Удар сзади в область шеи заглушил его слова. Грег повалился наземь. Габриэль схватил его за ногу и потащил по земле. Открыл багажник «БМВ» и, несмотря на больное плечо, сумел забросить Грега внутрь.

Плевать на эту боль. Другая, куда более жестокая, не отпускала его.

А вдруг он опоздал?

Он обыскал карманы Грега, нашел два телефона и финку с липкой рукояткой.

Всю в крови.

Габриэль захлопнул багажник, заблокировал дверцы и побежал обратно в старый дом. Грег мог солгать, сейчас он все узнает сам. Сжимая пистолет в руке, Габриэль толкнул дверь.

Мертвая тишина.

В окошко проникал луч холодного солнечного света, луч света, в котором кружилась пыль.

Он освещал лицо Тайри.

Изрезанное лицо Тайри.

Дыхание Габриэля оборвалось, пистолет выскользнул из рук. Он медленно подошел к Тайри и упал перед ней на колени. Протянул дрожащую руку к истерзанному лицу девушки. Ее открытые глаза смотрели на него бездвижно, умоляюще.

Я ждала тебя… всегда…

Кровь девушки продолжала медленно сочиться из большой раны в животе.

Габриэль заорал как помешанный.

Он выкрикивал одно только слово. Только одно.

Нет.

– Смотри, я тебе картинку нарисовал!

Тама сидела перед небольшим домом и улыбалась. Она взяла листок, который протягивал ей Вадим, увидела странное творение из движущихся фигур. Хижина с покатой крышей, украшенная тремя дымоходами, а на фасаде прорезано множество окон. Стены двигались, кривились, исчезали.

Прямые линии извивались, разбухали.

– Я специально для тебя это нарисовал! – добавил ребенок.

– Красивый рисунок. Спасибо.

Перед домом стояли девочка и маленький мальчик. Выражение их лиц менялось, они то смеялись, то плакали.

– Я каждый день рисую тебе картинки, – сказал Вадим.

– Я знаю, дорогой.

Вадим сидел на земле на оранжевом покрывале.

Перед ним стояла синяя тарелка, наполненная песком. И лежала куча белых листов и цветных карандашей. Он заговорил снова, но теперь его слова превращались в кашу.

– Но ты не… больше… не здесь… не смо… смотришь мои рисунки.

– Ты знаешь, я хотела остаться рядом с тобой. Остаться с тобой на всю жизнь. К тому же я вернулась, видишь?

– Значит, мы больше не… рас… рас… танемся? – с надеждой спросил Вадим, широко улыбаясь.

– Больше никогда! – подтвердила Тама.

Она взяла мальчика на руки и подняла с земли. И закружила его в воздухе.

Кружить, кружить и кружить. Он так сильно смеялся, они были так счастливы.

Тама опустила ребенка обратно на покрывало, и он снова стал рисовать, пока она плела корзину. Вдруг она услышала громкий шум и повернулась к дому. Дом только что обрушился.

Потом снова посмотрела на Вадима. У него было ненавистное лицо его отца.

Лицо дьявола.

Тама открыла глаза, перед ней был ужасный цементный пол. Ее рот, сухой, как пустыня, с трудом втягивал спертый воздух.

Она пришла в себя, и пока еще боль была более терпимой.

Словно ей сделали наркоз.

Через час, может, два, боль вернется с прежней силой и заставит ее вновь потерять сознание.

Потерять сознание или потерять жизнь.

Потерять жизнь или потерять рассудок.

Габриэль припарковал машину перед старым домом. Он перестал кричать, перестал плакать.

Его сердце постепенно ожесточалось. Снова он станет ко всему безучастным.

Навсегда.

Он вернулся внутрь, взял Тайри на руки и отнес ее к машине. Он больше не чувствовал раны на плече, не чувствовал ничего, кроме душевной боли.

Он опять опоздал.

Опять не смог защитить ту, что любил.

Он завернул тело Тайри в одеяло и уложил в машину. Снова пустился в путь, объехал «БМВ» и спустя три минуты прибыл на свой хутор. Он сразу направился в конюшню и оседлал Гайю. Схватил поводья и повел лошадь к машине.

– Тебе придется мне помочь, старушка, – прошептал он.

