Я хватаюсь за галстук, но пальцы онемели. Я будто смотрю видеосюжет для моего фильма. Я всаживаю ногти в ладони – что есть силы, до нестерпимой боли.

Внезапно сознание озаряет идея. Я достаю из кармана куртки сигареты и вытаскиваю из пачки зажигалку. Приходится снова и снова крутить колесико, прежде чем в темноте вспыхивает огонек. Подношу его к галстуку снизу, насколько удается, молясь, чтобы он занялся, и когда это происходит, огонь начинает быстро пожирать дешевый материал, распространяя запах горелой резины. Синтетика чернеет и плавится, и я изо всех сил тяну на себя дверь – с последней вспышкой огонь доедает галстук, и дверь с грохотом распахивается. Я ликую, я свободна! И тут до меня доходит, что я попала в основную комнату трейлера, и от свободы меня отделяет еще одна дверь.

Она, разумеется, заперта. Я взвешиваю в руке карниз и обвожу взглядом комнату. По лобовому стеклу змеится трещина; есть надежда, что она окажется слабым местом. Я бью по ней сначала карнизом, потом ногой в тяжелом ботинке. Стекло не поддается, но с каждым ударом трещина слегка удлиняется. Я стаскиваю ботинок и колочу им по пластику до тех пор, пока он не раскалывается с треском ломающейся линейки. Я руками выбираю осколки, и вскоре мне удается пропихнуться в образовавшуюся брешь.

Я падаю на землю, но заставляю себя тут же подняться на ноги. Окна дома в свете луны отливают серебром. Интересно, она сейчас там, наблюдает за мной? Теперь я понимаю, что мне следовало сделать еще несколько недель назад. Заявиться к Дэвиду, выдавить дверь, оборвать цепочку и как следует потолковать с ним. Усадить его напротив и заставить выложить все, что ему известно. Добиться ответа, где Дейзи. Если бы я не была так зациклена на сокрытии своей личности, возможно, так бы и поступила. Что, если проблема с самого начала таилась именно в этом? В том, что я помнила, кто я такая. Лихорадочное возбуждение разбегается по всему моему телу, точно рой легкокрылых мотыльков.

Несомненно, входная дверь заперта, но все равно дергаю ручку. Разумеется, она даже не думает поддаваться; как стояла, так и стоит не шелохнувшись. Наверное, можно разбить стекло и открыть ее изнутри, но я не уверена, что из этого выйдет толк. Должен быть другой способ.

Отхожу назад и смотрю на дом. Что это было – там, в окошке второго этажа? Какое-то движение? Или просто мимолетный отблеск, игра света на темном стекле? Я снова смотрю вверх. На этот раз сомнения быть не может: в комнате за окном что-то мелькает. Я не свожу с него глаз, ожидая увидеть ее лицо, но она скрылась. Все неподвижно. И тем не менее я уверена, что Дейзи там, наверху, что она наблюдает за мной. Чувствую на себе ее взгляд. О чем она думает? Господи, ну надо же быть такой идиоткой, такой непроходимой дурой! Она заманила меня сюда.

Сердце словно стискивает чья-то холодная рука. Хоть бы показалась, что ли. На мгновение хочется закричать ей: «Дейзи! Что произошло? Что я тебе сделала? Почему ты меня ненавидишь?» Но я не кричу. Ее глаза прожигают меня насквозь. Не хочу, чтобы она видела, как мне страшно, как сильно терзает меня чувство вины. Не хочу принимать на себя ее гнев, ее язвительность, поэтому склоняю голову и обхожу дом кругом. Задняя дверь слегка подается, когда я ее дергаю, но не открывается, и я оглядываюсь по сторонам в поисках других способов проникнуть внутрь. За трейлером обнаруживается рассохшееся на вид подъемное окошко с матовым стеклом – судя по всему, это ванная или туалет на первом этаже. Я подсовываю руку под раму и пытаюсь выдавить ее, но она тоже не поддается. Деревянная рама крепче, чем выглядит; с нее пластами облезает краска, и ничего более. Я отыскиваю в саду камень поувесистей и бью им по верхней створке. По стеклу с хрустом разбегается паутина трещин, но оно упрямо сидит в раме. Я бью снова – на этот раз стекло разлетается на куски, а дальше уже дело техники. Я осторожно просовываю руку в брешь, нащупываю защелку и открываю ее. Нижняя створка неохотно сдвигается вверх, и я, подтянувшись, вскарабкиваюсь на подоконник, а оттуда кое-как протискиваюсь внутрь.

