— Ну да… Неоказание помощи человеку в опасности. Но я по-прежнему не вижу связи.

— Связь в том, что мы делаем в точности то же самое. Все эти беженцы как будто спасаются от серийного убийцы, они стучатся в нашу дверь, а мы делаем вид, что не слышим.

— Согласен, только вот этих стучащихся десять тысяч. Если мы откроем этим, набегут десять тысяч других, потом еще.

— Да, понимаю, с точки зрения математики все так, но по-человечески… это как-то всегда стопорит…

Внимание командира роты, выбрасывающего сигарету в окно, привлекло какое-то движение снаружи.

— Зажги.

— Что?

— Фары, твою мать! Фары зажги!

Два пучка света пронзили сумерки, и в метре от капота фургона возник человек, обхвативший окровавленными руками потерявшего сознание ребенка.

Больничный комплекс в Кале

На стуле с потертой обивкой в белом коридоре хирургического отделения терпеливо сидел Бастьен Миллер, с сомнением глядя на оставленные на низком столике в комнате ожидания толстые журналы: некоторые из них относились еще к прошлому веку. Поверх высокой стопки лежала газета, с гордостью возвещавшая о победе «Синих»[645] на чемпионате мира по футболу 1998 года. В двойные распашные двери ударилась каталка, появились на бегу толкающие ее санитары. Колеса скрипнули на повороте, и каталка исчезла, унося тихонько плачущего черного малыша.

Следом за каталкой показался мужчина с оранжевой полицейской нарукавной повязкой. Бастьен сразу узнал капитана Котена — ночного дежурного в отделении полиции Кале. За ним следовал араб атлетического сложения с замашками бродяги. Пришедшие направились к комнате ожидания, и флик попытался сказать так, чтобы его поняли:

— You. Sit Here. Wait. Ok?[646]

И только освободившись от своего бремени, он заметил присутствие Бастьена.

— Миллер, какого черта ты здесь делаешь в такое время?

— Привет, Котен. Дело о семейном насилии. Жду, чтобы хирурги вернули на место челюсть жертвы, она должна подать жалобу на своего муженька.

— Тебе следовало бы оставить это ночной службе, и я бы занялся.

— Звонок поступил в восемнадцать сорок пять. Я вместе с оперативниками участвовал в задержании мужа, успокоил жену и отвез их ребятишек к бабушке. А потом решил, что если уж начал, то доведу дело до конца.

— Ага, тебе, похоже, неохота домой, верно?

Бастьен уклонился от ответа.

— Мальчишка на носилках — твой?

— Ну да, — подтвердил Котен. — Черный малыш, изнасилованный в «Джунглях». А этот араб, уж не знаю, как он замешан, но это он доставил его к машине роты безопасности. Может, он его сутенер, а может, и насильник, с ними никогда не знаешь. Но, судя по разнице цвета кожи, точно не его отец. Как бы там ни было, будет у меня гражданским ответчиком[647]. Как только парнишку зашьют, отправится восвояси с ним под ручку.

Услышав столько несуразицы в одной фразе, Бастьен воздержался от комментариев. Сидящий напротив араб опустил глаза и сжал кулаки.

— А как насчет следствия?

— Насилие? Это для судебной полиции Кокеля. Но они не рискнут заняться этим всерьез.

— Понимаю. Хотя жаль, — с горечью заметил Бастьен.

— А что бы ты сделал, суперполицейский? Общий тест на ДНК для всех в «Джунглях»? Учитывая стоимость анализов, это расследование обойдется тебе в два миллиона евро, что в клочья порвет весь бюджет. Или, может, поищешь в лагере свидетеля? Я почти убежден, что все захотят поболтать с тобой. Они так доверяют фликам. Думаешь, мы поначалу не пытались? Знаешь, со сколькими подобными историями я сталкиваюсь в течение года? Две-три операции в неделю по причине разрыва анального отверстия у несовершеннолетних. Иногда эти ребятишки используют свою жопу, чтобы пересечь Африку. И чтобы пересечь Ла-Манш в сторону Англии тоже. Вот и живи с этим теперь.

