– О’кей.

Данте снова откинулся назад и лежал на воде, пока не услышал, как звонит его новый мобильник. Он подплыл к краю бассейна и, не вылезая из воды, достал из кармана брошенного на бортике халата телефон. На экране высвечивалась надпись: «Неизвестный номер».

Данте замер в нерешительности. После освобождения он получил сотни звонков: кто-то просил его разыскать пропавших родственников, кто-то поздравлял со спасением, а кому-то хотелось осыпать его оскорблениями по им одним известным причинам. Поэтому Данте сменил номер, который теперь знали только его близкие друзья. Всем им было известно, что на звонки с неизвестных номеров он не отвечает. Но он был на отдыхе и в самом радужном настроении. Он принял звонок и спросил, кто говорит.

Ему ответил мужской голос без выраженного регионального произношения:

– Это ты тот, кто называет себя Данте Торре?

– Кто говорит? – повторил Данте.

Мужчина на другом конце провода, казалось, замялся.

– Мне не следовало звонить, и ты даже не должен был узнать о моем существовании, – наконец произнес он. – Но я не удержался. Не мог не позвонить, когда узнал о тебе. О том, что с тобой произошло. Я только хотел сказать, что рад, что у тебя все хорошо. Я был потрясен, узнав, что ты еще жив.

Сначала Данте принял мужчину за одного из названивавших ему психов. Кто знает, как этому ненормальному удалось раздобыть его номер. Но голос незнакомца звучал так искренне, что он не смог повесить трубку.

– А почему это тебя так волнует? – спросил Данте.

Мужчина опять замялся и наконец тихо, словно боясь, что его услышат, ответил:

– Потому что я твой брат.

В трубке раздались короткие гудки.

Я поменял некоторые аббревиатуры, соответствующие наименованиям подразделений итальянской полиции и сил правопорядка, чтобы иметь больше свободы при описании их взаимодействия и сфер компетенции, и допустил некоторые вольности со штабами, казармами, адресами и тому подобными деталями.

Еще больше вольностей я допустил в отношении географии и топографии Рима и Кремоны. Дом, где живет Сантьяго, не существует, как не существует и Комелло, хотя описанное место напоминает виденный и изученный мной водоем неподалеку. Плоскогорье Пратони-дель-Виваро также было приспособлено для моих нужд. В других случаях я лишь поменял названия – упомянутые мной места реальны и узнаваемы.

О проекте «МК Ультра» написано множество книг, в числе которых «ЦРУ и контроль над Разумом. Тайная история науки управления поведением человека. В поисках „маньчжурского кандидата“» Джона Маркса и «Массовый контроль: конструирование человеческого сознания» Джима Кита. Также на эту тему существует масса информации в Сети. Разумеется, некоторые утверждают, что все это чепуха. Судите сами. В любом случае «итальянский филиал» экспериментов ЦРУ – чистая спекуляция с моей стороны. Сложно сказать, насколько моя выдумка правдоподобна, учитывая, что семьдесят процентов официальных документов, касающихся проекта «МК Ультра», было намеренно уничтожено во время Уотергейтского дела, а замалчивание тайн является давней итальянской традицией. Я хочу поблагодарить своего издателя Карло Караббу и агента Лауру Гранди за участие в завершающих этапах написания романа: если бы не они, эта книга не увидела бы свет. Благодарю Джулию Икино за то, что она первой прочла роман, Эмануэлу Кокко – за проверку фактов, Лючию Троизи – за то, что объяснила мне, как погружаться в гидрокостюме, Дино Аббрешию – за советы по поводу трейлеров, главного редактора отдела художественной литературы издательства «Мондадори» Фиболу Рибони и редактора Паолу Джеревини – за бережную заботу о тексте, Пьеро Фрабетти – за ценные указания, арт-директора Джакомо Каллу и его команду – за чудесную обложку и, наконец, Сабрину Аннони за то, что настойчиво меня поощряла.

Когда началось чистилище, Амала сидела в автобусе, выезжавшем из Кремоны. За окном домишки из одного-двух этажей, стоявшие тесными группами, чередовались с полями кукурузы, разросшейся больше обычного из-за сильной жары, что продолжалась весь сентябрь. В автобусе держалась духота, хотя большинство набившихся в него школьников мало-помалу сошли на предыдущих остановках.

Провинциальная дорога пролегала еще через пару селений – каждое меньше предыдущего и дальше от своих собратьев – и после нескольких полей приводила в Читта-дель-Фьюме, который, вопреки названию[263], представлял собой средневековый поселок с тремя сотнями жителей, состоящий из зданий красного кирпича и сообщающихся дворов. Семья Амалы (чье имя произносилось с ударением на вторую «а»), однако, предпочла еще более уединенный особняк, расположенный в роще в километре от центра. Амале совершенно не нравилось жить в деревне, и она досадовала из-за того, что не могла объяснить это друзьям. Если она жаловалась, что нашла в шкафу дохлую мышь или что в сливе одного из туалетов застряла лягушка, – причем не один, а несколько раз! – ее считали избалованной.

Когда у тебя знаменитые родители – хотя, если честно, ее предки не такие уж и знаменитые, – все думают, будто они еще и богаты. На самом деле ее мать за последние пять лет не выпустила ни одной книги, а отец-архитектор терял один заказ за другим, потому что строил из себя художника, что Амале казалось ужасно кринжовым для пятидесятилетнего мужчины.

Амала сошла на единственной поселковой остановке, перепрыгнув через выбоину. Небо, пересекаемое светлыми облаками, постоянно меняло цвет. К счастью, облака были сухими – в дождливую погоду ее дом становился холодным и сырым. В тридцатые годы, когда особняк спроектировал архитектор, которого отец Амалы с гордостью величал еретиком, еще не было ясно, как работает термоизоляция. Вдобавок форма здания, по ее мнению, была настолько нелепой, что вместо виллы Кавальканте, как его переименовал отец, все называли дом «Утюгом».

С Måneskin[264] в наушниках Амала миновала колоннаду небольшой площади, пересекла каменный мостик и вышла на проселок, ведущий к ее дому. По длинному пути к «Утюгу» вела еще и асфальтированная дорога, но в хорошую погоду Амала никогда ею не пользовалась.

Свежий ветерок отдавал пшеницей и ромашками, а еще какой-то дикой ядовитой черникой, которая воняла ногами. Прямо на перекрестке с грунтовкой, прислонившись к задней двери чистенького белого фургона, стоял какой-то тип и курил мятую сигарету. Он был высоким и толстым, с седыми волосами, завязанными на затылке, в темных очках и медицинской маске. Амала наугад дала ему лет шестьдесят с небольшим, хотя сказать наверняка было невозможно.

Она ухватилась за фонарный столб и, сделав полупируэт, благоразумно перепрыгнула на другую сторону дороги. Во время этого маневра она на мгновение взглянула мужчине прямо в лицо, и ее поразила восковая бледность той его части, которая оставалась неприкрытой.

Ускорив шаг, чтобы побыстрее пройти мимо, она направилась по тропинке между свежескошенными полями люцерны с последними рулонами сена, готовыми к сбору. Посторонившись, чтобы пропустить шумную и очень медленную механическую борону, она воспользовалась случаем и бросила взгляд на перекресток: фургон исчез, мужчина тоже. Испытав иррациональное облегчение, Амала сделала музыку погромче и прошла несколько сот метров до участка своей семьи, видневшегося за кипарисами.