— Потому что я видел тебя на поле. И за всю свою жизнь не видел ничего подобного. Ты мощный, тяжелый, а бегаешь со скоростью света. Ты один стоишь двух-трех моих игроков. Я все это тебе говорю не для того, чтобы ты зазнавался. Ты далеко не в лучшей форме. Тебе придется пахать как лошадь. Выкладываться по полной. За этим я лично прослежу. Ни минуты не сомневаюсь, что благодаря футболу тебе дадут стипендию в любом университете страны. Но, думаю, тебе будет некогда учиться в университете.

— Что вы хотите сказать? — спросил дядя Сол.

— Думаю, этот парнишка скоро станет звездой НФЛ. Поверьте, я редко когда раздаю комплименты. Но то, что я в последнее время видел на поле…

Все следующие дни за ужином у Гольдманов-из-Балтимора только и говорили, что о предложении тренера Бендхэма. У каждого были свои причины полагать, что для Вуди возможность играть в футбольной команде Баккери очень важна. Дядя Сол и тетя Анита смотрели на вещи практически: у Вуди появлялся уникальный шанс поступить затем в хороший университет. Гиллель и Скотт, которые сразу узнали о пророчествах тренера, предсказывали ему славу и деньги. «Ты представляешь, сколько гребут футболисты-профессионалы? — горячился Гиллель. — Миллионы! Миллионы долларов! Вуд, это круто!»

Навели справки: Баккери считалась хорошей школой с высокими требованиями, а ее футбольная команда действительно была одной из лучших. Когда тренер Бендхэм пришел к Балтиморам за их окончательным решением, перед домом его встретили Вуди, Гиллель и Скотт.

— Я пойду в Баккери и буду играть в футбол, если вы устроите так, чтобы в школу взяли моих друзей Гиллеля и Скотта.

Дальше надо было уговорить родителей Скотта; они с большой настороженностью отнеслись к идее отдать сына учиться в муниципальную школу. Однажды вечером тетя Анита пригласила их к Балтиморам на ужин, без сына.

— Дети, мы очень ценим все, что вы делаете для Скотта, — сказала миссис Невилл Вуди и Гиллелю. — Но вы должны понять: ситуация непростая, Скотт болен.

— Мы знаем, что он болен, но ведь ему все равно придется в школу ходить, правда? — возразил Вуди.

— Дорогие мои, — ласково произнесла тетя Анита, — наверно, Скотту все-таки будет лучше в частной школе.

— Но Скотт хочет учиться с нами в Баккери, — настаивал Гиллель. — Несправедливо его этого лишать.

— За ним действительно надо очень следить, — объясняла Джиллиан. — Я знаю, что вы хотите ему добра, но все эти футбольные страсти…

— Не беспокойтесь, миссис Невилл, — сказал Гиллель, — он же не бегает. Мы его сажаем в тачку, и Вуди его возит.

— Мальчики, он не привык к таким встряскам.

— Но ему с нами хорошо, миссис Невилл.

— Ребята будут над ним смеяться. В частной школе он в большей безопасности.

— Если кто-то будет над ним смеяться, мы ему нос разобьем, — любезно пообещал Вуди.

— Никто никому не разобьет никаких носов! — возмутился дядя Сол.

— Прости, Сол, — ответил Вуди. — Я просто хотел помочь.

— Это ничему не поможет.

Патрик взял жену за руку:

— Джил, Скотт с ними так счастлив. Мы никогда его таким не видели. Он наконец живет полной жизнью.

В конце концов Патрик и Джиллиан разрешили Скотту учиться в Баккери, и осенью 1994 года он отправился туда вместе с Гиллелем и Вуди. Но их опасения были не напрасны: в Оук-Три, тесном мирке для избранных, их сын был защищен. В первый же день в новой школе его болезненный вид привлек всеобщее внимание. На него косились, над ним смеялись. Тогда же, в первый день, заплутав в бесконечных коридорах нового здания, он спросил у какой-то девочки, как пройти в его класс; девочкин дружок, здоровяк из выпускного, после уроков зажал его в коридоре, на глазах у всех вывернул ему руку и засунул головой в стеллаж. Вуди с Гиллелем извлекли его оттуда.

— Только не говорите моим родителям, — плача, умолял Скотт. — Если они узнают, меня переведут в другую школу.

Надо было что-то делать. Гиллель и Вуди после краткого совещания решили, что Вуди прямо завтра с утра вздует здоровяка, чтобы остальные раз и навсегда поняли, какие последствия их ожидают в случае покушения на друга.

