— Марки… — сказала Александра, обнимая меня. — Бедный мой Марки.

Нью-Йорк,

лето 2011 года

События, связанные со смертью тети Аниты, отозвались эхом девять лет спустя, в августе 2011 года, когда дядя Сол позвонил мне и попросил съездить посмотреть, как снимают его имя со стадиона университета Мэдисона.

С тех пор как в июне он прогнал меня из своего дома, я жил в Нью-Йорке. Он переехал в Коконат-Гроув пять лет назад, и в этом году я впервые должен был провести лето не у него во Флориде. Как раз тогда у меня и зародилась идея купить там дом: если мне нравится во Флориде, значит, нужно иметь во Флориде свое собственное пристанище. Хорошо бы найти себе дом и спокойно писать — вдали от нью-йоркской суеты, но неподалеку от дяди. До сих пор я исходил из того, что мои приезды доставляют ему удовольствие, но сейчас подумал, что ему, наверно, тоже нужно место, чтобы жить своей жизнью, без племянника на шее. Его вполне можно понять.

Но странное дело: он почти не давал о себе знать. Совершенно на него не похоже. Между нами всегда существовала тесная связь, а после смерти тети Аниты и после Драмы мы сблизились еще больше. Пять лет я регулярно отправлялся на юг по Восточному побережью, чтобы скрасить его одиночество. Почему он вдруг сжег все мосты? Каждый день я задавался вопросом, не допустил ли я какой-то оплошности. Может, это связано с Фейт, управляющей супермаркетом, с которой, как я подозревал, у него роман? Может, он стесняется? Считает, что изменяет жене? Но жена умерла девять лет назад, он в полном праве с кем-то встречаться.

Он прервал свое молчание лишь два месяца спустя, послав меня на стадион в Мэдисоне. Назавтра после того, как его имя оттуда исчезло, у нас состоялся долгий телефонный разговор, и я понял, что именно Мэдисон стал сердцевиной механизма, погубившего Балтиморов. Мэдисон был ядом.

— Дядя Сол, — спросил я его по телефону, — что происходило все эти годы в Мэдисоне? Зачем надо было десять лет спонсировать стадион?

— Затем, что я хотел, чтобы на нем значилось мое имя.

— Но зачем? Это совсем на тебя не похоже.

— Почему ты спрашиваешь? Ты что, собрался наконец написать обо мне книгу?

— Не исключено.

Он рассмеялся:

— Вообще-то, когда Гиллель с Вуди уехали в Мэдисон, это стало началом конца. В первую очередь конца нашей с твоей тетей семьи. Знаешь, мы с ней так любили друг друга…

Дядя в общих чертах рассказал, как он, Гольдман-из-Нью-Джерси, встретил тетю Аниту и рядом с ней сделался Гольдманом-из-Балтимора. Вспомнил, как они познакомились, когда он в конце шестидесятых поехал учиться в Мэриленд. Отец тети Аниты, профессор Хендрикс, преподавал там экономику, и дядя Сол у него учился.

Отношения у них сложились прекрасные, и когда дядя Сол попросил его помочь с одним проектом, профессор Хендрикс охотно согласился.

Имя Сола так часто звучало в семье Хендриксов, что однажды вечером миссис Хендрикс, мать Аниты, даже спросила:

— Да кто же такой этот Сол? Только про него и слышу. Я скоро ревновать к нему буду…

— Сол Гольдман, мой студент, дорогая. Еврей из Нью-Джерси, у его отца фирма по производству медицинского оборудования. Очень мне нравится этот мальчик, далеко пойдет.

Миссис Хендрикс потребовала, чтобы Сола пригласили к ним на ужин; случилось это на следующей неделе, и Анита сразу подпала под обаяние любезного и утонченного юноши.

Чувства Аниты не остались без ответа. Сол, обычно весьма уверенный в себе, при виде нее терялся. Потом он пригласил ее на ужин — раз, другой. Его снова позвали к Хендриксам. Анита была поражена тем впечатлением, какое Сол производил на ее отца. Тот смотрел на него особенным взглядом — как на людей, к которым питал глубочайшее уважение. Сол стал иногда приходить к ним домой на выходных, чтобы поработать над проектом; по его словам, он собирался расширять и развивать компанию своего отца.

В тот день, когда они первый раз поцеловались, шел дождь. Он отвозил ее домой на машине, и они попали под ливень. Он затормозил, немного не доезжая до дома Хендриксов. По крыше машины с грохотом лупили струи дождя, и Сол предложил переждать. «По-моему, это ненадолго», — заявил он тоном знатока. Через несколько минут дождь хлынул с удвоенной силой. По ветровому стеклу и окнам струились потоки, скрывая их с Анитой от любопытных глаз. Сол погладил ее пальцы, она взяла его за руку, и они поцеловались.

