Хольгерсоны стали бы проблемой только в том случае, если бы узнали, что я виновен в смерти двух членов их семейства. Но это они могли узнать только через Курта. Так что эти две проблемы были взаимосвязаны.

Конечно, Курт мог и полиции рассказать об ухе. Однако полиция, в отличие от Хольгерсонов, вероятно, потребовала бы доказательств. У Курта имелась только фотография уха. Само же ухо сожрала кошка.

Следующая по величине проблема звалась Петер. Но зато Петер был двойной проблемой. Во-первых, в связи с расследованием смерти официанта. А во-вторых, в связи с возможным признанием Курта. К счастью, Петер считал Курта идиотом. Этим можно было воспользоваться.

Борис в любом случае представлял собой проблему. Пока он жив.

Катарина была проблемой до тех пор, пока она думала. По крайней мере, пока она думала, что я ей изменяю. Но вчера по телефону она разговаривала вполне разумно. Разговор с ней предстоял только во второй половине дня. Так что сейчас, во время бега, я мог не заморачиваться с проблемой «Катарина».

Курта и Бориса я мог бы убить. Тогда две проблемы разрешились бы.

Однако это решение наталкивалось на еще одну проблему, совершенно другого рода: я больше не хотел убивать.

«Ты – может быть. А как насчет меня?» – проявился мой внутренней ребенок. Видимо, он уже насмотрелся на косуль. Я слегка споткнулся на бегу.

Я усвоил из уроков господина Брайтнера, что интересы внутреннего ребенка не всегда равнозначны интересам взрослого. В данном же случае эти интересы были диаметрально противоположны. Я хотел ненасильственного решения. Мой внутренний ребенок предпочитал решение с трупами. Причем имелась еще одна проблема.

«А как с Борисом? – поддел я его. – Его бы ты тоже теперь убил?»

«Мы не убьем Бориса!» – был однозначный ответ.

Найти теперь компромисс – это целое искусство. Внутренний ребенок должен чувствовать себя защищенным. Но взрослый при этом не должен быть ограничен в своей свободе.

Я снова перешел на легкий бег и оставил позади себя еще сто метров с благородными оленями.

Я не хотел убивать.

Но смерть Курта и Бориса решила бы две проблемы.

Мой внутренний ребенок желал покойников.

Но он не хотел убивать Бориса.

Эти две противоположности действительно были несовместимы?

Пока мне не нужно было убивать самому или отдавать приказ об этом, смерть других людей во благо моего внутреннего ребенка была мне безразлична. Он не хотел, чтобы мы убили Бориса. Но если бы Бориса убил по собственному почину кто-то другой, все это выглядело бы уже совершенно иначе. В конце концов, быть убитым – один из профессиональных рисков шефа мафии. Да и с Тапси так же: если бы мой отец не отобрал его у меня, я все равно не мог быть уверен, что котенка не сбила бы машина через два дня. Может даже, так бы оно и было. Но кто мог бы по собственному почину убить Курта и Бориса? Ну, то есть кроме самих Курта и Бориса, если бы они друг друга…

Я оторопел. Вот оно, решение!

Но как?

Я временно отодвинул этот вопрос на задний план. Сначала упорядочим все остальное.

Хольгерсоны пока что были самой мелкой проблемой. Похоже, они пока вообще не ведали о моем существовании. И ничто не говорило о том, что в обозримом будущем это как-то изменится. Если сначала обезвредить Курта и Бориса, то не останется ничего, что связывало бы меня с Хольгерсонами. За исключением выдуманной истории о Борисе и золотом младенце. Но эту историю знал только Вальтер. Стало быть, если бы Курт, Борис и золотой младенец просто исчезли куда-нибудь все вместе на веки вечные… Возможно, на какую-нибудь ферму? Тогда мои проблемы с Куртом, Борисом и Хольгерсонами были бы решены одним махом.

И тогда в качестве проблем остались бы только Петер и Катарина.

