С этими словами Вагнер вынул из кармана небольшой сверток и вручил его Макеру. Но поскольку тот тупо уставился на него, Вагнер добавил:

– Это подарок, откройте.

Макер послушно развернул обертку и обнаружил деревянную музыкальную шкатулку с тонкой рукояткой. На ней было выгравировано: “Лебединое озеро”, финал первого действия.

– Если я когда‐нибудь смогу вам пригодиться, – сказал Вагнер, уходя, – просто заведите ее. И я буду тут как тут.

Два месяца спустя, сидя в будуаре, Макер вспоминал свой последний разговор с Вагнером. С того дня у его президентства появился горький привкус. Хмельная радость власти была непоправимо отравлена: а что, если смерть Жан-Бенедикта и Ораса Хансенов была делом рук P-30? А он, хоть и косвенно, тоже причастен к этому чудовищному преступлению? И вот теперь он восседает на кровавом троне. Он не знал, чему верить. Эта история не давала ему покоя. Он не мог больше спать сном праведника. Как будто в чем‐то провинился.

Макер вернулся в спальню, переоделся и отправился в банк. Он ужасно опаздывал. Придется придумать оправдание. В 9.30 он выехал за ворота на шоссе Рют. В 9.3 °Cагамор решил, что уже прилично будет заявиться без предупреждения, и позвонил в домофон особняка на улице Гранж, в самом сердце Старого города. Когда лейтенант назвал себя, массивные деревянные ворота открылись, и он вошел во внутренний двор, держа в руке пакет, который специально захватил из своего кабинета.

В глубине двора, у парадного входа, его ожидала прислуга. Предъявив свой жетон, он повторил:

– Лейтенант Сагамор, уголовная полиция. Я хотел бы поговорить с Шарлоттой Хансен.

Горничная уважительно кивнула в ответ и предложила ему следовать за ней по длинному коридору. Пол был выложен белым мрамором, стены затянуты штофными обоями. Сагамор, хоть и бывал несколько раз у Хансенов, не уставал поражаться дорогому убранству их дома. Гостиной, где он оказался, позавидовал бы любой музей. Горничная, предложив ему чай или кофе – он вежливо отказался, – оставила его и пошла предупредить хозяйку.

Сагамор собирался открыть Шарлотте Хансен тайну ее мужа. Это решение он принял сегодня на рассвете. Он счел, что это лучший способ сдвинуть расследование с мертвой точки. Если действительно Жан-Бенедикт в течение пятнадцати лет перевоплощался в Тарногола, вряд ли ему удавалось скрывать свою затею от жены. Может даже, она была с ним заодно. Он знал, что спонтанная реакция Шарлотты Хансен на его информацию будет очень показательна. Пора ему выложить главный козырь.

Дверь гостиной открылась, и вошла Шарлотта Хансен. Сагамор давно ее не видел, и ему показалось, что она осунулась и похудела.

– Доброе утро, лейтенант. – Она энергично пожала ему руку. – У вас есть какие‐то новости о гибели моего мужа?

Они сели в кресла друг напротив друга, и, вкратце изложив ей ход расследования, Сагамор бросился в омут головой.

– Мадам Хансен, – строго сказал он, – я вот задаюсь вопросом, хорошо ли вы знали своего мужа…

– Что вы имеете в виду? – встревожилась Шарлотта.

В ответ Сагамор вынул из сумки силиконовую маску и надел ее. Как и Кристина накануне, Шарлотта пришла в полнейшее смятение.

– Тарногол, – ужаснулась она. – Что… что все это значит?

Сагамор снял маску.

– Мы нашли это в “Паласе Вербье”, в номере вашего мужа. У нас есть веские основания полагать, что он и Тарногол – это одно лицо. Он сам придумал этого персонажа и играл его долгие годы. Он дурачил всех вокруг, включая вас, судя по всему.

Шарлотта на несколько мгновений утратила дар речи. Затем, еще не оправившись от потрясения, заверила полицейского, что он ошибается. Тогда Сагамор рассказал ей об особняке на улице Сен-Леже, приобретенном через подставную фирму, зарегистрированную на имя Жан-Бенедикта. Не веря своим ушам, Шарлотта поспешила отвергнуть все его утверждения. Но в ответ Сагамор показал ей банковские документы, которые специально взял с собой, и затем выложил вещдоки в прозрачных полиэтиленовых мешочках: визитные карточки на имя Жан-Бенедикта Хансена и Синиора Тарногола, рубашку с вышитыми инициалами Ж.‐Б. Х., зажигалку, сигары, флакон духов.

