«Ах, цитата из „Крестного отца“».

Я мог разыгрывать что угодно перед всем миром, но только не перед моим внутренним ребенком.

Мы еще выпили по эспрессо, и Курт оплатил счет. Предложение подбросить меня обратно к детскому саду я, поблагодарив, отклонил. Я был рад расстаться с этим типом как можно скорее и поехал домой на общественном транспорте.

По дороге я попытался дозвониться до Саши, чтобы рассказать ему про Курта. Саша не ответил.

Я попробовал еще раз позвонить Катарине. Она должна была забрать Эмили из детского сада. Иногда Эмили желала перед уходом домой ненадолго зайти ко мне, в квартиру или контору. Конечно, мы с Катариной не стали бы ссориться перед дочкой. Но я бы предпочел заранее устранить также и невербальную напряженность между нами.

Вопреки моим ожиданиям, Катарина ответила после трех гудков.

– Катарина, – осторожно начал я, – я бы хотел объяснить тебе то, что ты увидела на зеркале в моем туалете.

– Ты не должен ничего объяснять, – возразила она.

Я не совсем понял, было это сказано в позитивном ключе или в негативном.

– Но нам надо хоть раз спокойно обсудить это. И не в дверях, – попытался я развить наш диалог.

Если смотреть безоценочно, то последовавшее в ответ молчание было, по крайней мере, позитивнее, чем если бы Катарина вообще не взяла трубку или снова бросила бы ее.

– Катарина?

– Да. Ты прав. Давай поговорим.

– Когда ты заберешь Эмили сегодня?

– Я… немного устала после первого рабочего дня. Сегодня хочу просто забрать Эмили и поехать сразу домой. Но завтра вечером я могу подъехать на полчаса пораньше. Где-то в половине четвертого, пойдет?

– Хорошо, так и поступим. А… как твой первый рабочий день?

– В целом очень хорошо. Приятно снова чувствовать себя человеком, а не только матерью.

– Есть разница?

– А кто у нас в родительском комитете вместе с пятью матерями?

– Туше́.

Едва я закончил разговор, как мой мобильный снова зазвонил. Но эта была не Катарина – высветился незнакомый номер.

– Бьорн Димель.

– Ну и как, плохо было? – спросила Лаура.

«Одно хуже другого! – закричал мой внутренний ребенок. – И надпись на зеркале, и этот брат».

– Что конкретно ты имеешь в виду? Надпись твоей губной помадой на зеркале или обед с твоим братом?

– Что такого плохого в надписи? Меня замучила совесть, что я повесила тебе на шею своего брата, и я просто хотела сказать, что и без брата с удовольствием осталась бы у тебя подольше.

Звучало очень мило.

– Я бы тоже наверняка порадовался этой надписи, если бы прочел ее раньше моей жены.

Короткое, честное, смущенное молчание на том конце провода. Это было интересно – как разные женщины используют молчание в общении. А потом:

– Мне очень жаль. Я как-то не подумала, что кто-то еще, кроме тебя… Должно было получиться классно. Извини, правда. Надеюсь, у тебя не возникло неприятностей?

– Ну да, зеркало можно и новое купить. А вот с семью годами несчастий[394] придется что-то делать.

– Могу я как-то загладить вину?

Неприятности за неслучившуюся измену на меня уже свалились. Так, может, меня еще ждут недополученные радости?

«Убей своего брата и вернись в Баварию». – Мой внутренний ребенок явно придерживался другого мнения.

– Может, нам поговорить об этом наедине в спокойной обстановке?

Лаура, к счастью, не уловила ничего из моего внутреннего диспута.

– С большим удовольствием. Как насчет завтрашнего вечера? Я свободна. Курт приглядит за Максом.

Наверно, мне стоило сначала все прояснить с Катариной, прежде чем договариваться о следующем свидании.

– Я пока не знаю, получится ли. Позвоню тебе завтра после обеда, идет?

– Звучит неплохо. И мне действительно очень жаль, что так получилось с зеркалом. Это было как-то по-ребячески.

