Мой внутренний ребенок радовался такой оценке его подхода к решению проблемы. И отношению Вальтера к наркотикам на детских площадках.

– Во всяком случае, когда речь идет о чужих дилерах, а детская площадка на нашей территории, – очень по-деловому продолжил Вальтер, отчасти утратив симпатию к себе, только что зародившуюся у моего внутреннего ребенка.

– Только вот, к сожалению… – заключил Вальтер, – и поэтому я хотел, чтобы вы заехали лично, – к сожалению, эта задумка с потреблением собственной наркоты сработала не совсем так, как мы ожидали.

Что бы и как бы там ни сработало, один момент Вальтер мне своей речью уже прояснил: он был тот еще хитрец. Как и все офицеры драгановского клана. По крайней мере, те, что еще были живы. Я осознал, что нам следует как можно скорее сказать ему, чтобы он отозвал телохранителей. И притом до того, как сотрудники Вальтера смогут, основываясь на собственных наблюдениях, ответить на его законные критические вопросы по поводу смысла всего этого действа.

Впрочем, здесь и сейчас я не ставил себе задачу за несколько минут приобщить Вальтера к тому, что я узнал за несколько недель работы с моим внутренним ребенком.

Вместо этого я попытался осознанно отнестись к заботам Вальтера и с полным пониманием разделить их.

– Вальтер, я благодарен тебе и твоим ребятам за нашу охрану в эти два дня. Я точно так же, как и ты, удивлен результатами. Если бы это не было распоряжением Драгана, я бы тоже усомнился по каждому отдельному пункту. Но Драган видит в Хольгерсонах угрозу. И он хочет ответить на нее своей угрозой. Путем отрезания уха. Чтобы поставить Хольгерсонов на место. Ты ведь знаешь Драгана, и тебе известно, каким он может быть жестоким. Чем быстрее Хольгерсоны поймут, что они должны отыграть назад, тем быстрее мы покончим с этим вопросом. Так что это дело с ухом служит исключительно для того, чтобы избежать эскалации насилия. Так считает Драган.

Еще полгода назад Драган, с его иррациональным поведением и склонностью к эскалации насилия, игнорировал желания моего внутреннего ребенка. Как я понял с тех пор, он был уничтожен в том числе и из-за этого. Мною. Не прошло и шести месяцев, как его поведение и взгляды радикально изменились – таким образом, чтобы послужить предлогом и оправданием для действий моего внутреннего ребенка. Характер человека может очень даже измениться после смерти. Что в данном случае играло мне на руку.

– Но, – продолжал я, – мы ведь собрались здесь определенно не для того, чтобы обсуждать смысл распоряжений Драгана. Как мы знаем, это пустое. Итак, что пошло не так в нашем плане?

– Идемте со мной.

Вальтер повел нас через пожарный выход в подвальный этаж своего главного офиса. Двое охранников остались в подземном гараже. В конце прохода располагалось звукоизолированное помещение для допросов. Перед ним была комната наблюдения с односторонним зеркальным стеклом. Нас привели в эту комнату, там стояли еще два сотрудника охранной фирмы. Вместе с ними мы посмотрели через большое окно размером два на три метра в так называемую переговорную.

В центре помещения стоял прямоугольный стол, за которым могли бы с удобством пообедать четыре персоны. Но за столом сидели только две персоны. Каждый на своем торце стола. «Сидели» – не совсем верное описание. Действительно, задницами они сидели на стульях и как бы что-то ели. Правда, не ртом. У того и другого торс лежал на столешнице. Предплечья были зафиксированы на столе скотчем. Торсы тоже. И головы были зафиксированы на столешнице клейкой лентой – так, что одна щека касалась стола, а нос как бы неподвижно завис в воздухе всего в паре сантиметров от поверхности.

Рты у них тоже были заклеены. На столе рядом с каждым носом лежали пластмассовые прищепки для белья.

У того и у другого на верхней губе, точнее, на клейкой ленте виднелись отчетливые следы белого порошка. Маленькие горки этого порошка были насыпаны под носом. Оба парня не шевелились. У того, что слева, был однозначно припухший глаз. У того, что справа, – вроде бы разбитая нижняя губа.

