– А Борис недоступен и поэтому не может соблюсти уговор. – Вальтер подхватил мою импровизацию. Тем самым мысленно он уже добрался до середины моей вымышленной истории.

– Бери выше, – продолжал я. – Борис, изрядно обдолбанный, вроде бы рассказал Драгану, что золотая статуя – это его заначка на черный день. Он никогда и не собирался возвращать ее Хольгерсонам. И с тех пор ничего не изменилось.

Ложь – все равно что брачный обет. В худшем случае и то и другое заканчивается со смертью одной из сторон. Умри первым Борис – ну, значит, это была его ложь. Умри первым я – наименьшей моей проблемой будет то, что перед смертью я еще и солгал.

А ложь насчет Хольгерсонов сразу обнаружила свое совершенно неоспоримое достоинство: Вальтер в нее поверил.

– В таком случае кое-кто из Хольгерсонов может очень рассердиться, – заключил Вальтер.

– Именно. Ни для кого не секрет, что Борис исчез и я, как адвокат, занимаюсь его делами. Борис недосягаем, на него Хольгерсоны не могут спустить всех собак. А на меня могут. И вот только что, пятнадцать минут назад, в мой дом вломились. Неизвестные пытались проникнуть сюда через детский сад. Как раз в срок окончания уговора.

– Вот. Ведь. Дерьмо.

Чтобы добавить эксклюзивный бантик к красиво упакованной лжи, вы придаете жертве обмана некий ВИП-статус как доверенному лицу.

– Пожалуйста, никому не говори – эта информация только для тебя. Драган все узнал вчера. Понятия не имею, кто из людей Бориса замешан в деле. Об этом инциденте знают только Драган, ты и я. И Саша, конечно, потому что он, вероятно, тоже в смертельной опасности. В конце концов, он живет в одном со мной доме. Внутри этого круга лиц пусть все и останется.

– Ясно. Можешь на меня положиться. Я уже отправил к вам персональную охрану. И для Катарины и Эмили тоже.

– Только, пожалуйста, так, чтобы они ничего не заметили. Катарина и Эмили ничего не должны знать. – Вдруг мне пришла в голову еще одна мысль. – Может быть, имеет смысл незаметно последить и за людьми Бориса – не станет ли кто-нибудь около них ошиваться.

К примеру, Борис.

– Ясно. Будет сделано.

Итак, пока никаких дополнительных вопросов.

– Спасибо тебе. Будем на связи.

Существует кардинальное различие между детскими фантазиями во время игры и ложью взрослых. Детская фантазия не имеет никаких последствий, когда время игры заканчивается. С ложью взрослых дело обстоит иначе. С хорошей ложью можно зайти как угодно далеко. Теперь очень скоро передо мной и моим внутренним ребенком неизбежно должен был встать вопрос: каким образом мы вернемся обратно из этого далёка?

11. Плохой банк[367]

Я быстро принял душ, оделся, сунул птичку-повторюшку в карман брюк и спустился на первый этаж. На выходе из квартиры меня настигло СМС от Вальтера. Телохранители уже заняли позиции. Это радовало. После первого Сашиного звонка не прошло и сорока пяти минут. Еще не было половины седьмого.

Детский сад на первом этаже не имел отдельного входа, в него, как и в другие квартиры, можно было попасть только через лестничную клетку старинного здания. На массивной дубовой входной двери на высоте замка был отколот кусочек древесины. Как будто кто-то поработал стамеской. Я подошел к двери и открыл ее. Свежий утренний воздух устремился на лестничную клетку. На улице уже припарковался патрульный полицейский автомобиль. Полиция приехала так быстро наверняка по той причине, что комиссар, ответственный за организованную преступность в местном отделении уголовной полиции, водил своего сына в наш детский сад. По критерию «способности-родителей-ребенка» он получил это место в приоритетном порядке.

