— Правда?

— Отец только про вас и говорит. Вы его новая идея фикс.

Так началась наша университетская жизнь. И мои кузены из Балтимора, как всегда, блистали.

Гиллель отрастил бородку. Она очень ему шла — из худосочного мальчишки, малоприятного умника из школы Оук-Парка он превратился в довольно красивого, шикарного и обаятельного мужчину. Он со вкусом одевался, его ценили за искрометный ум и отточенную речь. Вскоре его стали отличать преподаватели, он сделался незаменимым членом редколлегии университетской газеты.

Вуди, мужественный как никогда, пышущий силой и тестостероном, был красив, словно греческий бог. Он слегка отрастил волосы и зачесывал их назад. У него была сногсшибательная, сияющая белизной улыбка и скульптурное тело. Я бы не удивился, если бы увидел его, вдобавок к футбольной карьере, на гигантских плакатах с рекламой одежды или духов, целиком закрывающих некоторые здания на Манхэттене.

Я регулярно ездил в Мэдисон на матчи с участием Вуди. Стадион тогда еще назывался «Бургер-Шейк», он вмещал тридцать тысяч человек, всегда бывал забит до отказа, и я слышал, как десятки тысяч болельщиков выкрикивают имя Вуди. Нельзя было не заметить, что в троице царило абсолютное согласие; они были счастливы вместе, и я, сейчас уже можно признаться, завидовал им и жалел, что выпал из Банды Гольдманов. Мне их не хватало. Теперь они трое стали Бандой, а Мэдисон — их территорией. Кузены отдали третье место в Банде Александре, и я лишь с годами понял, что место это еще в той Банде, в какую входил я, было переходящим: сначала его по праву занимал Скотт, а теперь оно отошло Александре.

В ноябре 1998 года мы впервые после поступления в университет праздновали День благодарения, и их успехи меня потрясли. Казалось, за несколько месяцев изменилось все. Радость от встречи с ними в Балтиморе не ослабла, зато гордость за свою принадлежность к Балтиморам, окрылявшая меня в детстве, на сей раз исчезла без следа. До сих пор дядя Сол и тетя Анита задвигали на второй план моих родителей, а теперь настал мой черед чувствовать себя ущербным по сравнению с кузенами.

Вуди, пышущий мощью, непобедимый викинг на поле, постепенно становился звездой футбола. Гиллель писал в университетскую газету, и его высоко ценили. Один из преподавателей, регулярно сотрудничавший в «Нью-Йоркере», говорил, что тот может предложить свой текст в эту престижную газету. Сидя в этом шикарном доме, за великолепно накрытым на День благодарения столом, я смотрел на них, любовался их величием и словно воочию видел их дальнейшую судьбу: Гиллель, радетель за правое дело, станет еще более знаменитым адвокатом, чем его отец, который к тому же твердо намеревался сделать сына владельцем соседнего с ним бюро, ожидавшего его уже сейчас. «Отец и сын Гольдманы, адвокаты-партнеры». Вуди войдет в футбольную команду «Балтимор Рэйвенс», которая была создана два года назад и уже демонстрировала блестящие результаты благодаря на редкость удачной кампании по рекрутингу молодых талантов. Дядя Сол говорил, что у него есть ходы на самый верх — что никого не удивляло — и Вуди не останется в тени. Я представлял себе, как через несколько лет они станут соседями в Оук-Парке и каждый купит себе великолепный, внушительный дом.

Мать, видимо, почувствовав мою растерянность, за десертом вдруг решила всем показать, что и я не лыком шит, и объявила, не обращаясь ни к кому в отдельности:

— А Марки пишет книгу!

Я побагровел и настоятельно попросил ее замолчать.

— И про что книга? — спросил дядя Сол.

— Роман, — ответила мать.

— Пока просто наброски, — промямлил я, — посмотрим, что получится.

— Он уже написал несколько рассказов, — не унималась мать. — Прекрасные, два напечатали в университетской газете.

— Очень бы хотелось почитать, — ласково сказала тетя Анита.