С того дня они целовались по крайней мере один раз в день на протяжении тридцати пяти лет.

Помимо учебы в медицинском институте Анита работала продавщицей в «Дельфино», довольно известном вашингтонском магазине галстуков. Хозяин его был редкой скотиной. Дядя Сол иногда заходил ее проведать — вернее, заскакивал буквально пулей и только тогда, когда в магазине не было ни единого покупателя. Но хозяин все равно отпускал презрительные замечания и твердил Аните: «Я вам деньги плачу не за то, чтобы вы тут флиртовали».

И вот дядя Сол, чтобы его позлить, стал покупать галстуки: выходило, что его присутствие в магазине совершенно законно. Входил, делая вид, что они с Анитой незнакомы, бросал ей «Добрый день, мисс» и просил помочь с выбором. Иногда быстро принимал решение и покупал галстук. Но чаще всего долго колебался. Пробовал один, пробовал другой, по три раза перевязывал узел, просил у Аниты прощения за свою медлительность, а та закусывала губу, чтобы не расхохотаться. Хозяин, глядя на весь этот цирк, бесился, но помалкивал: покупателя упускать не хотелось.

Анита умоляла Сола больше не приходить — денег у него и так было мало, а он спускал все на никому не нужные галстуки. Но тот отвечал, что, наоборот, еще никогда не находил своим деньгам лучшего применения. Что он будет хранить эти галстуки всю жизнь. И когда тетя Анита долгие годы спустя предлагала выбросить старые галстуки, висевшие в их большом доме в Балтиморе, он страшно возмущался и говорил, что с каждым у него связано отдельное воспоминание.

Наконец Сол счел, что довел до ума проект перезапуска «Гольдман и К^о», и решил представить его отцу. Накануне поездки в Нью-Джерси он отрепетировал перед Анитой свои доводы — хотел убедиться, что все пройдет отлично. Но назавтра Макс Гольдман не захотел даже слушать о расширении компании. Сол получил отказ в рассмотрении дела, и его это страшно уязвило. Вернувшись в Мэриленд, он даже не осмелился рассказать отцу Аниты, что его послали куда подальше.

Профессор Хендрикс был убежденным борцом за гражданские права. Сол сочувствовал его борьбе, хоть и не был активистом. Иногда он ходил вместе с ним куда-нибудь на собрание или на демонстрацию, главным образом потому, что видел в этом способ отблагодарить его за помощь в подготовке своего проекта. Но вскоре обнаружил, что может извлечь из этого пользу совсем иного толка.

В то время всю страну охватили протестные настроения; демонстрации шли почти везде — против войны, против расовой сегрегации, против правительства. Студенты из всех университетов организовывали автобусные поездки в разные штаты, дабы увеличить число протестующих, и Сол, не имея ни денег, ни поддержки отца для финансирования своих идей по развитию «Гольдман и К^о», получил благодаря демонстрациям возможность бесплатно разъезжать по стране и изучать спрос от имени семейного предприятия.

Географический охват его перемещений менялся в зависимости от протестного движения. Волнения в Кентском университете, студенческие забастовки против Никсона. Он тщательно готовился к каждой поездке и организовывал встречи с администрацией больниц, с оптовиками, с перевозчиками. Оказавшись на месте, он в суматохе выбирался из толпы и исчезал. Застегивал рубашку, приводил в порядок костюм, откалывал антивоенные значки, повязывал галстук и отправлялся на встречи. Представлялся директором по развитию «Гольдман и К^о», небольшой фирмы-производителя медицинского оборудования из Нью-Джерси. И пытался понять, каковы потребности в разных регионах, чего ждут и чем недовольны больницы и врачи, в какую щель может просочиться «Гольдман и К^о». Может, нужны быстрые поставки? Или они заинтересованы в качестве оборудования? В сервисном обслуживании? Надо ли делать склад в каждом городе? Или в каждом штате? Он собирал сведения о помещениях, о зарплатах, о социальных гарантиях служащих. Вернувшись в свою комнатку в кампусе, он складывал исписанные страницы в большую папку и делал разные пометки на карте страны, висевшей у него на стене. В его голове жила одна-единственная мысль: пункт за пунктом подготовить такой проект развития отцовской фирмы, которым тот смог бы только гордиться. Это станет минутой его славы — он превзойдет брата, всеми уважаемого инженера. Станет человеком, обеспечившим устойчивость и долговечность Гольдманов.