По-детски, чуть не поправил я. Но тут я был не совсем уверен.

Около трех часов дня я подошел к своему дому. У входа в детский сад стоял Петер Эгманн с сыном на руках, и он опять припарковался вторым рядом.

– Привет, Петер, – поздоровался я. – Тебе мало было штрафа сегодня утром?

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

«От одного типа, который меня шантажирует и собирается рассказать тебе, что я держу Бориса в заточении, если не отрежу Борису ухо» – таким был бы содержательно правильный, но тактически неумный ответ.

– Я тут живу, так что кое-что невольно видишь, – увильнул я, сглаживая свое опрометчивое замечание.

Петер не стал заострять на этом внимание:

– Как хорошо, что есть еще люди, которые могут позволить себе торчать в окне и играть в шпионов.

– Своего рода «Инстаграм», – улыбнулся я. – Есть что-то новое о взломе детского сада?

– Напрямую ничего. Вот только вчера ночью муниципальные уборщики в парке нашли связанными шесть парней с детской площадки, которых ты подозревал. Забавная история.

– Что в ней забавного?

– Ну, не считая того, что они лежали там как аккуратно перевязанная посылка, эти господа утверждают, что, вообще-то, их было восемь.

– Зачем кому-то понадобилось утаскивать из парка двух отморозков?

– Может, по той же причине, по которой он связал шестерых? – Петер испытующе посмотрел на меня.

Я выдержал его взгляд с совершенно наивным видом:

– И?

– А, забудь, – отмахнулся Петер. – Но раз уж я тебя встретил… У тебя не найдется полчаса времени завтра в первой половине дня? Есть кое-какие вопросы.

– Из-за этих типов?

– Нет, объясню потом в спокойной обстановке. Сейчас мне надо уже…

– Конечно. Поднимись ко мне завтра, когда приведешь сына.

– Так и сделаю. Впрочем, это чистая формальность…

У меня закралось нехорошее подозрение. Разводы, скрининг на рак кишечника и смертные казни – это тоже чистые формальности.

Дома я заново просмотрел документы Бориса – как его адвокат, большую их часть я держал у себя, – чтобы обнаружить другие возможные связи между ним и Куртом. Но ничего не обнаружил. Курт фигурировал только в договоре аренды коммерческой недвижимости своей компании по прокату электросамокатов.

В любом случае я должен был рассказать Саше об этой связи. Детский сад к этому времени уже закрылся. Я позвонил Саше:

– Можешь меня выслушать хоть вполуха?

– Если честно, даже четырьмя целыми.

– Ты о чем?

– Ну… Только что звонил Вальтер. План по взаимному отрезанию ушей пошел немного наперекосяк.

– Насколько немного?

– Наверно, нам надо самим посмотреть.

Резиденция фирмы Вальтера располагалась в неприметном здании неизвестного назначения на окраине города, примерно в двадцати минутах езды от детского сада. Мы с Сашей отправились туда на моем «дефендере». За нами следовали телохранители. По дороге я рассказал Саше об обеде с Куртом. Так же как и я, Саша не знал, зачем Курту заставлять нас увечить Бориса. В любом случае было непонятно, в чем причина ненависти Курта к нам или к Борису.

Вальтер лично встретил нас в подземном гараже. Выглядел он слегка озадаченным.

– Парни, я не понимаю, зачем мы на самом деле повязали этих мальчиков в парке. Мне-то без разницы – мои люди просто повеселились, наводя порядок. И я понятия не имею, случаен ли тот факт, что двое из этих лузеров с детской площадки – из семьи Хольгерсон. И мне без разницы, потому что эти типы в комнате для допросов – довольно-таки мерзкие придурки. Еще меньше я понимаю, почему одному из них надо отрезать ухо. Правда, мне и это без разницы, потому что подход к решению данной проблемы я счел очень креативным. Заставить типов, которые околачивались с наркотой на детской площадке, употребить их же дурь – это прямо-таки освежает.