— Я думал, вы первый раз про меня слышите.

— Я их вчера купила, после того как вас встретила. Начала первую, неплохая.

— Всего лишь неплохая?

— Неплохо уже то, что неплохая.

— И вы неплохая.

Она расхохоталась:

— Решительно, вы пошляк, Маркус. Но вы мне нравитесь.

Я сел на ближайшую скамейку и достал из кармана ручку:

— Как вас зовут? — спросил я; нельзя выдавать, что я наводил о ней справки.

— Лорен.

Я написал пару слов на каждой книге. Получив их назад, она с любопытством заглянула на фронтиспис, где красовалась надпись:

Она одарила меня улыбкой, причем я чувствовал, что она еще сдерживается. Глаза у нее так и блестели.

— Можете мне посоветовать какой-нибудь ресторан? — спросил я. — Умираю с голоду.

– “Луини”, — без колебаний ответила она. — Просто отличный итальянский ресторан. Мой любимый.

— Спасибо, Лорен. До скорого.

Я повернулся, сделав вид, что направляюсь в ресторан, хотя не имел ни малейшего представления, где он находится.

— Не туда, — со смехом сказала она.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов.

— У них сейчас все равно народу полно, вам ни за что не дадут столик. А мне дадут.

— Хорошо быть копом?

— Нет, я забронировала.

— Могу разделить с вами столик, если вы не против, — предложил я. — Обещаю, что вести со мной беседы вовсе не обязательно.

— Что ж, по-моему, предложение честное, — задорно ответила она.

За время своих поездок и турне я имел случай и счастье повидать довольно много итальянских ресторанов. “Луини” в Маунт-Плезант, на мой взгляд, один из лучших — наряду с миланским “Салумайо ди Монтенаполеоне”. В Нью-Гэмпшир стоит заехать хотя бы ради него. Расположен он на тихой улице, занимает первый этаж какого-то промышленного здания, судя по всему, бывшей типографии. Невероятный внутренний дворик украшают гортензии и развесистая липа с благоухающими цветами. Завершает убранство фонтан. Свечи привносят во все это романтическую нотку.

— С кем ты собиралась тут ужинать? — спросил я, пока хостес усаживала нас за столик у бассейна.

— Не с тобой. Когда-то я часто ходила сюда с братом.

— Он сегодня вечером занят? — спросил я с притворным простодушием.

— Мой брат… с братом все сложно. Короче, каждую пятницу, если нет дежурства, я ужинаю здесь.

— Одна?

— Я бы сказала, сама с собой. Это не одно и то же.

Я думал было вернуться к теме брата и разговорить ее, но она явно не была готова к задушевным беседам, и мне не хотелось ее торопить. Мы попросили вина и быстро перешли к менее серьезным предметам — любимым книгам, фильмам, телесериалам. Вечер получился приятный, чуть игривый. Мы неявно, обиняками флиртовали.

Поужинав, мы еще долго сидели в ресторане. Ночь была теплой. Пара лишних бокалов располагала к откровенности.

— Почему ты решил стать писателем? — спросила Лорен.

— Из-за кузенов.

— Как это?

— Из-за того, что с ними случилось, — лаконично ответил я. — А ты почему решила стать копом?

— Из-за брата.

— Что с ним?

— Долго рассказывать.

Она глотнула вина, и я вдруг заметил у нее на запястье часы — роскошные часы швейцарской марки, с золотым корпусом и браслетом из крокодиловой кожи.

— Красивые часы, — сказал я.

— Были брата. Да его и остаются.

— Твой брат умер?

— Сидит, — наконец призналась она. — Уже одиннадцать лет. Неохота про это говорить. Хочешь мороженого?

Она явно уклонялась от разговора. Надо было завоевать ее доверие. Она очень мне нравилась, внушала уважение, и меня огорчало, что я с ней не вполне откровенен. Но как ей объяснить? Как рассказать про все эти невероятные совпадения: про Хелен Гэхаловуд, про анонимное письмо, про Николаса Казински, про расследование, которое я угодливо провел, про доказательство, в котором я нуждался, чтобы Лэнсдейн вернул на пересмотр дело Аляски Сандерс. И про то, что ее брата, быть может, удастся оправдать.

