Воцарилось молчание. Немного в стороне сдержанно переговаривались остальные наемники. Наверное, чувствовали важность мгновения. На краю поляны фыркали лошади. Где-то в чаще горохом рассыпалась частая дробь дятла.

Антоло смотрел на искаженное обидой лицо Кира. «Ишь ты! Он и здесь вздумал себя вперед выпячивать. Его мнение… Нужно твое мнение кому-то, маменькин сынок, дворянчик сопливый! Я еще в „Розе Аксамалы“ заметил, что ты из себя представляешь. Мечом махать – это пожалуйста. А вот когда жареным запахло, удрал. Как последний трус. И своих бросил – ладно, мы ему нужны, как телеге пятое колесо. Да хотя бы ради того, чтоб тебе насолить…»

– Я согласен, – решительно сказал табалец, с удовольствием наблюдая, как дернулась щека бывшего гвардейца.

Почечуй крякнул. Мудрец кивнул одобрительно. Пустельга усмехнулась и толкнула парня локтем:

– Завтра же начну учить верхом ездить!

– Я тоже вступаю к тебе в отряд, – прогудел кентавр.

Кулак поднялся, смахнул травинки со штанов.

– Что ж, значит, все утряслось, – сказал он, потягиваясь. – Можно и отдохнуть.

Антоло встал и поймал на себе заинтересованный взгляд девчонки. Той самой, что кормила их лягушками на берегу старицы. Надо будет не забыть поблагодарить ее. Все-таки привела подмогу.

Командир гвардии, генерал армии, двукратный кавалер Золотого Трилистника, почетный гражданин Аксамалы, пожизненный герцог[78] и прочая, прочая, прочая, его светлость Бригельм дель Погго по прозвищу Мясник тяжело поднимался по ступеням. Если в юности и зрелости высокий рост и богатырское телосложение служили на пользу уверенно шагающему по служебной лестницы офицеру, то к старости он начал тяготиться ими. Некогда мускулистое тело обросло жирком, прибавив в весе едва ли не полкантара.[79] Не так отвратительно, конечно, как у прочих генералов, ровесников, крепко-накрепко засевших в совете верховного главнокомандующего. Те уже давно отрастили такие утробы, что в ночную вазу могли попадать лишь при помощи зеркала. Нет, Бригельм не опустился до подобного безобразия. И все же колени с трудом выдерживали отяжелевшее тело. К вечеру суставы отдавали такой болью, что хотелось карабкаться на стену прямо по лепному барельефу, изображающему морскую баталию – галеасы[80] адмирала Джотто ди Вьенцо догоняют и топят пиратские фелуки.[81]

Какая идиотская традиция разместила кабинет командира гвардии на четвертом этаже башни? А каждый день нужно подняться, опуститься, да еще и не один раз. Нужно либо переносить кабинет пониже – например, как на вилле Бригельма, выстроенной в один этаж, – либо уходить, передав дела более молодому генералу или полковнику. Стоит только свистнуть и преемников набежит столько, что хоть разгоняй. Как котов нерезаных…

Да, на покой очень хочется. С утра до вечера заниматься блаженным ничегонеделаньем. Учить старших внуков скакать верхом, стрелять из арбалета, фехтовать кавалерийским мечом, коротким пехотным мечом, двумя кинжалами на манер каматийцев. Играть с младшими в оловянных солдатиков – у него в доме их накопилось несколько тысяч. Не внуков, а солдатиков, само собой. А вечером укутать больные колени шкурой северной лисицы и покуривать трубочку, глядя на закат над Великим озером.

Мечты, мечты… Как жаль, что им не суждено сбыться. Служаки, подобные ему, умирают на службе, хотя всегда имеют путь к отступлению.

Нет, Бригельм дель Погго не будет торопиться. Кто-то же должен спасти Сасандру, если на нее обрушится беда? Разве можно доверить родину самодовольным, напыщенным соплякам, пятидесятилетним мальчишкам? Толстопузым чиновникам от армии и флота? Брезгливым дворянчикам, никогда не нюхавшим крови, не глотавшим пыли пехотных колонн и слез, когда закрываешь глаза убитому товарищу?