Оборвав свой монолог, Котен отправился на поиски доктора, чтобы подвести итоги по делу маленькой жертвы, оставив молодого лейтенанта с арабом, про которого по-прежнему никто ничего не знал, кроме его реакции на жесткие слова Котена. Бастьен поднялся со стула, сунул в кофейный автомат несколько монет и, вернувшись на место, поставил на низкий столик два стаканчика.

— Кофе?

Мужчина поднял глаза и после короткого колебания утвердительно кивнул.

— Меня зовут Бастьен. И я знаю, что ты нас понимаешь.

Вместо ответа тот только подул на свой кофе.

— Где ты выучил французский?

Молчание. По-прежнему никакой реакции.

— Откуда ты? Можешь хотя бы назвать мне свое имя? Your name?

Бастьен уже было усомнился в своей интуиции, когда незнакомец наконец ответил ему низким голосом:

— Меня зовут Адам. Я сириец. Твой язык я выучил благодаря своему отцу, так что да, я тебя понимаю. А вот чего я не понимаю, так это почему полицейские не захотели пойти со мной в «Джунгли», чтобы я показал им мужчин, которые изнасиловали ребенка.

Когда изумление от столь совершенного, почти без акцента, французского языка прошло, Бастьен Миллер, испытывая отвращение к ситуации, осознал, что взял на себя ответственность за нее.

— Это сложно, — услышал он свой беспомощный ответ. — Нам не удается проводить расследования в лагере беженцев.

— Значит, от вас мне ждать нечего. Я просто должен знать, что с мальчиком все в порядке. Это ты хотя бы можешь мне сказать?

Бастьен поискал взглядом Котена. Тщетно.

— Тобой занимается другой флик. Надо будет спросить его.

— Флик?

— Полицейский, — исправился Бастьен. — Я думал, ты говоришь по-французски.

— Только на книжном французском. Мне кажется, тому, другому, я не нравлюсь. Потому и спрашиваю у тебя.

Как и надеялся Адам, Бастьен снова поднялся со стула и направился в сестринскую, откуда вернулся очень нескоро.

— Насчет мальчонки: разрывы есть, но операция не требуется. Утром сможете уйти. Два дня в постели — и все зарубцуется. Ты о нем позаботишься?

— Он не мой. Это дитя «Джунглей». Не уверен, что у него есть семья. Я даже не знаю, как его зовут.

— Врачи говорят, что с ним это не в первый раз. Что он уже пережил такое же насилие. Это ты ему помог?

— То ли помог, то ли создал новые проблемы — пока не знаю, — ответил Адам.

К Бастьену вышел врач и сообщил, что челюсть жертвы вправлена. Да так успешно! Теперь дама пользуется этим обстоятельством, чтобы костерить представителей органов правопорядка, собственного мужа, медсестер и врачей. Понимая, что молодой флик вот-вот исчезнет, Адам решил не упускать шанса. Когда Бастьен встал со стула, сириец схватил его за руку:

— Я слышал, что в «Джунглях» никто не хочет с вами разговаривать. У вас там нет никакого контакта. А я очень хочу вам помочь. Однажды вам может пригодиться то, что вы имеете там, внутри, глаза и уши, верно?

Бастьен снова сел, заинтригованный: во что ему может обойтись этот новый осведомитель.

— Ну а чего же ты хочешь взамен?

Поток слов Адама заметно ускорился.

— В «Джунглях» я должен был встретиться с женой и дочерью. Их там нет. Возможно, их арестовали где-то во Франции. В твоем распоряжении ведь имеется картотека задержаний, картотека находящихся в розыске или картотека пограничного контроля? Я хочу, чтобы ты посмотрел для меня.

Бастьена поразили познания собеседника.

— Откуда тебе все это известно?

— В Сирии я тоже был фликсом.

— Правильно говорить «фликом», Адам. Мы говорим «флик».

Медсестра вот уже второй раз нетерпеливо позвала Бастьена.

— У тебя есть мобильник? — спросил он своего сирийского «коллегу».

— Да.

— Дай его мне, я введу свой номер и запишу твой.