Наконец перед глазами пленников открылась еще более обширная поляна, чем та, на которой их захватили. На краю ее стояла покосившаяся избушка, около которой помахивали хвостами четверо коней, привязанных к корявой жердине. Очень похоже на жилище лесника или бортника: маленький хлев, где, пожалуй, могла поместиться лишь одна корова, рядом два стога сена, покосившийся плетень неизвестно от кого в эдакой глухомани.

Неподалеку на траве расположились викинги, числом не более десятка. Кто-то спал, кто-то играл, кидая нож в очерченный круг и разделяя после по особым правилам землю, выигрывая или же уступая соперникам узкие клинья дерна. Двое неспешно переговаривались, посмеиваясь в густые усы, а один правил оселком лезвие меча. Благодаря длинным усищам и белым волосам спутать его с кем-то другим не смог бы никто.

Хевдинг Модольв Кетильсон отложил меч и поднялся навстречу своим воинам.

— С добычей?! — не то спросил, не то отметил очевидное он.

— А то? — осклабился Скафти. — Все как ты и говорил…

— Хвала Всевышнему, — перекрестился Белоголовый. — Отец Бернар оказался прав.

Он подошел ближе, внимательно оглядывая пленников, и вдруг нахмурился:

— Где дикарка?

— Убежала, — хмыкнул Скафти.

— Что значит — убежала? Ты слышал, что сказал отец Бернар?

— Да подумаешь…

— Я тебе дам «подумаешь»! — зарычал Модольв. — Ты чей хлеб жрешь?

— Ну… — Скафти развел руками. — Твой хлеб, хевдинг…

— Тогда выполнять приказы надо!

— Так, хевдинг! — вмешался Эйрик. — Мы Харальдовну привели! И ворлока тоже!

— Заткнись! — отмахнулся от него Модольв. — Тебя кто спрашивал? Как вы могли упустить дикарку?

— Ну… Как-как… — Скафти переминался с ноги на ногу. — Верткая она, что куница. Сбежала…

Кетильсон открыл было рот, чтобы выругаться, но передумал, плюнул в сердцах, едва не забрызгав сапоги рыжего викинга, развернулся и, подойдя к хижине, несколько раз постучал кулаком в дверь.

Заметив, как брезгливо скривился Эйрик, Вратко удивился — кто бы там мог скрываться? Но тут на пороге возникла сутулая фигура отца Бернара. Его лицо сияло как у апостола, которому удалось обратить к истинной вере целый народ закоренелых язычников. В пальцах монах держал небольшой ларец, памятный новгородцу по встрече Модольва и Эдгара Эдвардссона вблизи от берега Дервента. Насколько парень запомнил, внутри потемневшей от времени деревяшки должна храниться священная реликвия: ноготь Иисуса Христа.

— А! Вернулись! — неожиданно приветливо обратился к викингам вечно хмурый монах. — Как дела на поле брани? Крепко ли держится войско язычников?

— Норвежскому войску скоро конец, — неохотно ответил Скафти.

— Ты так говоришь, будто сопереживаешь этой беде.

— Там, в кругу щитов, стоят сейчас несколько человек, которые…

— С которыми тебя связывают узы дружбы? — прищурился Бернар.

— Нет, которые остались мне должны.

— Ну, сын мой, грех сребролюбия следует искоренять в себе. И тогда Господь наш, Пресветлый и Всеблагой, воздаст тебе по заслугам.

Скафти махнул рукой, словно бы соглашаясь, но на его лице не было заметно особого смирения или раскаяния. Викинг мало верил в небесное воздаяние за смиренное поведение здесь, на грешной земле. Точнее, совсем не верил.

— Мария Харальдовна здесь, — вмешался Модольв. — И ворлок-русич тоже.

— Да? — встрепенулся священнослужитель. Часто закивал. — Да, да, да… Именно это я и предполагал. Хродгейр-скальд решил спасти их, отправив подальше от боя? Так?

— Верно, — согласился Эйрик. — Мы как раз из лесу глядели, как Гарольд вновь переговоры с братцем затеял…

— Переговоры? И что же? Почему с Тостигом? Почему не с конунгом?

— Так убили же Харальда…

— Что ж ты молчал?! — воскликнул Модольв.

— И правда, сын мой, с этого начинать нужно было, — мягко заметил монах. — Не знаю, примет ли Господь душу человека, столь многогрешного, но я помолюсь за ее упокой.