Кто из них может в трудный час для страны взять на себя ответственность? Взять грех на душу, в конце концов? Ликвидация бунта в припортовой части города, когда тысячи озлобленных жизнью нищебродов пошли громить винные погреба и склады, принесла ему кличку Мясник. Да, тогдашний дивизионный генерал, уже командующий гвардией, но еще не получивший второй Трилистник, окружил двумя полками взбунтовавшиеся кварталы и сбросил в озеро всех, кто не падал лицом в грязь, умоляя о пощаде. Тех, кто падал, попросту прикалывали мечами на месте. Умники жрецы после подсчитали – свыше трех тысяч убитых. Кроме взрослых и полных сил мужчин (отчего же они тогда не работали? Этот вопрос никому из жрецов в голову не пришел), погибли старики, женщины и дети. Это так. Бригельм и не спорил никогда. Но сколько людей нашли бы кончину, вырвись разъяренная, упившаяся кровью и вином толпа на улицы Нижнего или, не приведи Триединый, Верхнего города? Причем если в первом случае умирали совершенно бесполезные люди, которых и людьми называть-то неловко – отребье, шлак, отбитый от крицы молотом кузнеца, мякина, отвеянная хлеборобом, – то во втором были бы вырезаны купцы и ремесленники, жрецы и чиновники, дворянство, наконец. То есть те люди, на труде или службе которых держится могущество Сасандры, те, кто крепит в веках славу Аксамалы, богатейшего и величайшего города мира.

Нет. Генерал Бригельм дель Погго еще пригодится империи.

Он подивился отсутствию в приемной обязательных адъютантов – даже ночью тут ошивалось не меньше парочки. Ну да мало ли что им в головы пришло? Дело молодое… Может, в карты или в кости режутся, спрятавшись где-нибудь, чтобы попусту не вызывать неудовольствие командира? Глупые… Разве генерала можно разозлить такой ерундой? Он бы и сам с удовольствием показал им, как нужно правильно держать карты в руках. По половине скудо на кон, и к утру вы продуете годовое жалование.

Дель Погго усмехнулся в густые усы. Распахнул двери кабинета. Шаркая подошвами сапог, царапая дорогой паркет длинными шпорами, прошел за стол. Опустил грузное тело в резное кресло с высокой спинкой. Подвинул в сторону канделябр с пятью свечами, уставился на стопку листов, исписанных мелким убористым почерком секретарей. Ну, и на кой ляд, спрашивается, они ему? Ведь все адъютанты знают – старческие глаза генерала не в силах разобрать буквы и слова, каждый документ ему приходится читать вслух. Бригельм почувствовал, что звереет потихоньку. Кажется, в Аксамалианской гвардии намечаются серьезные перестановки… Несколько молодых оболтусов отправятся чистить конюшни самое малое на месяц за…

Из угла донеслось вежливое покашливание, уверенный голос произнес:

– Прошу прощения за вторжение, господин генерал.

Бригельм поднял голову.

На табурете, опираясь плечом о шкаф, забитый до отказа картами, свитками и дурацкими прошениями от провинциальных дворян принять их отпрысков в гвардию, сидел мужчина средних лет. Темноволосый, насколько позволяло рассмотреть слабенькое освещение закутка. На висках седина. Небольшие усы. Серый камзол, сапоги с потертыми голенищами, будто их хозяин не один десяток миль верхом отмахал. Сидит – нога на ногу, руки скрещены на груди. Оружия нигде не видно, но это не значит, что в сапоге или рукаве не прячется метательный нож. Кто такой? И вопрос не менее важный: как сюда попал?

– Ты как посмел? – буркнул генерал, упираясь кулаками в столешницу. На глаза ему попался бронзовый колокольчик для вызова адъютантов.

– Нет смысла, – предугадал его движение незнакомец. – Неужели вы, господин генерал, думаете, что я проник к вам с ведома и согласия ваших помощников? О, нет! Да, кстати, прошу вас, не стоит наказывать их. Несчастные ребята ни в чем не виноваты – к утру, думаю, оклемаются. Уж простите мое просторечие…

– Какое, к хвостам кошачьим, просторечие! – Дар речи вернулся к Бригельму. – Что ты тут лепишь? Ты кто такой? По какому праву? Как сюда попал?