Глаза не сразу привыкают к темноте, но запах говорит сам за себя. В помещении затхло, как будто кто-то вывесил сушить забытое на несколько дней в стиральной машине белье. Где-то внизу слышится журчание подтекающей воды. Туалет. Я сползаю на пол и автоматически нащупываю в углу выключатель. Он не работает. Раздается щелчок, но свет не загорается, и, задрав голову, я различаю под потолком пустой патрон. Черт, шепчу я себе под нос, и тут же, словно в ответ, откуда-то из угла доносится топоток. Мышь. Или крыса. Закрываю глаза и пытаюсь сделать глоток воздуха. Я убеждаю себя, что могу в любой момент развернуться и уйти отсюда. Никто не заставляет меня это делать.

Но беда в том, что это не так. Я тянусь к дверной ручке. У меня нет выбора. И никогда не было. Теперь я это понимаю. Все дороги вели меня сюда.

Я включаю фонарик на телефоне и начинаю снимать на ходу. Дверь уборной выходит прямо в коридор, и свет фонарика выхватывает из мрака перила, лестницу из добротного темного дерева, столик сбоку от входной двери, на котором стоит телефон. У противоположной стены темнеют старинные часы, неподвижные и безмолвные. Повсюду лежит пыль, ее частички танцуют в луче света. Слева от меня дверь ведет в кухню, а еще одна, справа – в гостиную, в которой я различаю огромный диван, разномастные кресла и старый громоздкий телевизор. Эта комната производит на меня пугающее впечатление, и я закрываю дверь, прежде чем двинуться дальше.

Следующая дверь ведет в просторную столовую – посередине стоит стол с пятью или шестью стульями, а у дальней стены буфет, на который стопками составлены тарелки, – все это тоже покрыто густым слоем пыли. Все остальные комнаты на первом этаже выглядят такими же нежилыми. Куча зловонной одежды в прачечной и немытая посуда в кухне – единственные следы какого бы то ни было человеческого присутствия в этом доме. В воздухе разлита печаль; эта кухня явно когда-то задумывалась как место, где будет шумно и весело, но теперь тут готовит всего один человек – и только для себя. Я поворачиваюсь, чтобы идти на второй этаж, и тут наверху прямо надо мной слышится негромкий скрип. Все в порядке, убеждаю я себя, просто дом оседает или ветер гуляет в щелях, но, начиная подниматься по лестнице, я дрожу. Я уже всадила ногти в ладони, как будто готовясь к тому, что неминуемо должно произойти.

Звук повторяется, на этот раз громче и куда более похожий на поскрипывание половиц под ногами, нежели на треск стен или перекрытий.

– Дейзи?

Ответа нет, и тишина, которая воцаряется после моих слов, кажется оглушительной, пугающей.

– Дейзи? – повторяю я, поднявшись по лестнице до середины. – Ты там?

Ответа по-прежнему нет, но едва площадка оказывается на уровне моих глаз, я немедленно понимаю: здесь что-то произошло. Все двери на втором этаже распахнуты, и луч моего фонарика освещает горы вещей, бумаг и книг вперемешку. Все вверх дном. Я пробегаю по коридору и захожу в разгромленную главную спальню. Ящики комода вывернуты, их содержимое в беспорядке разбросано по полу и кровати. Одежда, бумаги, украшения, которые никак не могут принадлежать Дэвиду. Тут царит хаос; контраст с сонным запустением внизу просто разительный.

Кто-то побывал здесь – возможно, Дейзи – и устроил на втором этаже полный разгром. Но что этот кто-то искал?

Ветер за окном усиливается. Его вой напоминает хохот, и я опускаю камеру. За всем этим наверняка кроется нечто важное. Что я упустила?

Я подхожу к окну, и тут все встает на свои места. Я уже бывала здесь. Мне знаком этот вид: море, луна, низко висящая над водой, корабли вдалеке, очертания гор за ними. Тот самый пейзаж. И тонкая линия горизонта, перерезающая ее посередине, словно туго натянутая проволока, тоже та самая. Воображаемая картинка в точности накладывается на реальность. Не отличишь. Я смотрю вниз и вижу то самое место, где она стояла, готовясь спрыгнуть.

Я слышу, как скрипит под чьей-то ногой ступенька, за ней вторая. Словно кто-то на цыпочках крадется вниз.