Мать обещала прислать их, а я снова попросил ее молчать. Мне показалось, что Вуди с Гиллелем хихикают. По сравнению с ними, какими они стали в моих глазах — полубогами, наполовину львами, наполовину орлами, готовыми взлететь в небеса, — я со своими дурацкими рассказиками чувствовал себя жалким: ведь я по-прежнему оставался все тем же впечатлительным подростком, и до их великолепия мне было как до луны.

В тот год обед на День благодарения показался мне особенно прекрасным. Дядя Сол помолодел. Тетя Анита стала еще красивее. Так ли это было на самом деле? Или я тогда слишком восхищался ими, не понимая, что семья Балтиморов распадается? Я считал, что дядя, тетя, кузены неизменно устремлены вверх, а они уже стрелой летели вниз. Я понял это лишь годы спустя. Какие бы радужные перспективы я ни прочил кузенам, им суждено было вернуться в Балтимор после университета отнюдь не затем, чтобы стать звездами судебной защиты и «Рэйвенс».

Мог ли я представить себе, что с ними случится?

Сидя в массачусетском университете и чувствуя себя довольно одиноко, я, к своему возмущению, обнаружил, что, когда речь идет о Невиллах, размеры Банды Гольдманов в Мэдисоне могут меняться, — впрочем, так было и в Балтиморе со Скоттом. Сначала особое место в Банде заняла Александра, а за ней и Патрик Невилл.

Патрик приезжал в университет по вторникам, читать свой еженедельный курс. Поговаривали, что о его настроении можно судить по транспортному средству: в те дни, когда он пребывал в прекрасном расположении духа, он появлялся за рулем черной «феррари», на которой пролетал через Новую Англию как метеор; если же он сердился, то ехал на кроссовере «шевроле-юкон» с тонированными стеклами. Он пользовался огромной популярностью, студенты буквально ломились на его лекции.

Вуди и Гиллель близко сошлись с ним. В каждый свой приезд в Мэдисон он непременно их навещал.

По вторникам он водил их и Александру ужинать в ресторан на главной улице. Если время позволяло, сидел на тренировках «Титанов» в бейсболке клубных цветов. Он присутствовал на всех их домашних матчах и даже, бывало, на выездных, порой тратя на дорогу несколько часов. Гиллелю он всегда предлагал ехать с ним, и на матче они появлялись вместе.

Думаю, Патрику нравилось бывать в обществе Вуди и Гиллеля, потому что всякий раз он находил в них что-то от Скотта.

С ними он вел себя так, как хотел бы вести себя с сыном. Во втором семестре, когда футбольный сезон в Мэдисоне завершался, он регулярно приглашал их на выходные к себе в Нью-Йорк. Они наперебой рассказывали мне, какая у него шикарная квартира: вид из окна, джакузи на террасе, в каждой комнате телевизор. Вскоре они стали чувствовать себя у него как дома: рассматривали картины, курили, пили виски.

На весенних каникулах 1999 года он пригласил их в Хэмптоны. После экзаменов в университете они как-то на неделе заехали ко мне в Монклер на черной «феррари», которую им одолжил Патрик. Я предложил где-нибудь поужинать, но в их машине было только два места, и мне пришлось довольствоваться старенькой «хондой-cивик» матери. Они на своем рычащем болиде мчались впереди. За ужином выяснилось, что они слегка пересмотрели свои карьерные планы. Нью-Йорк перевесил Балтимор, экономика взяла верх над правом.

— Работать надо в финансах, — заявил Гиллель. — Ты бы видел, какую жизнь ведет Патрик…

— Мы тут обедали со спортивным директором «Джайентс», — сказал Вуди. — И даже на их стадион ездили, в Нью-Джерси. Он говорит, на будущий год пришлет скаута посмотреть, как я играю.

Они показали мне свои фото на газоне «Джайентс стадиум». Я воображал себе, как через несколько лет они на том же месте будут праздновать победу «Джайентс» в Супербоуле: Вуди, звездный квотербек, и его почти брат Гиллель, новый золотой мальчик, которого с руками отрывают на Уолл-стрит.

В начале их второго курса случилось немаловажное событие. Однажды Вуди, возвращаясь по 5-й автостраде в кампус, примерно на пятой миле после моста Лебанон чуть не сбил молодую женщину, которая шла по обочине. Стояла непроглядная ночь. Он немедленно затормозил и выскочил из машины.