Два часа спустя, под брань и рыдания молодой женщины, Бастьен закончил составлять исковое заявление и вышел, чтобы покурить, воспользовавшись вечерним покоем и свежим воздухом. На крыльце он повстречал капитана ночной бригады, которому дал свою зажигалку.

— Ты хочешь, чтобы я предупредил управление по делам несовершеннолетних? — спросил Бастьен.

— О ком? — как будто не понял Котен.

Миллер только досадливо вздохнул, чтобы коллега объяснился.

— Это управление занимается только несовершеннолетними Кале, и все. У них нет никакого способа, а главное, никакого решения для малолеток из «Джунглей». Для меня это взрослый, и как с таковым я с ним и обращаюсь.

— Я согласен и понимаю, что сегодня ночью у тебя есть работа, но он не сможет проделать обратный путь. От больницы до «Джунглей» верных шесть километров.

— Разумеется, я их доставлю, Миллер. За кого ты меня принимаешь?

За полного кретина или же переутомившегося флика, — Бастьен не мог решить.

— Извини. Тут все будто на пределе. Мне уже не удается понять разницу между ожесточенностью и идиотизмом.

— Ставь все-таки на ожесточенность — более частый случай. Вдобавок не так обидно.

В нескольких сантиметрах от переполненной пепельницы Котен раздавил каблуком окурок, отразив стресс тех, кто обычно томится на крыльце отделения неотложной помощи.

— Медсестры тебе сообщили?

— О чем? — спросил Бастьен.

— О том, что они обнаружили у мальчишки? Точнее, о том, чего у него не хватает.

Гостиница «Лазурь», центр Кале

Номер 309

В ту же ночь

Едва разобрав чемодан, майор Парис заказал в номер поднос с едой, остатки которой теперь подсыхали на дополнительном столике его номера. До середины ночи он одну за другой просматривал телевизионные передачи, не особо обращая внимание на их содержание, одновременно перелистывая, как он уже делал в поезде, досье на своего осведомителя, «Джунгли» и цель, которую его служба выслеживала уже год, — Фантома.

Опоздав всего на шесть часов, в дверь постучал его информатор. Парис с трудом выбрался из чересчур уютной постели и дотащил свое брюхо до входа.

— Мерль! Какого черта?

Не дожидаясь приглашения, молодой человек торопливо проник в номер. Его рыжая шевелюра буйно топорщилась во все стороны, будто после взрыва, а рассыпанные по лицу веснушки придавали ему сходство с невинным подростком. Пока он не раскрыл рот:

— Вашу мать, только не начинайте! Я потратил хренову тучу времени, чтобы незаметно вырваться от «No Border». И я вам говорил, что эта ваша гостиница «Лазурь» — плохая идея. Здесь собираются албанцы. Вы не заметили всех этих чернявых стервятников, что ночуют в холле? Они все перевозчики беженцев. Через день наведываются в «Джунгли» в поисках клиентов. Кто-нибудь из них легко мог меня узнать. Так что с секретностью вы наверняка облажаетесь.

— Если вы хотите спрятаться, оставайтесь в толпе.

— Плевать я хотел на ваш сраный учебник идеального флика контрразведки. Придется слушать меня, ведь именно я работаю на местности!

Парис выключил телевизор, прервав болтовню Брюно Кремера[648] в энной экранизации «Мегрэ», и открыл дверцу мини-бара.

— Прежде всего это вам, Мерль, придется меня выслушать. Налейте себе и успокойтесь.

Информатор снял свой провонявший гарью и сыростью растянутый шерстяной свитер, склонился над холодильником, сгреб все бутылочки с алкоголем и сунул себе в карман. Пока он опустошал мини-бар, Парис разложил на кровати серию фотографий. Шесть портретов сомнительного качества.

— Мы назвали его Фантом. Это один из них. То есть я надеюсь. Вербовщик ИГИЛ вот уже почти восемь лет, и только теперь нам удалось к нему приблизиться. Иными словами, он очень хорош.

— И что вы рассчитываете с ним сделать? Обратить его, чтобы он вкалывал на вас?