Пока он устраивал тело Тайри в седле, Софокл подошел к своему хозяину. Он не выказал никакой радости, не вилял хвостом.

Он все понял.

А когда Габриэль снова взял поводья Гайи, собака последовала за ними. Они поднялись по тропе, идущей вдоль пустых пастбищ и ржавой колючей проволоки. Затем вошли в лес, когда солнце скрылось за тяжелыми грозовыми облаками. Габриэль шагал быстро, его глаза были прикованы к земле.

Я всегда ждала тебя…

До поляны с могилой они добрались за полчаса.

Габриэль положил Тайри возле вырытой им раньше могилы. Распахнул края одеяла, долго смотрел на нее, стоя на коленях на мокрой земле.

Даже обезображенная, она была красивой.

Он прикоснулся к ее лицу, закрыл веки.

Навсегда.

Я бы хотела остаться с тобой…

Габриэль стоял рядом с телом девушки на коленях больше часа, он тихо плакал, тихо плакало небо.

Прежде чем накрыть Тайри простыней и опустить на дно ямы, он вложил ей в руку розу. Рассыпал оставшуюся часть букета по ее телу, затем схватил лопату, которая торчала из седельной сумки.

Его возлюбленная незнакомка скрылась в черной земле.

Навсегда.

Габриэль ничего не сказал. Потому что никакие слова не могли выразить того, что он чувствовал.

Габриэль не заготовил креста. Потому что Бога не существовало.

Существовали лишь подонки, убийцы и Спящие красавицы.

Изри понимал, что сильно рискует. Но ничего не мог с собой поделать.

Он проехал через Пон-де-Монвер и направился к Коль-дю-Сапе. Он хотел увидеть Василу, которая по-прежнему не брала трубку. Может, просто телефон не работал.

Доехав до фермы Василы, он притормозил, но не остановился. Хотел увериться в отсутствии полицейской засады. Убедившись, что окрестности пустынны, он вернулся к ферме по грунтовой дороге, на которой всегда было мало машин. Припарковался за бабушкиным домом, оставил пистолет в бардачке.

Обойдя дом, он резко остановился. С дороги ему не было видно, но перед домом стояла машина, и человек в рабочем комбинезоне выносил из небольшой пристройки разные вещи. Изри хотел было сразу вернуться, но не успел.

Незнакомец уже направлялся к нему.

– Кого-то ищете?

– Я… я пришел повидать Василу, – просто ответил Изри.

– Вы ей?..

– Внук.

– А…

Мужчина, казалось, был очень смущен.

– А вы кто? – спросил Изри.

– Пьер Жак, – сказал он, протягивая сильную мозолистую руку. – Хозяин дома, в котором жила ваша бабушка.

– «Жила»? – повторил Изри. – А что, она здесь больше не живет?

– Васила… умерла. Неделю назад.

Эта новость ошеломила Изри. Он продолжал стоять на ногах, но в душе в тот же миг образовалась пустота. Он прислонился к стене дома и закрыл глаза.

– Мне очень жаль. Почему вам никто не сообщил?

– Я… Меня не было во Франции, – сказал он. – Последние несколько месяцев я провел за границей… Со мной не могли связаться.

– Вы Изри, сын Межды?

Изри кивнул.

– Васила много рассказывала мне о вас, – продолжал Пьер. – Она очень вас любила.

Сердце Изри раскололось, и его затопила волна боли.

– Она умерла здесь? – спросил он хрипло, еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать.

– Нет, в больнице в Менде… она пролежала там больше месяца. Я звонил вашей матери, сообщил ей.

Лицо Изри болезненно скривилось. Межда даже не удосужилась написать ему.

– Она ведь приезжала… Ваша мать. Приезжала через два дня после смерти Василы. Забрала кое-какое добро и уехала.

– Какое добро?

Поняв, что ступил на семейное минное поле, мужчина не знал, как говорить с этим молодым незнакомцем.

– Только то, что имело ценность, – смущенно произнес он. – Все остальное она оставила. Вот почему я здесь все убираю. Иначе никак, понимаете…

– Понимаю, – тихо сказал Изри.

– Но ваша мать не захотела заниматься похоронами, так что… ими занялся я.