— Служение церкви не может быть подлостью! Вильгельм, герцог Нормандский, пообещал в случае своей победы утвердить веру Христову над всей Англией, заложить новые монастыри и храмы во славу Господа Бога нашего! Per signum crucis de inimicis nostris libera nos, Deus noster. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.— Монах снова перекрестился. Трижды. С напором, впечатывая пальцы в собственные плечи и лоб. — И клянусь Кровью Христовой, муками Спасителя и чудесным воскрешением Его, все истинно верующие будут бороться, чтобы корона Англии досталась Вильгельму! Propter magnam gloriam Tuam, Domine Deus, Rex caelestis, Deus Pater omnipotens. Domine Fill unigenite, Iesu Christe, Domine Deus, Agnus Dei, Filius Patris…И тут Вратко не выдержал. Двоедушие монаха заставило парня забыть о разумной осторожности, о том, как недавно еще он уговаривал себя терпеть и сдерживать гнев. Какая вера стоит того, чтобы положить ради нее в чистом поле тысячи людей? Чем можно оправдать их смерть? Установлением власти Рима еще над одной державой?

Новгородец прыгнул, не поднимаясь на ноги. Прямо с пола, как дикий зверь.

Дотянуться бы здоровой рукой до горла подлеца, а там будь что будет! Даже смерть не страшна, ибо он отомстит святоше за многих и многих. За новгородца Позняка, за пиктов, погибших в Скара Бра, за Харальда Сурового, величайшего правителя и полководца, за графа Тостига, перед смертью проявившего благородство, достойное лучших мужей, за Хродгейра, Асмунда, Олафа, Сигурда, Гуннара, Хрольва, Игни, ярла Торира Злая Секира и датчанина Лосси по прозвищу Точильный Камень. И еще за тысячи достойных и честных воинов! Как норвежцев, так и саксов…

Эйрик опередил его. Наскочил сбоку, толкнул плечом, пнул падающего ногой в живот.

Вратко отлетел, больно стукнувшись коленом о край лавки. Хотел подняться, но раненая рука подвела — вспыхнула, словно пронзенная каленым железом, и подломилась. А Эйрик, рад стараться, несколько раз ударил ногой по чем попадя.

Боевой задор стих так же быстро, как и взыграл.

Парень скорчился, едва сдерживаясь, чтобы не взвыть от боли. Чего-чего, а мольбы о пощаде от него не услышат. Пускай лучше убьют!

— Прекрати! Что ты творишь! — зазвенел голос Марии.

Удары, сыпавшиеся на спину и голову Вратко, прекратились. Послышался шум возни, а затем суровый окрик Модольва-хевдинга:

— Оставь его, Эйрик! А ты, Харальдсдоттир, если не хочешь, чтобы тебя к лавке привязали, тихо сиди! И в драку не встревай!

Новгородец осторожно приоткрыл один глаз.

Худощавый викинг стоял, сжимая запястья королевны и вытянув руки как можно дальше, поскольку Мария так и норовила достать его ногой.

Модольв решительно схватил королевну за плечи и толкнул обратно на лавку.

— Свяжи этого ублюдка… — приказал он Эйрику. И обратился к Бернару: — Может, прирежем его? На кой он нам сдался, святой отец? Что ни русич, то крапивное семя… Я бы весь их народ под корень извел.

— Не давай гневу взять верх над собой, сын мой… Ибо сказано: «Умягчай жестокое, согревай озябшее, направляй заблудшее!» Юноша сей горяч, но это свойство юности. Не будем прибегать к крайним мерам без особой необходимости. Возможно, благодать Иисуса Христа еще осенит его своим крылом… — Монах подумал, вздохнул и продолжил: — Но связать колдуна все же необходимо. Ради его же собственной пользы. И чтобы его порывы не мешали нашей мирной беседе.

Эйрик хрюкнул. Как показалось Вратко, от распирающего смеха. Лживость и двуличие монаха даже викинга привели в восторг:

— Речи ты ведешь правильные, но поступки твои и твоих подручных достойны лишь разбойников с большой дороги!

Видно, о том же подумала Мария.

— Иногда приходится прибегать к жестоким поступкам ради высшей цели, — не моргнул глазом Бернар. — А какая цель может быть выше, нежели распространение веры на все ведомые людям земли?

Королевна промолчала. Отец Бернар, скорее всего, принял молчание за одобрение его слов, а потому кивнул и елейным голосом распорядился:

— Свяжите русича и продолжим наш разговор.