— Это ж надо! — не мог успокоиться Кетильсон. — Харальд погиб! Мало мне верится, что с конунгом могли запросто совладать даже самые лучшие бойцы. Кто убил его?

— Да кто ж его знает? — развел руками худощавый викинг.

— Как так?

— Стрела его достала. В горло, — коротко пояснил седобородый урман, до того молчавший.

— Да примет Господь душу раба твоего грешного… — перекрестился Бернар. — Ладно, сын мой, сказывай дальше. Ты о переговорах что-то начинал… Выходит, Тостиг теперь в норвежском войске командует?

— Он самый, святой отец.

— Теперь судьба языческого войска ясна мне даже без молитвы и предзнаменований. Граф Тостиг кто угодно, но не полководец. Ладно, сказывай, что после было.

— Долго они беседовали, а потом конунг английский коня поворотил — чуть рот скотине не порвал.

— Видать послал его Тостиг Годвинссон, — добавил со смешком Скафти. — Далеко послал, по-королевски. Хоть и не полководец, а послать может от души…

— Тут саксы снова начали для боя строиться, — продолжал Эйрик. — Наши тоже подобрались, щиты сдвинули…

— Наши… — хмыкнул Скафти.

Эйрик не обратил внимания на его замечание.

— Начали, говорю, обе стороны к битве готовиться. Тут, глядим, идут, голубчики. С одним всего лишь охранником, да и тот раненый.

— С одним всего? — насмешливо передразнил хевдинг. — То-то я гляжу, Торд совсем не вернулся, а Скегги еле ковыляет, на ногу ступить не может.

— Это был Асмунд, — сказал Эйрик и ничего больше не пояснял.

— Хорошо. Бойцы хоть куда. Вдесятером едва-едва одного Асмунда одолели… — сварливо начал Модольв, но монах движением руки заставил его замолчать.

— То, что ворлока взяли живьем, что дочь Харальда пленили, это хорошо… Ведите их в дом!

Чувствительный толчок в спину заставил Вратко сделать несколько быстрых шагов и нырнуть под низкую притолоку.

В хижине властвовал полумрак, с которым безуспешно боролся алый отсвет углей в небольшом очаге. Насколько можно было разглядеть, убранство избушки очень напоминало жилище Вульфера. Та же бедность…

Эйрик толкнул новгородца в угол. Погрозил кулаком:

— Только сдвинься с места!

И вышел.

Следом завели Марию. С ней викинги Модольва обращались куда как почтительнее. Бородатый урман поддержал за локоть, переводя через порог, усадил на лавку. И вроде как поклонился на прощание. Или Вратко показалось?

Сквозь открытое окно долетел голос отца Бернара:

— А сейчас, сын мой, отправь пару человек последить, как там бой заканчивается… А я еще помолюсь.

— Эйрик! Кнут! — гаркнул Кетильсон. — Слышали, что святой отец приказал? Бегом!

Воцарилась тишина.

Потом вполголоса забубнил монах:

— Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis. Laudamus te, benedicimus te, adoramus te, gloriflcamus te, gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuam…Вратко огляделся еще раз. И не сторожит никто вроде бы, а не убежишь. Удавка на шее, окошко маленькое — без шума не протиснешься, да и королевну бросать негоже. Мария сидела безучастно. Смотрела прямо перед собой, но, кажется, не видела ничего. Уж не обезумела ли от пережитого?

— Харальдовна… А, Харальдовна… — негромко позвал словен.

Девушка молчала.

— Слышишь меня или нет, Харальдовна?

Она не ответила.

Вратко попытался приподняться, чтобы подсесть поближе. Может, толкнуть ее надо? Бывает так, что человек задумается и не слышит, как к нему обращаются. Веревка на шее перехватила дыхание. Да, умелец связывал — и захочешь удрать, а не выйдет.

— Ответь мне, Харальдовна, не молчи. Что делать-то будем? Выбираться надо, спасаться…

Дочь конунга медленно повернулась к нему.

— Ты сам спасайся, Вратко. Беги, если получится.

— Как это? — возмутился парень. — Я тебя не брошу!

— Беги один, — упрямо повторила девушка. — Мне это уже ни к чему.

Вратко опешил. Это еще что за шутки? Разве можно так?

Монах за окном продолжал славить Господа:

— …Jesu Christe, Domine Deus, Agnus Dei, Filius Patris, qui tollis peccata mundi, suscipe deprecationem nostram…