— Невозможно. Это не юный идеалист вроде вас. Такой человек готов умереть за свое дело. Сотрудничество немыслимо. Как я вам уже сказал, он очень хорош. Может быть, один из лучших сейчас. Так что нас интересуют те, кого он будет вербовать, новички, те, кто может допустить промах. Они будут приняты в группы джихадистов и, если повезет, позволят нам идентифицировать активные ячейки на территории Франции.

— То есть Фантома вы трогать не станете?

— Нет. Фантом — это что-то вроде взрывающихся чернил в банковских мешках с купюрами. Он пятнает джихадиста, тот пятнает целую ячейку, и нам остается только идти по следу, подбирая по цвету.

Парис махнул рукой на разложенные на кровати портреты.

— Сфотографируйте эти лица себе на мобильник, запомните их наизусть и, если кто-то из них причалит в «Джунглях», свяжитесь со мной. Не слишком сложно для вас?

— Я никогда не говорил, что мне трудно. Я говорил, что это опасно. В «Джунглях» есть две мечети. Умеренная, куда каждый может войти и помолиться, и другая, салафитская[649], консервативная и жесткая, с ВИП-допуском и фейсконтролем на входе.

— Но ведь не будет же он целый день оставаться в мечети. Ничто не обязывает вас обратиться, достаточно подождать, чтобы он проголодался или захотел пить.

— Ага. Достаточно подождать. Кстати, об этом: чего мне ждать от того нацика, которого подстрелил Сальвадор? У него на рубашке все еще моя кровь.

Откровенно говоря, Парис обожал такие моменты, когда он мог поступать как в кино и говорить фразами секретного агента:

— Дело замято. Больше никакой крови. Никакого фашика. Никакого расследования. Дело прекращено, преступник не установлен. Уговорить судебную полицию Кокеля оказалось делом несложным. Вы чисты. Годны к службе.

Успокоившись, Мерль сфотографировал шесть лиц и бросил завистливый взгляд на уютную постель. Было три часа ночи, а «Джунгли» находятся более чем в пяти километрах от гостиницы.

— Вам не помешает, если я немножко посплю, пока вы смотрите телевизор? Настоящая постель — как давно это было…

Парис одарил его своей самой обворожительной улыбкой:

— Меня удивляет, что вы совершенно не чувствуете моменты, когда начинаете нести околесицу.

— Значит, нет?

— Убирайтесь вон, Мерль.

На рассвете Адам с мальчиком были доставлены ко входу в «Джунгли», после чего привезший их полицейский фургон незамедлительно отбыл. Черный парнишка шел медленно, но без видимого затруднения или боли. Возможно, просто потому, что был выносливым. Один Господь, даже с закрытыми глазами, знал о тех ужасах, которые этому ребенку уже пришлось испытать за его короткую жизнь.

Еще не добравшись до своего места, Адам издали увидел дюну и дерево, но без палатки и рюкзака. Прошлой ночью он уже думал о возможной расплате за свой поступок. Эта была справедливой, но оставляла его без укрытия и одежды.

— Эй! Military man! — раздался у него за спиной зычный окрик Усмана, заставивший вздрогнуть первых пробудившихся.

Адам досадливо глянул на него. Однако Усмана это не остановило, и в знак приветствия он обнял сирийца. Адам никак не мог привыкнуть к подобной фамильярности.

— Усман, я уже просил тебя не называть меня так, мне это доставит только новые неприятности.

— Ты из них прекрасно выпутываешься самостоятельно. А если ты ищешь свои вещи, то они в суданском поселении. Услышав о том, что ты сделал сегодня ночью, я решил, что их стоит посторожить.

— Как ты узнал?

Усман расхохотался:

— Городок у нас тут маленький. Когда какой-нибудь тип принимается за афганцев, это настолько редкий случай, что все мгновенно становится известно всем. Особенно если он нападает на них в одиночку. С ними никто не связывается, а уж тем более не лезет в их дом терпимости.

— То есть это что, официально? Все об этом знают?