Эйрик, не проявляя излишней жалости, перевернул Вратко на живот и туго скрутил запястья парня ремнем. Немного подумал и обмотал щиколотки. Как барана. Подергал ремешки и, удовлетворившись результатом, вернулся на свое место около очага.

Лежа ничком, новгородец не мог видеть лиц никого из находившихся в хижине людей, но отлично слышал их голоса, улавливая малейшее изменение настроения.

Священнослужитель заговорил уверенно, осознавая правоту и с каждым словом все больше и больше увлекаясь и распаляясь.

— Поход Вильгельма Нормандского получил благословение Святейшего Римского престола и всех епископов. Рядом с ним, плечом к плечу, идет Эвд, епископ Байеский… Перед войском его несут хоругвь, освященную самим Папой Римским. Число рыцарей, идущих вслед за герцогом, огромно… Гарольд Годвинссон мог бы оказать сопротивление вторжению нормандцев, собрав все силы английских графств, призвав на помощь Нортумбрию и Мерсию, которые теперь обескровлены двумя сражениями с приплывшими северянами. Но теперь… Теперь он просто не успеет перебросить саксонскую рать на юг. В день Святого Михаила Архангела, если будет на то воля Господа, Вильгельм переправится и начнет победное шествие по острову!

— Зачем ты мне это рассказываешь? — с плохо скрываемой ненавистью произнесла Мария.

— Чтобы вы поняли, ваше высочество, что торжество Церкви Христа в Англии неизбежно. Любая попытка воспрепятствовать ему обречена на провал. Всякая помощь будет достойно оценена и впоследствии вознаграждена.

— Это следует принимать как приглашение в свои ряды? В ряды передового отряда, устанавливающего торжество Римской церкви в Англии, а после нее во всем обозримом мире?

— Да, ваше высочество.

— И за какие же заслуги я удостоена такой чести?

— Дочь королевы Элизабет, которая прославлена от Италии до Норвегии своим благочестием, сама окажет нам честь, встав под наши знамена. Ведь в твоем роду люди, столь много сделавшие для распространения веры в языческие земли, как королева Елена и Вальдамар-конунг. Анна, дочь Ярицлейва-конунга, правит благословенной Францией вот уже шесть лет, с тех пор как опочил король Генрих, и тоже известна всем как благочестивая христианка…

— А не думаешь ли ты, монах, — прервала речь Бернара Мария, — что когда королева Анна узнает, что ты захватил и держишь в плену дочь ее сестры, то тебе и приспешникам твоим не поздоровится? Тем паче, слышала я, король Филипп не поддержал Вильгельма Нормандского ни войском, ни серебром…

— Филипп юн, а королева Анна, которую король Франции слушается во всем, слишком осторожна. Нормандское герцогство по силам соизмеримо с Францией. Вильгельм не вассал французскому королю, но союзник, а то и соперник. Хоть и просил помощи и поддержки с несвойственным ему смирением, когда повидался с Филиппом в Сен-Жермене. Король Франции посоветовался с наиболее видными баронами и отказал. Он сказал, что норманны и так не слишком подчиняются Парижу, а если завладеют Англией, то гордыня их возрастет до небес. Если же Господу будет угодно даровать победу Гарольду, королю Англии, то помощь Вильгельму даст Франции могущественного и злопамятного врага. Хотя ни Филипп, ни Анна не препятствовали рыцарям Лангедока и Гаскони, Оверни и Пуатье, Анжу и Шампани, которые искали славы и битв, присоединиться к войску Вильгельма.

— Ты оправдываешь поступок моего франди, короля Франции. Но не ответил на мой вопрос. Боишься ли ты расплаты за свой поступок?

— Нет. Не боюсь, — устало обронил Бернар.

— Среди уцелевших воинов Харальда, — пояснил Модольв, — не сегодня, так завтра будет пущен слух, что дроттинг Мария Харальдсдоттир умерла на Оркнейских островах в тот же день и час, когда великий конунг погиб, пронзенный стрелой в горло на поле битвы при Стэмфордабрюгьере. Эллисив Ярицлейвдоттир не станет опровергать эти слухи — даже явная ложь лучше позорной правды, что ее дочь сбежала из дома. Олафу и Магнусу Харальдсонам всегда было наплевать на судьбу своих сводных сестер. Не так ли, дроттинг? Всем твоим знатным и владетельным родичам проще будет поверить в твою безвременную смерть, принять ее и оплакать, как полагается.