— Не мне? Да, ты прав. Я не буду его судить. Судья найдется! — Датский вождь махнул рукой и повернулся спиной к Хродгейру.

Скальд тоже не стремился продолжать разговор.

— На весла! — коротко бросил он норвежцам.

Оба дреки сорвались с места почти одновременно.

Гуннар вел корабль со все возрастающей уверенностью. Штевень смотрел на дальний мыс, напоминающий конскую голову. Не потому ли и остров назван Лошадиным? Ведь вряд ли местные жители разводят табуны скакунов. Северные лошадки, Вратко знал это по рассказам торговых гостей, низкорослые и мохнатые. А на островах, лежащих севернее Англии, говорят, вообще выращивают породу, что взрослый человек и верхом-то поехать не сможет — ноги по земле волочиться будут. На открытых пастбищах островные лошади бродят месяца два-три, за это время лишнего жира не нагуляешь и силы не наберешь, а зимой их кормят тресковыми головами и сушеной селедкой.

Корабль датчан забрал гораздо правее в море. Видно, Лосси не хотел даже по морю идти рядом с колдуном. Но следовал «Жрущий ветер» туда же, куда и «Слейпнир». Вратко вначале удивился. Что это за дела? Датчане и норвежцы то друг с дружкой режутся не на жизнь, а на смерть, то вдруг на общий воинский сбор плывут. Похоже, Лосси хочет в войско Харальда Сурового вступить… Но после новгородец подумал, что, если разобраться, северные народности почти ничем и не отличаются. Не больше, чем словены от древлян или поляне от вятичей, то есть узором на миске, вышивкой на рубахе, видом заколки или серьги. Даже язык, и тот общий. Нет, может быть, когда-нибудь и начнут народности, Киевскую Русь населяющие, делиться, чей язык лучше, да главнее, да красивее, да старше, но парню не хотелось об этом задумываться… Вот и речь северных мореходов почти не отличалась. Где норвежец, где датчанин, где свей? Значит, и Лосси, как свободный вождь, мог захотеть вместе с Харальдом Суровым против Англии выступить, поискать воинского счастья. Тем паче конунг норвежский — полководец знаменитый. Мало кто из людей Хродгейра сомневался в грядущей победе.

Примерно на полпути к мысу Конской Головы, как окрестил его для себя Вратко, «Жрущий ветер» вырвался вперед. Где датчане нашли новые весла? Впрочем, с них станется и ограбить кого-нибудь, лишь бы спастись от позора.

Норвежцы гребли легко и с удовольствием. Будто пытались в работе забыть недавний ужас. Сигурд сказал, что накилеви пожирает одиноких путников, которых ловит вблизи морского берега, а иногда, озверев от голода, подбирается к человеческому жилью. Но чтобы напасть на дреки, полный вооруженных воинов? Такого раньше не случалось. Что-то недоброе творится в мире, если даже чудища морские привычки менять начинают. Чары наводят, в стаи сбиваются… Ох, недоброе…

Вратко размышлял, глядя на приближающийся берег. По мере того, как рассеивался туман, невидимые раньше за его пеленой проступали пологие холмы, поросшие зеленым вереском. Они сбегали к пенному прибою желтоватыми ступеньками скал. А над холмами вставало стеной пронзительной синевы небо. Если бы кто-то рассказал новгородцу, что свод небесный может быть такого чистого, яркого, неповторимого цвета, он решил бы, что ему врут. Нагло и бессовестно.

Но когда дреки обогнул мыс, все мысли вылетели у парня из головы.

Он увидел бухту и серо-желтый берег, на котором отдыхали, словно диковинные морские звери, не меньше сотни кораблей. Длинные, украшенные на штевнях головами чудовищ, они сложили весла, будто стрекозы крылья.

— Сила! — усмехнулся Хродгейр.

— Не сила, а силища! — восхищенно проговорил Сигурд.

«Это точно, — подумал Вратко. — Достанет ли у саксов духа, чтобы противостоять такому войску?»

«Слейпнир» осторожно приблизился к берегу.

Викинги выбрались на песок. Со всех сторон к ним набежали бородатые, одетые в кожаные куртки норвежцы. Многие из них приветствовали дружинников Черного Скальда, как старых друзей и соратников. Словен неловко чувствовал себя среди гогочущих северян. Речь их он понимал хорошо, но привыкнуть, что старого друга после долгой разлуки нужно хорошенько стукнуть кулаком по спине, до сих пор не мог. Зато он с наслаждением ступил на твердую землю. Вдохнул запахи, хоть немного отличающиеся от аромата моря и корабля.

