хотя бы снова увидеть твое лицо перед тем, как все будет кончено».

Такой возможности мне не дают. В лунном свете что-то мелькает – очень быстро, не могу даже предположить, что это, – и я получаю болезненный удар в висок.

В последнюю долю секунды краем гаснущего сознания я успеваю уловить смысл произошедшего, а потом все меркнет.

В себя я прихожу в темноте. Голова гудит, как слишком туго натянутый барабан, перед глазами все расплывается, а когда зрение наконец обретает четкость, я могу разглядеть лишь край драного матраса, на котором, судя по всему, лежу. Все остальное утопает во мраке; в помещении стоит едкий сернисто-аммиачный сортирный дух.

Мне знакома эта вонь. Я в трейлере Дейзи. В спальне. Я должна отсюда выбраться.

Сердце гулко бухает в груди. Я пытаюсь подняться на ноги, но комната начинает кружиться, и я падаю на пол, больно ударившись локтем об угол кровати. Я подношу руку к голове, и мои пальцы натыкаются на какую-то корку. Судя по всему, это кровь, хорошо хоть запекшаяся. Я делаю вторую попытку, и на сей раз мне удается удержаться в вертикальном положении. Глаза понемногу привыкают к тусклому свету луны, но я по-прежнему могу различить лишь то, что находится на расстоянии вытянутой руки. Дергаю хлипкую пластиковую дверь. Она заперта или чем-то привязана, чтобы нельзя было открыть. Тяну изо всех сил, но дверь, хотя и выгибается, больше чем на дюйм не поддается.

Озираюсь вокруг: сбоку есть окно, пластиковое, в металлической раме. Я пытаюсь его открыть, но оно приржавело насмерть. Все, мне конец. Я отчетливо это понимаю. Она войдет сюда с пистолетом, ножом или ломиком и прикончит меня.

Нужно выбраться. Я колочу по стеклу, но оно даже не думает поддаваться. Мелькает смутная мысль, что оно может быть небьющимся, но моим доведенным до предела разумом уже овладела паника. Я озираюсь по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно было бы пустить в ход, но тщетно. Сознание начинает ускользать, но я изо всех сил стараюсь не выпасть из реальности, контролировать свои действия. Я молочу кулаками в дверь, отчаянно осматриваясь. На глаза попадаются шторы: рваные и заплесневелые, они свисают с металлического карниза. Возможно, это то, что мне нужно.

Я подпрыгиваю и, ухватившись за трубу обеими руками, повисаю на ней всем своим весом. Этого оказывается достаточно, чтобы оторвать ее от стены. Я с размаху бью по окну, но все напрасно. Оно содрогается с такой силой, что отдача бьет мне в руку и в плечо, но пластик остается абсолютно невредимым. Ни единой трещинки. Я делаю еще одну попытку – третью, четвертую, пятую – ровно с тем же результатом. Одна надежда – дверь. Вгоняю карниз в щель между дверью и дверной коробкой и налегаю на него всем телом. Щель слегка увеличивается, я просовываю карниз дальше и пытаюсь снова. Наконец щель расширяется настолько, что я могу в нее выглянуть; Дейзи привязала что-то к ручке – кажется, это галстук, темно-коричневый, видимо позаимствованный у Дэвида, – и как-то его закрепила. Его не растянуть.