— Но…

— Никаких возражений! — прикрикнул аджюдан. — Ко мне в кабинет, живо!

Несколько секунд они смотрели друг на друга, и она подчинилась приказу. Закрыв дверь, Вертоли встал напротив нее.

— Вы знаете, где вы находитесь? — воскликнул он.

— В жандармерии! — вызывающе ответила она. — Там, где смертельно пьяных водителей сажают под арест! Даже если их фамилия Лавесьер!

— Ах, да замолчите же вы! Вы что, считаете, меня это радует? Считаете, что я не хочу закрыть этого маленького мерзавца?

— Тогда почему вы этого не сделали? Вы же не в подчинении у мэра!

— Я знаю, что я должен делать! И нечего давать мне советы! Если бы я посадил сына Лавесьера в кутузку, это стало бы поводом для скандала! И все равно ничего бы не изменилось, разве что на меня посыпались бы неприятности!

— Невероятно! — возмутилась Серван.

— Послушайте, Брайтенбах: здесь приказываю я. А вы беспрекословно исполняете мои приказы. Зарубите себе это на носу. Иначе вы здесь больше не служите. Я не стану и дальше терпеть ваши пререкания на глазах у всего отделения! Если вы еще раз попробуете публично мне возразить, я немедленно заставлю вас замолчать. Вы все поняли?

Серван изменилась в лице, но продолжала молчать.

— Вы все поняли? — повторил Вертоли, подходя к ней еще ближе.

— Да…

— Что вы сказали?

— Да, старший аджюдан.

— Я не позволю какой-то девчонке устраивать бардак у меня в жандармерии!

Серван чувствовала, что еще немного, и она взорвется. И решила поскорей убраться.

— Я еще не закончил! — рявкнул Вертоли. — Вы будете стоять здесь до тех пор, пока я не разрешу вам уйти!

Вернувшись на место, она встала, опустив голову. Главное — не разреветься у него на глазах.

— Начиная с завтрашнего дня вы приводите в порядок архив!

— Архив? Но…

— Молчать! Здесь вам не турбюро! Вы будете находиться на службе с восьми часов до тринадцати и с четырнадцати до восемнадцати часов. И чтобы все четко! Иначе вам придется проводить в архиве все ночи и все выходные! Понятно?

— Да, старший аджюдан.

— Теперь идете в дежурную часть. И дежурите там до возвращения Кристиана и Матье. Исполнять!

Она быстро вышла, села за стойку и повернулась спиной к кабинету Вертоли. После такого мучительного унижения она не смогла сдержать слез. Все узнают, что на нее наложено взыскание.

Ну почему она не подчинилась сразу, не вступая в дискуссию? Почему так яростно протестовала?

Видеть, этому учатся. Как ходить или говорить…

А терпеть несправедливость — этому тоже учатся?

Быстро покончив с едой, Серван посмотрела на будильник, стоящий возле маленького телевизора: 14 часов, пора возвращаться на работу в архив. Выскочив из квартиры, она внизу столкнулась с тремя коллегами, которые о чем-то оживленно разговаривали.

— Ну как, Серван? Тяжело работать в архиве?

Резко затормозив, она развернулась на каблуках.

— Кто меня спрашивает? — бодро поинтересовалась она.

— Я, мадам! — промолвил один из них, поднимая руку.

— Нет, это похоже на детскую игру, — ответила она с вымученной улыбкой.

— О, ну тем лучше! А то мы за тебя беспокоились!

— Ваша забота меня очень растрогала! Но правда, не о чем волноваться…

— Брайтенбах?

Она повернулась и оказалась нос к носу с Вертоли.

— Вы видели, который час? Вы опаздываете.

— Я шла…

— Поторопитесь.

И под веселый смех коллег поспешила к зданию жандармерии.

— А у вас, — добавил Вертоли, обращаясь к жандармам, — хотелось бы узнать, какого черта вы тут хихикаете как идиоты! Вам что, делать нечего?

— Мы не со зла, старший аджюдан! Мы просто хотели немного подразнить…

Молодые жандармы тотчас разошлись, и Вертоли чеканным шагом направился к себе в кабинет. Перед дверью по стойке смирно стояла Серван.

— Что вы хотите?

— Хочу поговорить с вами, старший аджюдан!

Он немного поколебался.