– Вы узнаете эти предметы?

– Ну да, – пожала плечами Шарлотта Хансен. – Мой муж пользовался этими духами, курил эти сигары, это его рубашка и его зажигалка – “Дюпон”, он очень ею дорожил. Ничего удивительного, что вы нашли все это в его гостиничномномере.

– Эти улики были изъяты в особняке по адресу улица Сен-Леже, дом 10, – сказал Сагамор. – Мадам Хансен, особняк находится в двух шагах отсюда, да и банк недалеко. Согласитесь, это на редкость удобно. Ваш муж мог переходить с места на место, меняя обличья и ни у кого не вызывая подозрений.

Выйдя от нее, Сагамор вернулся к своей машине без опознавательных знаков, припаркованной на площади Мезель.

На пассажирском сиденье его ждала Кристина. Утром она позвонила в банк и сказалась больной, чтобы помочь лейтенанту.

– Ну что? – спросила она.

– Посмотрим, что она предпримет. – Сев за руль, лейтенант взглянул на ворота Хансенов.

В тот же день, ближе к вечеру, в доме Эвезнеров в Колоньи, Арма ходила взад-вперед перед дверью будуара, делая вид, что ей срочно понадобилось помыть там пол, а сама пыталась подслушать, о чем они говорили. Но к ее огромному разочарованию, разобрать ничего было невозможно. Но она точно знала, что это как‐то связано с убийством кузена мисье.

Медем Хансен пришла к ним в ужасном состоянии. Вся аж тряслась. Прямо не в себе. Мисье тут же заперся с ней в будуаре. Наверное, что‐то случилось. Мисье никогда не принимал никого в будуаре.

Макер и Шарлотта шептались за плотно закрытой дверью, осознавая всю серьезность ситуации.

– Как мог Жан-Бен быть Тарноголом? – в недоумении повторял Макер. – Это нереально, я видел их вместе.

– Часто?

Этот вопрос поколебал уверенность Макера. Вообще‐то за последние пятнадцать лет ему редко доводилось видеть их обоих одновременно.

– Тарногол особо не жаловал банк своим присутствием, – сказал Макер. – Он бесконечно мотался туда-сюда, что теперь вполне объяснимо. Но на заседаниях совета Жан-Бен и Тарногол сидели рядом. Как они могли быть одним и тем же человеком? Может, у него был сообщник, который надевал маску Тарногола, когда им приходилось вдвоем появляться на людях?

– Так ты правда думаешь, что Жан-Бен заварил эту кашу?

– Понятия не имею. У лейтенанта серьезные улики, и я был бы рад доказать обратное. К сожалению, не осталось в живых никого из совета банка, кто мог бы нам помочь во всем разобраться.

Наступила тревожная тишина. Потом Макер спросил:

– Ты принесла ежедневник Жан-Бена?

Шарлотта нервным жестом вытащила из сумочки блокнот в кожаном переплете. Макер открыл его на неделе Большого уикенда.

– В ночь с понедельника десятого на вторник одиннадцатое декабря мы виделись с Тарноголом, – пояснил он. – Я зашел к нему домой около трех утра, вернувшись из Базеля, куда ездил по его просьбе.

Макер указал на соответствующую строку в расписании:

– Тут написано, что Жан-Бен был в Цюрихе. Я прекрасно помню тот понедельник. Тогда‐то и началась вся эта заваруха. Он уехал из банка якобы на встречу в Цюрих. И вскоре после этого Тарногол явился ко мне в кабинет, уверяя, что вообще‐то он пришел к Левовичу, и попросил меня привезти ему пакет из Базеля.

– То есть Жан-Бенедикт быстренько переоделся?

– Ты говоришь, особняк на улице Сен-Леже принадлежал ему…

– Это выяснила полиция. Он никогда мне о нем не рассказывал.

– У него было достаточно времени, чтобы забежать к себе на Сен-Леже, переодеться и вернуться в банк в образе Тарногола. Туда идти минут десять пешком… Значит, в ту ночь, приехав к Тарноголу из Базеля, я на самом деле общался с Жан-Беном…

– А я думала, он в Цюрихе.

Макер был потрясен. Вновь заглянув в ежедневник Жан-Бенедикта, он перевел палец на вторник, 11 декабря, где значился “Ужин у Макера”.