– Вы представили себе, что поехали отдохнуть в горы? – спросила Дениз. – Ну и ну, Жоэль!

Взглянув в окно, она вдруг заметила на балконе переполненную окурками пепельницу.

– Сколько же вы курите, фу, какая гадость! Хоть бы выкидывали их иногда!

– Я много времени проводил на балконе.

– Это еще не повод не выкидывать окурки, – проворчала она. – И кухня у вас в ужасном состоянии.

Затем она посмотрела на карточки, развешанные на стене.

– 622 – это дата вашего разрыва со Слоан наоборот? – догадалась Дениз.

– Да. В моем романе очень многое связано со Слоан, – подтвердил я. – Вы поймете, когда будете читать.

Дениз посмотрела на следующую карточку:

– Надо полагать, что на образ Скарлетт Лонас из Лондона вас вдохновила ваша английская подружка.

– Браво, – сказал я. – Лонас – это анаграмма Слоан.

– А почему вы назвали ее Скарлетт?

– В честь Скарлетт О’Хара. “Унесенные ветром” – любимая книга Бернара. Он, кстати, тоже постоянно присутствует на этих страницах. Например, действие происходит в его обожаемом Вербье. А водитель Льва Альфред Агостинелли – полный тезка секретаря Пруста. О’Хара – “О” как одиночество. Одиночество, которое подстерегает меня повсюду и заставляет писать. С Бернаром мне было не так одиноко. Потом Бернар ушел, а одиночество вернулось.

Дениз отправила меня прогуляться в парк Бертрана, чтобы я подышал воздухом впервые за две недели. Под тем предлогом, что ей надо навести порядок в квартире. На самом деле ей не терпелось засесть за мой новый роман.

Я бродил по аллеям. Я знал, что, закончив книгу, я на свой манер попрощаюсь с Бернаром. Хорошо бы он возник передо мной в этом парке, и мы бы прошлись вместе в последний раз. Мне показалось, что в гомоне птиц я расслышал его голос, ответивший на вопрос, который я часто задавал себе после его смерти.

Куда уходят мертвые?

Туда, где их вспоминают. И еще – в звезды. Потому что они неизменно следуют за нами, пляшут и сияют в ночи прямо у нас над головой.

Я посмотрел вверх на голубое небо. Я был одинок, но мне стало спокойно. Вот тут я и наткнулся на Слоан, любительницу побегать, которая выскочила прямо на меня. Она остановилась, улыбнулась и вынула из ушей наушники.

– Я только что вернулась из отпуска, меня не было две недели, – сказала она. – Я все обдумала. По-моему, я совершила ужасную глупость.

– Я тоже.

У меня перехватило дыхание.

– Может, пойдем вечерком куда‐нибудь выпить, – предложила она. – Ну конечно, если ты свободен… Я знаю, ты последнее время был полностью поглощен своим романом.

– Я дописал его. У меня теперь вся жизнь впереди.

Она снова улыбнулась:

– Тогда до вечера.

Слоан ушла. Я сел на скамейку и стал смотреть на зелень вокруг, постепенно включаясь в окружающий мир. Я вдруг понял, что счастлив.

Жизнь – это роман, финал которого заранее известен: в конце герой умирает. Поэтому важно не то, как закончится наша история, а то, чем заполнятся ее страницы. Потому что жизнь, как роман, должна быть приключением. А приключения – это праздники жизни.

© И. В. Стефанович, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА®

Огромный русский выглядел как испуганный ребенок, когда забрался в багажник собственной машины.

– Значит, я скоро увижу Драгана? – спросил меня Борис.

– Ты скоро увидишь Драгана, – успокоил я его.

В согласии с самим собой я закрыл багажник. Безоценочно и преисполненный любви. То есть осознанно.

Я сел за руль машины Бориса и завел двигатель. Я был доволен. Пусть даже я и солгал. Борис никогда не увидит Драгана. Во всяком случае, не в этой жизни. Поскольку Драган вот уже неделю как мертв.

Правда, Борис не умрет. Убийствами я сыт по горло. Иногда стоит побыть хорошим. Для Бориса мы с Сашей придумали другое решение.

Я отъехал с Борисом, лежащим в багажнике, от парковки на автобане. В половине четвертого ночи машин на дороге почти не было. Нас окутывала уютная темнота. Через четверть часа я позвонил Саше.

– За нами кто-нибудь едет? – спросил я.

Саша, жилистый парень родом из Болгарии, следовал на некотором расстоянии за мной, чтобы выяснить это наверняка.

– Никого. Тебя все обогнали.

– Это хорошо. – Я с облегчением выдохнул.

– Больше никаких смертей? – спросил Саша.

– Больше никаких смертей.

Я услышал, что и Саша с облегчением выдохнул.

– Встречаемся в детском саду, – подтвердил я наш план.

– Подвал открыт, – сказал на прощание Саша.

Я отключился.

В моем детстве совершенно очевидно не удались две вещи: мой отец и моя мать. Во всяком случае, именно это я узнал сорок лет спустя, когда под давлением жены в первый раз занялся своим внутренним ребенком.

Не будь я уже психологически подкован благодаря своему позитивному опыту осознанности, я, вероятно, счел бы все эти заморочки с внутренним ребенком полной чушью. В нас нет ничего такого, что не обнаружил бы проктолог при профосмотре. Таково было мое мнение прежде.

Поэтому еще год назад я бы решил, что книга о внутреннем ребенке – это просто литература для беременных. Одна из тех книг, которая хотя и дает мужчине некоторую информацию о биологических процессах внутри партнерши, но довольно бесполезна для объяснения его собственных душевных процессов.

Теперь я знаю, что психологический подход «внутреннего ребенка» не имеет ничего общего с подготовкой к родам. Эта тема, так сказать, по другую сторону матки. Для обоих полов. Согласно учению о «внутреннем ребенке», эмоционально мы устроены, как русская матрешка. Когда что-то грохочет в нашей взрослой душе, то этот шум производит наша израненная детская душа, вложенная в нее.

Не мы перекрываем себе путь к счастью. Это делает наш внутренний ребенок. Потому что он часть нас, со всеми его детскими травмами. Если мы хотим прекратить этот грохот, нам придется исцелить внутреннего ребенка.

Работа с внутренним ребенком оказалась для меня идеальным методом, чтобы устранить причины тех проблем, последствия которых я ежедневно смягчал с помощью осознанности.

В моем детстве еще не было ни «Сири», ни «Алексы»[356]. Те субъекты, которые включали и выключали свет в доме, обслуживали стереосистему и давали неправильные ответы на каждый глупый вопрос, назывались «мама» и «папа». Значит, если в моем детстве что-то пошло не так, то виной тому эти двое.

Это очень успокаивало – ведь теперь я мог легко свалить на родителей вину за мои супружеские проблемы, мой страх будущего, мою общую раздражительность, а также за несколько убийств.

И вот в возрасте сорока трех лет я стал отцом своего внутреннего ребенка. Наверно, надо было предохраняться, когда я ссорился с моей женой, живущей отдельно. Катарина всегда применяла очень эффективный подход к решению проблем: их должен был решать тот, без кого у нее этих проблем не было бы. Таким образом, предохранять от ссор наш брак, близящийся к концу, должен был я.