Я долго стоял и смотрел на нее. Во мне как будто прокололи отверстие, из которого медленно вытекал воздух.

До катастрофы

Зима 2016 года

Впервые праздник нашего двора проходил не летом. Мы ведь сами убедили Оке перенести мероприятие, поэтому, когда он предложил встретиться в Новый год, выбора ни у кого не осталось.

— Все равно этот праздник все ненавидят, — сказал Фабиан, — и никто не хочет туда идти.

— Но Микки с Бьянкой славные, — ответила я, — а ты сможешь сбежать после того, как мы поедим.

Я сделала кружок перед зеркалом в новом платье на тонких бретельках.

— Как тебе?

— Красиво, — без особого интереса отозвался Фабиан.

Он ждал меня в прихожей. Я сломила его сопротивление и заставила переодеться в единственную рубашку, но снять с него бейсболку мне не удалось.

Мы прошли по холоду через общий двор под звуки взрывающихся петард. Гун-Бритт приветствовала нас объятиями и бокалами с игристым вином. Ула, Бьянка и Микки уже были на месте нарядно одетыми.

— Жаль, что Петер не смог прийти, — произнесла Гун-Бритт.

Это услышал Ула.

— Его что, не будет?

У него был такой довольный вид, что даже Бьянка заметила.

— Его вызвали на работу, — объяснила я.

Я соврала. Правда заключалась в том, что мне сорок, но я не способна на нормальные отношения. Что тут сказать? Вся осень прошла как на качелях. Сегодня мы с Петером ссорились, кричали и швыряли друг в друга то, что попадало под руку. А назавтра вокруг уже летали бабочки, начинались мольбы о прощении, примирительный секс и мечты о будущем.

Перед Рождеством он начал вопить, что я купила Фабиану слишком дорогие подарки, и я его выгнала, не помню в который раз.

Но сейчас я хотя бы не боялась, что он меня опозорит. Никто не жаждал на новогодней вечеринке повторения моего сорокалетия.

— За уходящий! — Микки поднял бокал с игристым вином.

— И за наступающий, — сказала я и улыбнулась.

После ужина Оке пригласил всех к столу, уставленному напитками. Я продолжала пить вино, а Ула и Микки вели себя как маленькие дети в кондитерской, очень скоро «поплыли» и начали громко смеяться.

— Можно я пойду домой? — спросил Фабиан. — Ты же обещала!

Я разрешила, но сказала, что он должен поблагодарить Гун-Бритт и Оке. Жаль, конечно, что мой мальчик вырос и все это его больше не интересует, но я помню себя в этом возрасте. По воле отца я тоже часто мучилась на таких вот жутких взрослых сборищах. Сидевшая рядом Бьянка внимательно посмотрела вслед уходящему Фабиану. Разговор между нами не клеился, но я не оставляла попыток найти подходящую тему.

— Я так довольна практикой в детском саду. Там действительно очень интересно. Дети просто замечательные.

Я ничего не преувеличила. Новая работа мне нравилась.

— Это хорошо, — сдержанно ответила Бьянка и зевнула, прикрывшись рукой.

Я думала, как бы продолжить разговор, но Бьянка повернулась к Вильяму, который сидел с другой стороны от нее. Я сделала что-то не то или она просто не в духе? С тех пор как Бьянка начала работать в риелторской фирме при банке, она много общается с Улой. Может, это он наговорил обо мне гадостей? Ничуть не удивлюсь.

— Ула, а у тебя теперь как? — спросил Оке, в который раз уже подливая Уле в бокал. — Ты все еще на больничном?

— Работаю на полставки, — ответил Ула. — Врачи говорят, что у меня ПТСР.

— ПТСР? А что это? — спросил Оке.

— П-Т-С-Р, — тщательно выговорил по буквам Ула, — посттравматическое стрессовое расстройство.

— Довольно распространенное среди участников военных действий, — добавил Микки.

— Ой, да как послушаешь этих врачей! — махнул рукой Ула и отпил из бокала. — Взяли моду придумывать всякие сокращения.

— Господи, столько неприятностей, и все из-за этого ограбления? — удивилась Гун-Бритт, которая все время бегала туда-сюда, как официантка.

— А что тут странного? — отозвался Ула. — Идешь в зал, тренируешься, выходишь, и на тебя накидываются два головореза! Понятно, что такое бесследно не проходит.

