Но огонь не прекращал попыток смести призрачный колпак. С хлопками, шипением и брызгами горящей смолы начали вспыхивать окружающие капище ели. На висках Ведающего Грозу выступили капельки пота. И это в мороз!

– Помогайте! – отрывисто бросил он жрецам, не оборачиваясь.

Остроухие кинулись друг к другу, схватились за руки, словно в хороводе. Один из учеников прижался спиной к костлявому хребту Ведающего Грозу. Прижался и замер, закрыл глаза, сосредотачиваясь.

Защитный купол пошел вперед, вдавливаясь полусферой в ревущее пламя. Вначале быстро, почти рывком. Потом все медленнее и медленнее. Наконец остановился.

Ведающий Грозу скрипел зубами и, если бы не спина ученика, упал бы на колени. Младшие жрецы стонали от ужаса, дрожали, но не размыкали круга, подпитывая Силой предводителя. В общем, держались достойно.

А огонь приближался. Укрывающий землю снег испарялся, горели корни деревьев и жалкая трава, высохшая и блеклая. Горела желтоватая, на три четверти сложенная из песка горная почва. Плавились скалы.

Преодолевая желание бросить все и кинуться наутек, Ведающий Грозу медленно проговорил:

– Отходим. Круг не разрывать.

Шаг за шагом дроу отступали под натиском стихии. Двоих, обессилевших раньше остальных, волокли на руках. Но каждый продолжал истово впитывать животворящую силу леса, гор, воздуха, ручьев, соединять в единый поток с такими же потоками (какой-то тоньше, какой-то мощнее) соратников и вливать в старшего жреца.

Десяток шагов. Два. Три. Четыре…

– Все… – прохрипел Ведающий Грозу, усаживаясь на снег. Его ребра ходили ходуном, словно не под гору шел, а в гору, да еще с непосильным грузом на плечах.

Еще шестеро из сопровождавшей и поддерживающей его дюжины карликов рухнули без сил. Трое из них не подавали признаков жизни.

– Злого Горностая сюда… – не поднимая головы, просипел верховный жрец. – Пускай воинов берет. Побольше…

Кир пришел в себя, стоя на четвереньках посреди зеркальной глади неясного серо-зеленого цвета. Несколько мгновений потребовалось молодому человеку, чтобы понять – это расплавившийся и вновь застывший камень. Возможно, это был диабаз – горная порода, навевавшая воспоминания о застенках родового замка ландграфа Медренского. Немного больше времени потребовалось, чтобы осознать – он жив. То есть не диабаз и уж тем более не замок Медренского, а т’Кирсьен делла Тарн, тьяльский дворянин, он же наемник Кир по кличке Малыш.

Все тело горело, но не от жара, хотя раскаленный воздух дрожал над поляной и в его зыбком мареве дергались, как припадочные, обгорелые остовы елей, бывших некогда горделивыми красавицами, стражами горного капища. Просто кожа зудела, вызывая острое желание впиться в нее ногтями и чесать, чесать, чесать… Как если бы месяц с лишним не мыться даже в холодной воде, не говоря уже о ванне и мыле.

Тьялец огляделся. Везде оплавленные скалы и черные скелеты деревьев.

Так вот ты какая, Стихия Огня!

На этот раз он не только не прилагал усилий, он даже подумать не успел – хорошо, дескать, Огонь подчинить бы…

Стихия влилась в него могучим потоком, защитив от жертвенного пламени и вложив в руки страшное оружие.

Молодой человек помнил упоение, близкое к экстазу, с которым он управлял клокочущими струями и клубами огня, посылал валы на ненавистных остроухих, которые позорно сбежали, не приняв честной схватки. Так им и надо. А попробуют вернуться – превратятся в такие же кучки пепла, как…

Сильнейший спазм скрутил желудок тьяльца. Хлынувшая желчь обожгла горло.

Жоррес и Вензольо!

Можно утешать себя мыслью, что они все равно сгорели бы, но… От суровой правды не уйдешь. Их убил он, Кир. Золотой Вепрь получил обещанную жертву.

Проклятое кровожадное чудовище!

Кир попытался встать на ноги, но подрезанные сухожилия вновь подвели, он нелепо завалился набок. Выругавшись сквозь зубы, он поднялся, упираясь локтем, и вновь оказался на четвереньках. Как лесной зверь. Хорошо бы найти какую-нибудь палку, иначе далеко не уйдешь. А уходить надо. Добраться до ближайшей реки, связать пару бревен и уплыть. Постой-ка! Ведь реки сейчас наверняка замерзли… А! Все равно! Все реки в горах Тумана текут на юг. Следуя вдоль русла, можно выбраться к людским поселениям.