С Катариной я встречусь сегодня днем. Петер подождет до выходных.

Итак, на следующем круге я мог покреативить с моим внутренним ребенком.

«Не желаешь еще один креативный заход?» – спросил я у него.

«Да, но, пожалуйста, давай слегка изменим правила игры!» – был ответ.

Мне стало любопытно.

«Мы не будем играть, как обычно, с вещами в радиусе двух метров. Мы будем играть с информацией в радиусе двух дней».

Я был искренне удивлен:

«Почему это?»

«Потому что в радиусе двух метров есть только заповедник. Хотя Борис мог бы убить Курта жердью из ограды. А Курт мог бы перед этим так разъярить кабана, что тот сразу после убийства Курта напал бы на Бориса со смертельным исходом для последнего. Но для этого нам пришлось бы сначала притащить обоих сюда, а потом избавляться от трупов. И то и другое мне кажется непрактичным».

Я был ошарашен уже тем, что мой внутренний ребенок вообще сумел спланировать два убийства с использованием имеющихся в радиусе двух метров предметов.

«И какой прок нам от информации в радиусе двух дней? Как мы с ее помощью заманим Курта и Бориса в уединенное место?»

«Ну, – заговорил ребенок во мне, – давай посмотрим. Полиция держит Курта за идиота. В его фирме дела идут плохо, но она хорошо застрахована на случай пожара. Он считает, что за его фирмой и за ним наблюдает жаждущая мести большая семья. Его единственный социальный контакт, кроме сестры и Макса, – это его новый лучший друг: ненавистный адвокат».

Так я увидел глазами моего внутреннего ребенка, один за другим, бесчисленные маленькие кусочки пазла, которые, если правильно передвигать их друг относительно друга, складывались в чудесный последовательный план. С помощью многочисленных, по отдельности несущественных обрывков информации, полученной за последние два дня, сложилась цельная картина решения проблемы. Теперь я ясно видел, как сделать так, чтобы Курт и Борис взаимно устранили друг друга незаметно, но убедительно для внешнего мира.

Правда, важной частью плана было то, что сегодня вечером Курт должен отсутствовать в своей фирме. И ради этого мне пришлось сразу после пробежки позвонить Лауре. И вопреки моему желанию попросить ее о свидании. По крайней мере, пока вопреки, ибо к этому моменту я еще не поговорил с Катариной.

– То, что Курт и Борис должны взаимно покончить друг с другом, потому что мы больше не хотим убивать, – мне понятно… – Саша всегда все схватывал на лету. – Но зачем еще и поджигать центральный офис Курта?

Я медлил с ответом. Стоя с Сашей в канцелярии детского сада, я сделал глоток превосходного эспрессо, приготовленного в довольно дорогой кофемашине с портафильтром, которая нам досталась вместе с детским садом.

– Потому что я хочу довести Курта до такого отчаяния, что он слепо доверится мне, когда я предложу ему путь решения. И этот путь приведет его прямо к Борису, – объяснил я.

– Поджог как мера по укреплению доверия?

– Конечно. Курт считает, что Хольгерсоны представляют для него угрозу. Из-за этого он и разыскал меня. Так что, если его фирма внезапно загорится, он сразу подумает, что за этим стоят Хольгерсоны.

– Почему ты думаешь, что после поджога Курт не пойдет в полицию, чтобы все рассказать? О Борисе, ухе и Хольгерсонах.

– Во-первых, потому, что месть Борису – это для него все. Он так просто от нее не откажется. Как только он расскажет о Борисе, тот от него ускользнет. Во-вторых, потому, что после первого шока Курт сообразит, что полиция ему все равно не поверит. Курт недофинансирован, но перезастрахован. Значит, полиция прежде всего будет исходить из того, что Курт сам сжег свое обремененное долгами предприятие. Кстати, у меня чисто технический вопрос: можно из стеклянного многоразового кофейного стакана соорудить «коктейль Молотова»?