Я встал у двери. Слева рядом со входом находилось окно канцелярии детского сада. В отличие от расположенных под ним подвальных окон оно не было зарешеченным. Потому и оказалось разбито. Оконная рама и дверь были посыпаны порошком для снятия отпечатков пальцев. Значит, эксперты уже прибыли.

Я вернулся на лестничную клетку и прошел в детский сад через холл. Там было пусто. По левую руку находился Сашин кабинет. С выбитым стеклом. Кабинет был весь раскурочен. Повсюду валялись бумаги. Но в остальном детский сад выглядел мирно и безмятежно, как всегда. Из помещения группы «Немо» слышались голоса. Один принадлежал Саше. Другой Петеру Эгманну. Петер был моим старым товарищем по университету. И комиссаром, который великодушно отказался от расследования исчезновения Драгана в обмен на место в детском саду для своего сына.

– …Не думаю, что мы сможем быстро установить преступников, – как раз говорил он Саше.

– Ущерб, похоже, небольшой, – сказал я, приблизившись к ним.

– Привет, Бьорн, – сказал Саша. – Да, эти типы порезвились только в кабинете.

Петер Эгманн добавил:

– Выглядит так, будто сначала они попытались отжать входную дверь стамеской. Но не получилось. Тогда они выбили окно кабинета и все там раскурочили. Поскольку дверь кабинета была закрыта снаружи, преступник или преступники не смогли проникнуть в детский сад и сбежали, что им еще оставалось?

– Что-то пропало? – Я притворился заинтересованным.

Саша притворился информированным:

– Сущая мелочь. Около пятидесяти евро.

– Кто ж так работает? – вставил я свою реплику в наш импровизированный спектакль.

– Есть три версии, – сказал Петер, которому единственному из нас не было нужды импровизировать. – Первое: профессиональные взломщики. За это говорят следы на входной двери. Против этого – их поведение в детском саду и то, что они все бросили и ушли. Второе: наркоманы. Эти вполне могут иметь при себе стамеску, и они достаточно глупы, чтобы оставить ее снаружи, а потом отказаться от своих намерений из-за тонкой двери, которую можно было бы просто выбить. За это говорит то, что пропала лишь мелочь и не взят даже компьютер. Против – то, что преступники, очевидно, были в перчатках. Третье: вандализм. Хотя против этого говорят стамеска и перчатки.

Интересные теории смог вывести опытный полицейский из такого минимума следов. Четвертый сценарий – фиктивный взлом – явно не пришел ему в голову.

Но мой внутренний ребенок захотел добавить еще и пятый сценарий:

«Может, это были те отморозки из парка».

Я кое-как справлялся со своим гневом на отморозков из парка с помощью регулярного осознанного дыхания. Пока не сорвался с тем кубиком льда. Тот срыв однозначно можно было списать на счет моего внутреннего ребенка. Он ненавидел этих отморозков всем сердцем. Перманентно. И это было столь же понятно, сколь и оправданно. Он же был ребенком. Во всяком случае, за последние недели я понял, что это не я все время завожусь из-за поведения тех типов. А мой внутренний ребенок. Соответственно, моему внутреннему ребенку было совершенно все равно, что отморозки из парка не могли быть виновны во взломе, поскольку его инсценировали мы с Сашей. Я сунул руку в карман брюк и погладил птичку-повторюшку, чтобы успокоить моего внутреннего ребенка.

Однако у нас шла партнерская неделя, так что я не хотел полностью игнорировать его желания.

Поскольку я сам заказал фиктивный взлом, то с моральной точки зрения было бы предосудительно обвинить в содеянном кого-то другого. Поэтому я перевел стрелки.

– Саша предположил, что это могут быть типы из парка напротив, – заметил я. Это было правдой уже хотя бы потому, что Саша на самом деле, заведомо ложно, высказывал такую теорию.

– Каких-либо зацепок для этого нет, – ответил Петер. – Тот факт, что люди по ночам плохо ведут себя в парке, еще не дает оснований подозревать их во взломе.