Холодный ветер Оркнейских островов ерошил волосы, но солнце припекало, даром что Вратко забрался далеко на север.

Как же приятно растянуться на пригорке, на упругой короткой траве, раскинуть руки и смотреть в небо, угадывая в очертаниях облаков давно знакомых зверей. Вот лось бежит, размашисто выбрасывая широкие копыта, а вот теленок набычился, пытается напугать крошечными рожками. Вот тетерев присел на ветку, сложив хвост, а вот хищная птица — орел или ястреб — раскинула крылья и парит в вышине. Впрочем, птиц в небе и без того хватало. Чайки вились над заливом в надежде поживиться чем-нибудь от котла дружинников, которых собралось под знамена Харальда Сурового никак не меньше пяти тысяч. Это Вратко прикинул приблизительно, на глаз, по числу сгрудившихся кораблей. Если на каждом из них хирдманов не меньше, чем у Хродгейра, то сила получается внушительная. Возможно, у английского короля Гарольда Годвинссона войско и побольше, но всем известно: викинги — бойцы страшные и опасные, что на суше, что на море…

— У нас сведущие люди говорят… — лениво пробормотал Олаф, щурясь под лучами солнца. — Говорят люди, что чайки — это души погибших в волнах людей.

— Может быть, может быть… — поддержал его Сигурд. — Те, кто утонул.

— Почему? — удивился Вратко.

— Потому, что те, кто погиб с оружием в руках, попадают в Вальхаллу, — терпеливо пояснил Сигурд.

— А христиане по-другому учат. — Парень решил блеснуть знаниями. — К нам священник из Киева приехал. Грек. Ребятню собирал, о Боге рассказывал. Ну, меня тятя тоже посылал слушать… Говорит, пригодится в жизни.

— Э-э, погоди, Подарок, а ты крещеный ли? — подал голос Асмунд.

— А то? Мы все крещеные! — горячо ответил Вратко.

— А у вас что, сперва крестят, а после про Бога рассказывают? — с хитрецой поинтересовался викинг.

— Конечно! Крестят-то младенцев несмышленых. Это деда моего, Третьяка, взрослым крестили, когда князь Владимир приказал всех в греческую веру перевести.

— Младенцев! — передразнил Сигурд. — Князь приказал! Я думаю, мужчина должен сам выбирать себе веру. Как меч. Когда Олаф Толстый хотел нас всех окрестить, дело Стикластадиром закончилось.

— Новгородцы тоже не сразу голову перед Владимиром и греками склонили! — Вратко приподнялся на локте. — Много крови пролилось. Люди крепко за веру пращуров держались! — И добавил упавшим голосом: — Только сейчас ее уж и не вспоминают. Почти никто не вспоминает…

— То-то и оно… — начал было Асмунд, но Олаф перебил его.

— А скажи, Подарок, ты, когда накилеви увидал, какого бога вспомнил? Кому первому помолился?

— Признаться, — вздохнул словен, — я ни о каких богах не подумал…

— Вот и выходишь ты, паря, самый что ни на есть безбожник! — заржал Сигурд. — Колдун! Правильно Лосси на тебя говорит!

Вратко хотел обидеться. Очень хотел. Даже воздуха в грудь набрал, чтобы гадость какую-нибудь старику сказать, но тут на его лицо упала тень. Новгородец поднял голову и увидел Хродгейра. Черный Скальд стоял, заложив большие пальцы за пояс, и глядел туча тучей.

— Что случилось, вождь? — встрепенулся Сигурд. — Беда, что ли, какая?

— Сами решайте, беда или нет. — Голос Хродгейра звучал встревоженно. Вратко в первый раз видел его таким. Не испуганным, а именно встревоженным. Будто очень плохую новость узнал и торопится рассказать ее верным дружинникам.

— Да что ж такое-то? Не томи душу! — Дремавший Гуннар сел.

— Лосси, как на берег выбрался, в первую голову к конунгу пошел.

— Зачем это? — прищурился Сигурд.

— А ты не догадываешься?

— Догадываюсь…

— То-то и оно. Нажаловался. Обвинил нас в колдовстве.

— Нет, что за дерьмовый народ эти датчане! — возмутился Олаф, вскакивая на ноги. — Дайте мне топор, я башку ему вобью в плечи!