— Входите, — наконец разрешил он.

Она была уверена, что он ее примет. Он даже пригласил ее сесть.

— Я вас слушаю. Только коротко.

— Я хотела извиниться… Я не должна была так себя вести в присутствии коллег.

— Вы это говорите для того, чтобы я снял с вас взыскание?

— Нет, старший аджюдан. Я просто хотела, чтобы вы это знали. Меня иногда заносит, и я остро чувствую несправедливость… Это сильнее меня… Но мне очень жаль, что я поставила под сомнение ваш приказ, и мне бы не хотелось утратить ваше доверие.

Похоже, ее искреннее признание его растрогало.

— Я знаю, что вы можете вспылить, Брайтенбах. Я понял, что у вас такой характер! Но я объяснил вам, как вы должны себя вести…

— Я поняла. И обещаю держать себя в руках.

— В таком случае все хорошо.

— Я не утратила вашего доверия?

— Нет, я вам по-прежнему доверяю… А теперь возвращайтесь в архив.

Она признательно ему улыбнулась и покинула кабинет. Вертоли проводил ее взглядом. У него был всего один сын, а он всегда мечтал, чтобы жена подарила ему дочку. Но после рождения Николя жена его больше не могла иметь детей, и его мечта так и не сбылась.

Теперь в своих мечтах он хотел, чтобы его дочь лицом и характером походила на Серван.

— Вот мы и пришли, — произнес Венсан, ставя рюкзак на землю.

Вглядывалась в слабый свет на горизонте, она все еще удивлялась тому, что им удалось совершить это ночное восхождение. Они сидели совсем рядом, и Венсан ощущал, как она дрожит. Он снял куртку и накинул ее на плечи девушке.

— А вы?

— Я нормально! Я же мужчина, настоящий мужчина!

Она рассмеялась, и он взволнованно посмотрел на нее, однако в темноте они с трудом различали друг друга. Он достал из рюкзака маленькую бутылочку.

— Полынный ликер в такой час?

— Не отказывайтесь, он вас согреет… Всего глоточек!

Позволив себя уговорить, она вздрогнула от действия крепкого ликера, обжегшего ей горло: настоящий поток лавы. Затем Венсан сервировал настоящий завтрак, и они съели его в полной тишине, на высоте 3000 метров над уровнем моря.

— Мне показалось, что подъем был не сложный! — доверительно сообщила Серван, пробуя кофе.

— Нормальный. Ночью вы мало что видели. К тому же холод… В такой обстановке меньше ощущаешь затраченные усилия.

— Вы с туристами тоже сюда поднимаетесь?

— Да, один или два раза, в августе.

— Мне очень приятно, что вы совершили это восхождение для меня одной…

Он предпочел не отвечать, не желая выдавать странное чувство, зарождавшееся в нем против его воли. Чувство к женщине, которая вряд ли когда-нибудь сможет его полюбить.

В мягкой атмосфере дивного раннего утра он впервые признался себе в этом чувстве. Бесполезно и далее скрывать очевидное: ему хорошо с ней, хочется обнять ее. Их плечи соприкоснулись. Очень трудно сопротивляться, обращаться с ней как с другом, так, как хочется ей.

— В котором часу встает солнце?

— Уже скоро…

— Оно затопит наши жизни своим благотворным светом. Оно выведет нас из сумрака…

Венсан с удивленной улыбкой посмотрел на нее.

— Так говорил мой отец. Когда я была девчонкой, я боялась темноты. И по вечерам он приходил ко мне в комнату и успокаивал меня.

— Вам его не хватает?

— Очень… С тех пор как он уехал в Ниццу, я однажды позвонила ему, но… он отказался со мной разговаривать.

— Как можно отталкивать собственную дочь…

— Похоже, он изумился, когда я представила ему Фред. И все это для того, чтобы через два года мы расстались! Если бы я знала…

— Вы не должны ни о чем сожалеть, Серван. Вы же не сможете все время прятаться!

— Мне всегда придется прятаться.

— Надо принимать себя такой, какая вы есть, — настаивал Венсан. — В этом нет ничего постыдного. Я вас не понимаю…

— И не пытайтесь! Вы, разумеется, правы, но у меня не получается. Во всяком случае, пока не получается. Тяжело сознавать свое отличие от большинства людей… У них столько предрассудков!