— Но ведь это случилось уже довольно давно, — заметил Оке.

— Я начал было работать как раньше, — сказал Ула, — и не особенно обо всем этом думал, но потом неожиданно страх вернулся. Я всегда был интровертом, но сейчас мне трудно оставаться в одиночестве.

Поэтому-то он и ходит за Бьянкой по пятам. Чувствует себя одиноким, неприкаянным.

— Плохо бывает всем, это неизбежно, и надо уметь с этим жить, — сказала Бьянка, глядя на Улу. — Настоящие мужчины не позволяют себе слабость.

А она хорошо информирована. Со мной Ула никогда ничего подобного не обсуждал.

— Их ведь почти сразу нашла полиция? — спросил Микки.

Ула принялся вертеть в руках бокал:

— Да, но потом расследование забуксовало. Все тянется ужасно медленно.

— Прошло уже больше года, — заметила я.

Ула выглядел раздраженным.

— Ну да, через три недели суд.

Я тайком наблюдала за ним. Мне не нравилось выражение его глаз, когда он смотрел на Бьянку. Странно, что она до сих пор его не раскусила.

— Надеюсь, они получат по заслугам, — сказал Оке.

Ула со вздохом отставил бокал в сторону:

— Не получат. Им всего по семнадцать.

— Шведская исправительная система — это карикатура, — заявил Оке.

Бьянка вставила что-то в духе, мол, эти парни должны сделать выводы из случившегося и бросить свои преступные дела. И я ее поддержала.

— Надежда умирает последней, — вздохнул Ула.

— Вы будете выступать на суде свидетелем? — спросил у него Микки.

Что-то мне подсказывало, что ответ Микки знал. И спросил специально.

— Нет, — ответил Ула.

— Что? Вы не будете свидетельствовать? — удивился Оке.

— Не буду. — Уле стало явно не по себе. — Пострадавших по меньшей мере десять человек, так что там найдется кому выступить.

— Вам не разрешают выступить со свидетельскими показаниями? — спросила Гун-Бритт.

— Вы же их узнали? — добавил Микки. — Вы были на опознании и указали на них, так ведь?

— Да, так. — Ула закусил нижнюю губу. — Но сидеть напротив них в суде — совсем другое дело. Врачи говорят, что это может повредить процессу лечения.

Он боялся. Это было очевидно.

— Конечно, давать свидетельские показания очень тяжело, — сказала Бьянка, и я кивнула в знак поддержки.

— Но наша судебная система основывается на свидетельских показаниях, люди рассказывают то, что знают, — сказал Микки. — Что, если все жертвы преступлений будут рассуждать так же, как Ула? Понятно, что это неприятный опыт, но…

— Их все равно не накажут, — сказал Ула, — просто пошлют к какой-нибудь тете из социальной службы. «Бедный мальчик, у него было тяжелое детство». А я могу потом в любой момент столкнуться с ними в городе.

— Я вас понимаю, — сказал Оке.

Но Микки не сдавался. Он словно решил прижать Улу к стенке. Возможно, его раздражало, что Бьянка проводит с Улой так много времени.

— Я считаю, что долг каждого гражданина — помогать правосудию, — заявил он.

Бьянка бросила на него сердитый взгляд, и одновременно заплакала Белла.

— Я переехал в Чёпинге именно для того, чтобы избежать этого, — заявил Ула. — Я не хочу ни во что вмешиваться.

— Но вы уже вмешались!

— Хватит! — сказала Бьянка, вставая из-за стола и поднимая на руки Беллу. — Ты перешел на крик, Микки.

Она преувеличивала. Это был обычный спор.

— Но ты же слышала…

— Тсс!

Я была поражена. Микки, конечно, напился, но ей все равно не стоило обращаться с ним как с глупым ребенком.

— Легко говорить, когда это не касается тебя самого, — сказала Бьянка и потрепала Беллу по щеке. — Я тоже всегда думала, что надо сотрудничать со следствием и давать показания. Но если бы я действительно оказалась в сложной ситуации, то я бы задумалась, а стоит ли?

Ула и Оке согласно кивнули, но Микки, видимо, пускаться в публичные дебаты с собственной женой не хотел. Он откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и посмотрел в другую сторону.