Тот факт, что здоровяк по имени Рик занимался боевыми искусствами, не произвел на Вуди ни малейшего впечатления, да и для бедного парня оказался бесполезен. Вуди, как и было договорено, утром на перемене отыскал Рика и без предупреждения сбил его с ног ударом в нос. Гиллель вылил ему на голову свой апельсиновый сок, а Скотт, подняв руки, сплясал вокруг поверженного Рика победный танец. Рика отвели в медицинский кабинет, а их троих — в кабинет мистера Бардона, директора школы; туда же в спешном порядке были вызваны дядя Сол с тетей Анитой, Патрик и Джиллиан Невиллы и тренер Бендхэм.

— Браво, троица, — поздравил их мистер Бардон. — Второй день в школе, а вы уже избили своего товарища.

— Вы с ума сошли? — налетел на них тренер Бендхэм.

— Вы с ума сошли? — повторили Невиллы-родители.

— Вы с ума сошли? — отозвались дядя Сол с тетей Анитой.

— Не волнуйтесь, господин директор, — сказал Гиллель. — Мы не звери какие. Это превентивная война. Вашему ученику Рику доставляет удовольствие терроризировать слабых. Но теперь он успокоится. Слово Гольдмана.

— Силы небесные, помолчи! — рассердился Бардон. — Сколько лет работаю в школе, ни разу еще такого спорщика не видел. Всего второй учебный день, а вы уже раздаете тумаки товарищам? Рекорд! Чтобы я о вас больше не слышал, ясно? А ты, Вуди, ведешь себя не достойно члена футбольной команды. Еще одна такая выходка, и мы тебя из команды исключим.

Больше в Баккери никто к Скотту не приставал. А Вуди заработал непререкаемый авторитет. Его уважали в школьных коридорах, а вскоре его слава разнеслась и по футбольным полям, где он блистал в составе «Диких кошек» Баккери. Каждый день после уроков он шел на школьную площадку тренироваться, а с ним и Гиллель со Скоттом: с согласия тренера Бендхэма они устраивались на тренерской скамейке и наблюдали за игрой.

Скотт был страстным болельщиком. Он комментировал каждое движение игроков и подробно объяснял правила Гиллелю, который вскоре превратился в сущий кладезь познаний и попутно обнаружил в себе еще один талант, о котором и не подозревал: талант тренера. Он отлично видел игру и немедленно подмечал слабости игроков. Иногда он позволял себе со своей скамейки выкрикивать указания игрокам. Тренер Бендхэм шутил:

— Надо же, Гольдман, ты скоро и меня подсидишь!

Гиллель улыбался, не замечая, что всякий раз, когда тренер произносит фамилию «Гольдман», Вуди тоже инстинктивно оборачивается.

В Бока-Ратоне мы с Лео две ночи подряд прятались у меня на кухне и выслеживали мужчину за рулем черного микроавтобуса. Во все глаза вглядывались в темноту, ловя малейшее подозрительное движение. Но кроме соседки, выходившей на пробежку посреди ночи, полицейского патруля, проезжавшего через равные промежутки времени, да енотов, рывшихся в мусорных баках, на улице никого не было.

Лео делал какие-то заметки.

— Что это вы пишете? — спросил я его шепотом.

— А почему вы шепчете?

— Сам не знаю. Что вы пишете?

— Отмечаю все подозрительное. Полоумную, которая бегает по ночам, енотов…

— Запишите уж и полицейских, раз такое дело.

— Уже записал. Знаете, ведь преступником часто оказывается полицейский. Хороший роман получится. Кто знает, куда нас все это приведет?

Никуда это нас не привело. Ни малейших следов вэна или его водителя. Мне страшно хотелось выяснить, что ему было надо. Может, он за Александрой охотится? Может, стоит ее предупредить?

Но долго ждать мне не пришлось, скоро я узнал, кто он такой.

Это случилось в конце марта 2012 года, примерно через полтора месяца после моего приезда в Бока-Ратон.

Балтимор, 1994 год

С началом футбольного сезона Гиллель и Скотт стали неотделимы от «Диких кошек». Они ходили на все тренировки, а прежде чем занять свой наблюдательный пост на скамейке, переодевались вместе с игроками в спортивную форму. На выездные матчи ездили на автобусе вместе с командой, облачившись, как и все, в строгие костюмы с галстуками. Они всегда были рядом и скоро завоевали особое к себе отношение. Бендхэм, тронутый их преданностью и усердием, решил придать им более официальный статус и предложил стать ответственными за экипировку. Опыт продолжался минут пятнадцать: у Гиллеля были слишком слабые руки, и он не мог ничего таскать, а Скотт задыхался.