Мысль о том, что и живая Аннастасия, с головой, могла все это время без зазрения совести всего лишь дурачить его, очевидно, ни разу не пришла Курту в его собственную голову. Бедный парень.

После утраты своей великой любви Курт не доверял никому и, очевидно, не имел никаких социальных контактов, кроме своего крестника Макса и сестры, и вот он случайно узнает от Макса, что в подвале детского сада живет Губной монстр. Склонный к риску и наскучивший сам себе, Курт ночью вламывается в подвал, чтобы посмотреть, что же такое мог обнаружить его крестник. Он находит в котельной дверь камеры, светит внутрь фонариком и видит там лежащего мужчину – того самого человека, который много лет назад забрал счастье всей его жизни.

За несколько дней Курт разрабатывает план мести. Он хочет отомстить не только Борису. Он хочет отомстить всему миру. Поэтому для грязной работы он встраивает в свой план и других людей, по сути – первых встречных. В данном случае – Сашу и меня. Вероятно, даже день недели, в который мы должны были обезглавить Бориса, имел важное значение для впавшего в безумие Курта.

– Ты помнишь, в какой день недели отпилил Аннастасии голову? – спросил я Бориса.

– Ясное дело. В пятницу. Как раз тринадцатого.

Значит, вот почему Курт зациклился на пятнице.

Мне даже было понятно желание Курта отомстить. По крайней мере, я знал, что у Курта тоже наверняка имелся внутренний ребенок. Ребенок, который сформировался под влиянием родительского тезиса «Ты должен расплачиваться за наши ошибки». Курт должен был расплачиваться за то, что его родители абсолютно незапланированно родили Лауру. Им было плевать на его желание прожить беззаботную молодость. И именно на этот синяк внутреннего ребенка Курта Борис и надавил.

Курт должен был расплачиваться за ошибку Аннастасии – за то, что она вышла замуж за Бориса. Ей было плевать на его желание великой любви.

Курт должен был расплачиваться за еще одну ошибку Аннастасии – за то, что она изменила Борису с Драганом. Ей было плевать на его желание иметь хотя бы тайный роман.

И Курт должен был расплачиваться за ошибку Бориса – за то, что Борис отпилил Аннастасии голову.

Ему было плевать на желание Курта, чтобы его великая любовь хотя бы просто жила на свете.

В понимании Курта, за то, что все люди, повлиявшие на его жизнь, пренебрегали его желаниями, он уже двадцать лет платил своей полной неспособностью к отношениям. И это взывало к мести. Ясное дело.

В моем же понимании Курт был вообще не виноват в ситуации, в которой очутились мы с Сашей. Также и Борис, по сути, не был в этом виноват. Борис был только триггером. А истинными виновниками были родители Курта. В конце концов, это они сформировали его внутреннего ребенка. Но родители Курта пребывали на Канарах. Так что до них было не добраться. Борис находился под защитой моего внутреннего ребенка, поэтому и на него я не мог повесить ответственность. Таким образом, оставался только Курт, которому в конечном итоге все равно придется отвечать за последствия своего шантажа. И при всем моем понимании Курта, я не был его психотерапевтом. Я был только тем парнем, который не желал ради Курта отпиливать Борису голову. В любом случае мой внутренний ребенок никому не позволял диктовать себе, кого он желает видеть мертвым. В том числе и чужому внутреннему ребенку. А если одно желание противопоставляется другому, побеждает всегда желание собственного внутреннего ребенка.

Так или иначе, пятница была уже послезавтра.

Было еще только десять часов. До моей послеполуденной встречи с Катариной оставалась уйма времени. Сейчас на очереди был лес.

Я припарковал свой «дефендер» на краю заповедника. Я нуждался в природе. И в движении. И между прочим, мне было гораздо легче, чем другим родителям, которые, бегая трусцой, должны толкать перед собой легкие спортивные коляски со своими – наружными – детьми. Мой внутренний ребенок мог самостоятельно смотреть на косуль моими глазами. Или помогать мне.

Трасса вокруг заповедника, которую я открыл для себя несколько недель назад, казалась мне идеальной для того, чтобы пробежать по ней пару освободительных для моего духа кругов. Один круг составлял почти два километра.

Я вышел из машины, оставив мобильник в бардачке. Я бегал трусцой очень консервативно. При мне не было часов. И пульсометра. И фитнес-браслета, регистрирующего жизненно важные показатели. Несмотря на это, я не испытывал недостатка в информации. Совсем наоборот. Последнее, в чем я нуждался во время бега, – это дополнительные данные. При мне была моя голова. А в ней содержалось более чем достаточно информации.

Кроме того, я не надевал для бега спортивное белье из микрофибры с нейтральным запахом. Хотя предполагалось, что оно не воняет пóтом, но тем назойливее оно воняло спортивным бельем из микрофибры с нейтральным запахом. Обычно я надевал для бега хлопчатобумажные штаны, футболку, худи и шерстяную шапочку. Я бегал, как Рокки Бальбоа из первого «Рокки». Только мышц у меня было поменьше. Но цель та же. Я понятия не имел, как выйти победителем и вообще выбраться из той каши, что я заварил. Но я хотел выложиться по полной на этом пути. Вместо того чтобы мутузить полутуши домашних свиней в холодильном ангаре, я, пожалуй, пробегусь мимо стада полностью функциональных, правильно соединенных между собой полутуш диких свиней за оградой заповедника.

Я запер машину, нацепил ключ от нее на кожаный ремешок и повесил его себе на шею. И стартовал легкой рысцой. За два месяца тренировок мое тело уже достигло нужных кондиций, чтобы теперь все происходило автоматически. Я не думал о том, как ставить одну ногу перед другой. А просто ставил. Снова и снова. Автоматический бег успокаивал меня. Пробежав половину дистанции вокруг заповедника, я вспотел. От этого стало хорошо. После первого круга голова моя начала воспринимать окружающее как бы отдельно от остального тела. У меня было такое чувство, будто мой мозг без усилий сидит на моем туловище и с удобством перемещается в пространстве. Немножко похоже на то, как едешь в поезде первым классом. Только без страха опоздать.

После полутора кругов мой мозг, без какого-либо понукания, начал играть в тетрис с проблемами. Проблемы одна за другой медленно падали из моей головы на воображаемую игровую панель. У проблем были имена. Их звали: Курт, Хольгерсоны, Петер, Борис и Катарина. Каждая проблема имела свою форму. Каждую проблему я мог покрутить так и сяк, пока она падала, и уложить, как хочу. Как и в тетрисе, некоторые проблемы состыковывались одна с другой и становились одним целым. Как и в тетрисе, другие проблемы застопоривались. И я питал надежду, что некоторые проблемы, может быть, тоже взаимно разрешатся. Пока я бежал, у меня было время – вот что самое прекрасное. Те проблемы, которые заклинивало при одном проходе моего тетриса, я при следующем проходе поворачивал иначе.

Самой большой проблемой был Курт. Мы с Сашей находились у него в руках. Даже если он не пойдет в состоянии буйного помешательства прямо в полицию, он мог анонимно рассказать полиции о Борисе. Тогда мы угодили бы в каталажку. Он мог рассказать о Борисе людям Бориса или людям Драгана. Тогда и Саша, и я были бы мертвы. Или он мог рассказать Хольгерсонам, почему у почившего члена их семьи отсутствует ухо. Но ничего из всего этого Курт на самом-то деле не хотел. Он хотел в первую очередь отомстить Борису. А это он мог сделать, только держа все свои знания при себе.