Самое главное сейчас – посох или палка с загогулиной, похожая на костыль. Последняя даже предпочтительнее, пожалуй.

Кряхтя, молодой человек пополз на четвереньках, самому себе напоминая полураздавленного жука. Широкую лужу цвета червонного золота он миновал, даже не обратив внимания. Ярость и ненависть к остроухим, смешавшись с постыдной жалостью к немощному, неловкому телу, застилали взор.

Вот и граница выжженной проплешины. Здесь растаявший снег превратил землю в желтовато-коричневую грязь, а хвоя на деревьях скрутилась и пожухла. Подобравшись к невысокой елочке, Кир навалился плечом на ствол недалеко от комля и, поднатужившись, выворотил ее с корнем. Лежа на спине, он обламывал ветки, пачкая ладони липкой смолой. Впрочем, куда уж больше? И так вся одежда в копоти и грязи. Наконец корявый стволик стал хотя бы отдаленно похож на костыль. Молодой человек с трудом поднялся и, опираясь на него, заковылял по горному склону. Солнце светило в левую щеку. Значит, он верно выбрал путь.

Громкий вопль, вырвавшийся из полусотни глоток воинов клана Горной Сосны, прокатился над распадком, многократно отражаясь от скал. Злой Горностай в бешенстве запрокинул лицо к небу и взмахнул топориком.

Ведающий Грозу медленно опустился на колени и, склонившись, благоговейно прикоснулся лбом к бесформенному золотому блину, растекшемуся по неровностям поляны.

– Отец наш, податель жизни, защитник всего живого, что родилось, выросло и живет в Вечном Лесу, на склонах Великих гор… – голос жреца внезапно прервался. Щеки задрожали, выпуклые глаза сморгнули несколько раз, будто бы прогоняя слезы.

Таким его никогда не видели не только воины, но и прожившие с наставником бок о бок по пятьдесят-шестьдесят лет ученики. Ведающий Грозу сглотнул подступивший к кадыку комок и продолжил:

– Отец наш, покровитель сынов Вечного Леса, прости нас. Мы не уберегли твое земное воплощение, позволили во второй раз святотатцам надругаться над тобой. Но как мы отомстили первым людям, дерзнувшим прикоснуться к тебе, так отомстим и в этот раз. Я буду тянуть из мерзкого колдуна жилку за жилкой, резать тонкими ломтями… Я сдеру с него кожу, вырву ногти, повешу на его же кишках, которые наполню его же кровью… Я запеку его в углях, как окорок оленя, засыплю вспоротое брюхо солью, как жирную молодую форель… Прости нас, податель жизни, защитник Вечного Леса, если сможешь. Мы отомстим или умрем.

Когда Ведающий Грозу встал с колен, его лицо напоминало деревянную маску.

– Злой Горностай! – От звуков жреческого голоса воины напряглись и похолодели. – Достань его, Злой Горностай! Каждый из воинов, что погибнет в этой погоне, станет героем и его подвиг будут вечно воспевать у очагов во всех стойбищах сынов Вечного Леса. Но этот человек, это жалкое уродливое существо нужно мне живым. Только живым. А уж я прослежу, чтобы он не умер раньше времени.

– Да! – выдохнул пересохшим горлом военный вождь. – Слушаюсь. Мы исполним твою волю или погибнем.

Он поклонился верховному жрецу.

– Нет, – покачал головой старик-дроу. – Ты не понял, Злой Горностай. Умирать я тебе не разрешаю. По крайней мере до тех пор, пока чародей не будет в моих руках. Теперь. Ты. Понял. Злой Горностай?

– Да! – кивнул воин.

Его раскрашенные соплеменники подхватили клич:

– Да!!!

Яростные оскалы. Ноздри, дрожащие от предчувствия охоты, опасной, но славной. Десятки топориков и дубинок, взлетевшие ввысь.

– Вперед! – Ведающий Грозу поднял руки над головой. – Принесите мне его!

– Да!!! Веди нас, отец!!!

Сотня босых подошв зашлепала по оплавленному, еще теплому камню.

Дроу рассыпались редкой цепью. Каждый из них, прирожденный следопыт, читающий лес, как люди открытую книгу, искал следы богохульника. Злой Горностай жалел лишь о потерянном времени – они не смогли пробиться к стертому с лица земли капищу сразу после того, как утихло пламя. Даже совместное усилие жрецов, знающих толк в волшебстве, не помогло. Камни остывали неохотно, а снять снег с ближайшего горного склона и обрушить его на поляну у Ведающего Грозу недостало сил. И так уже двое его учеников лежали в беспамятстве, отдав себя до последней капли противоборству с чародеем. И скорее всего, они уже не оправятся. Будут есть, пить, дышать, но мыслить – никогда.