Впрочем, главное сходство между ними нельзя было не заметить: оба были мертвы.

Опять два покойника.

И все потому, что я повелся на идею моего внутреннего ребенка.

На какие-то минуты мои мозг и сердце утратили согласованность между собой. В то время как сердце разогналось, будто на холостом ходу, и исступленно колотилось, мозг был абсолютно спокоен. Я попытался не впадать в панику из-за двух новых трупов, а разглядеть в этой ситуации что-нибудь позитивное.

Эти два Хольгерсона больше ничего никому не расскажут.

Мне не придется больше ломать голову, как поступить с ними в будущем.

Эти два Хольгерсона не окажут сопротивления, когда дело дойдет до отрезания уха.

Вальтер никогда не узнает, что эти два господина лишь по чистой случайности оказались в парке возле моего дома.

В общем, позитивного было довольно много. Неистовое сердцебиение у меня замедлилось до нормального ритма.

Пока эти мысли проносились в голове, я молча и с непроницаемым лицом смотрел через стекло. Саша первым нарушил тишину.

– Славная картина, – обратился он к Вальтеру и обоим его сотрудникам.

– Я не искусствовед, – высказался я, – но, может, кто-нибудь из вас объяснит мне общую композицию?

Чего не знали ни Саша, ни я, так это того, что и в фирме Вальтера трудились не по своей специальности люди с законченным университетским образованием. Один из этих двоих сотрудников действительно изучал историю искусств и, согласно моему желанию, взялся интерпретировать сцену в комнате за стеклом.

– Давайте я попробую поместить этот моментальный снимок в исторический контекст. За десять минут до представленной здесь инсталляции мы – в соответствии с вашими пожеланиями – передали обоим главным персонажам в этой комнате по одному грамму кокаина, упакованного в два маленьких целлофановых пакетика. В ответ на нашу просьбу употребить кокаин сначала ничего не произошло.

«Вот черт, я представлял себе это иначе», – разочарованно подумал мой внутренний ребенок.

– Мы выждали пять минут. Вежливое предложение с нашей стороны не привело к активизации потребительского поведения. А только к опухшему глазу у одного и разбитой губе у другого.

Вообще-то, я не хотел ничего слышать об этих проблемах, я только хотел узнать, почему два приклеенных к столу господина представляли собой вариант решения.

Слегка нервничая, я спросил работающего не по специальности искусствоведа:

– А потом?

– Поскольку Саша заранее предупредил, что именно в вопросе потребления кокаина от нас, в случае затруднений, ожидается креативное решение, мы немного занялись искусством.

Я вновь посмотрел через стекло на это деструктивное произведение искусства. И вот наконец, после вступительного слова, последовала собственно интерпретация:

– В правой и левой половинах картины вы видите зеркальные, одинаковые по содержанию результаты нашего творчества. Так что будет вполне достаточно сосредоточиться на левой половине в качестве примера. Поскольку мы не хотели применять дополнительного внешнего насилия, чтобы подтолкнуть этого господина к потреблению наркотика, то зафиксировали его голову на столе так, чтобы он сам неизбежно вдохнул лежащий на столе кокаин. Для надежности мы положили перед ним сразу три грамма.

– А для чего рот заклеен? – поинтересовался я.

– Это лучше вписывалось в общую картину – сначала полностью перекрыть этому господину доступ воздуха. Рот заклеен, на носу прищепка. Когда вы через минуту снимаете прищепку, нос автоматически и подчистую всасывает то, что лежит в непосредственной близости. Эффективнее, чем настольный пылесос «Дайсон».

– Я нахожу, что это так себе идея, – сказал Саша, глядя на бельевые прищепки.

– Что именно? – осведомился художественно одаренный сотрудник, который, вообще-то, ждал похвалы за свое занимательное объяснение.

– То, что вы использовали пластмассовые прищепки. Пластик замусоривает наши моря. Существуют ведь и деревянные.