Я решил не говорить ничего. Мы пошли купили мороженое на главной улице, в “Дир кап айс крим”, и расстались в час ночи, обменявшись телефонами и более чем дружеским объятием.

Я вернулся в отель, который находился в двух шагах, открыл дверь номера и увидел на столе коробочку. На ней было написано мое имя. Я вгляделся в почерк, и у меня заколотилось сердце. Это было невозможно.

Я открыл посылку. Внутри лежала маленькая статуэтка чайки, вроде той, что я видел в бывшем столе Гарри Квеберта в университете Берроуза. И записка:

Я был потрясен: Гарри заходил сюда. Как он узнал? Я подошел к окну. Мне показалось, что на улице я увидел чей-то силуэт.

Я выскочил из номера и через две ступеньки скатился по лестнице — надо попытаться его нагнать.

Зимой 2008 года, за несколько месяцев до дела Гарри Квеберта и примерно за два года до событий, которым посвящена эта книга, на меня напал ужасающий писательский ступор, страх белого листа. В надежде вновь обрести вдохновение я провел несколько недель у Гарри Квеберта.

Аврора, штат Нью-Гэмпшир

29 февраля 2008 года

Прошло девятнадцать дней с тех пор, как я поселился у Гарри, в его величавом доме на берегу океана. Девятнадцать дней я тщетно пытался сколотить сюжет нового романа, но не в силах был написать первую строчку. По договору я был обязан представить рукопись в конце июня; издатель, Рой Барнаски, грозился подать на меня в суд, если я не уложусь в срок.

Большую часть времени я сидел в кабинете Гарри на первом этаже. В то утро я в отчаянии глядел на стопку белых листов, лежавшую передо мной. Причем атмосфера как нельзя лучше располагала писать: фоном звучала “Каста Дива” в исполнении Каллас, а за окном мягко, умиротворяюще падал снег.

На цыпочках, стараясь не произвести ни звука, вошел Гарри и поставил передо мной чашку с дымящимся кофе и пирожное.

— Не стесняйтесь, — сказал я с убитым видом, — я ровным счетом ничего не делаю.

— Тогда попробуйте мои маффины! — весело воскликнул он. — Прямо из духовки. Просто отпад.

— Я и так уже отпал и лежу, — возразил я.

— Ох, Маркус, ради всего святого, не надо так драматизировать! Сегодня — день надежды.

— Вот как?

— У нас с вами 29 февраля. День настолько редкий, что вообще непонятно, как он попадает в календарь. В сущности, это день, которого нет. Так пользуйтесь, отвлекитесь немного! Хотите, покатаемся на лыжах? Вам станет полегче.

— Спасибо, нет.

— Может, посмотрим кино, классику? Очень стимулирует вдохновение. Разожжем огонь, пропустим по несколько чашек кофе с капелькой виски?

— А потом что?.. Поцелуемся?

— Маркус, вы сегодня решительно какой-то кусачий! Ну хоть пройдитесь немножко по пляжу, голову проветрите.

Закутавшись в пальто, мы шагали по берегу. Воздух был морозный, но это было даже приятно. Снег теперь валил стеной. Настал час отлива, и везде, откуда отступил океан, толклись тучи крикливых чаек. Гарри взял с собой железную коробку с выбитой надписью “На память о Рокленде, Мэн”, в которой хранил засохший хлеб для птиц, и разбрасывал его, пока мы шли по влажному песку.

— Почему вы с таким упорством кормите чаек? — спросил я.

— Однажды я дал обещание. А обещания надо выполнять. На самом деле я не особо люблю чаек. Шумные птицы и ленивые. Растаскивают мусорные баки и свалки или летят за рыбацким кораблем и воруют рыбу. Чайка — птица, не желающая преодолевать трудности. Это мне кое-кого напоминает.

— Это вы на меня намекаете? — слегка обиженно спросил я.

— Нет, на себя. Но вы не поймете. Пока еще нет.

В тот момент я, разумеется, не понял смысла его слов. И даже представить себе не мог, что мне откроется несколько месяцев спустя.