Антоло поглядел по сторонам. Очень уж не хотелось выворачивать наизнанку душу перед совершенно незнакомыми людьми.

– Если хочешь, о том как мы сбежали из армии, могу рассказать я, – видя его нерешительность, степенно предложил кентавр.

– Это потом, – остановил его кондотьер. – Сейчас я хочу знать, почему вы так и норовите вцепиться друг другу в глотку, словно натасканные на драку коты. Кто из вас начнет первым, мне все равно. – Он строго посмотрел на Кира. – Но рассказывать придется, клянусь Снежным Червем!

Молодые люди обменялись тяжелыми взглядами. Странно, но в глазах бывшего гвардейца студент уловил нечто, напоминающее сочувствие.

– Это случилось в день тезоименитства матушки государя императора, да живет он вечно, – медленно вымолвил Антоло, чувствуя, как с каждым словом говорить становится легче и легче. – В тот день мы с товарищами выдержали выпускное испытание по астрологии, а значит, закончили подготовительный факультет Императорского аксамалианского университета тонких наук…

– Я в тот же день, – несмело вмешался Кирсьен, – получил серебряный бант и звание лейтенанта Аксамалианской гвардии…

Так они и говорили, дополняя речи друг друга, под внимательным взглядом наемников стараясь не слишком приукрашивать рассказ, излагая все, как было, – не обеляя себя и не очерняя соперника. Пускай купчики перед судом магистрата стараются выиграть тяжбу, прибегая к недостойным приемам. Здесь же – суд чести и вести себя надо соответственно.

Окунаясь в события трехмесячной давности, Кир ощутил вдруг жгучий стыд. Глупость! Мальчишество! Как можно было до такого опуститься? И дело даже не в драке в день тезоименитства… Нет. Дело в неумеренной спеси, толкающей людей на дурацкие поступки. Дело в упрямстве… Как в басне о двух молодых барашках, бодавшихся на мосту. Бодались, бодались да в воду свалились. Не выплыл ни один. Так же и они. Сумеют ли теперь забияки вынырнуть из омута северной Тельбии, а выплыв, вернуться к прежней жизни? Останутся ли теми, кем были до войны? Ответ очевидный – нет. И не нужно быть великим мудрецом, как тот мэтр Дольбрайн из аксамалманской тюрьмы, о котором упомянул студент, чтобы понять это.

Из-за пустого спора империя потеряла молодого подающего надежды гвардейского офицера и талантливого, напористого ученого. А что приобрела взамен? Наемника, притворяющегося каматийцем, и насильно отправленного в армию солдата, точнее, теперь уже дезертира?

Антоло тоже внимательно слушал рассказ тьяльца. Покачал головой, когда тот упомянул мэтра Носельма, профессора астрологии. Мол, это же надо – в колдуны подался! Почесал затылок, слушая о Мастере, лучшем сыщике-контрразведчике, и шпионском заговоре.

Бывший студент сидел красный, распаренный, как вареный рак. То-то же… Совесть – самый страшный зверь, у кого она есть, конечно. Выгрызет все потроха изнутри…

Когда они закончили рассказывать, наемники какое-то время молчали.

Затем Почечуй, похоже, выразил общее мнение:

– Тудыть же ж вас в душу… энтого… сопляки! Чего же вам дома… энтого… не сиделось?

Кир виновато пожал плечами, а Антоло отвернулся, пряча глаза.

Пустельга запрокинула голову и хрипловато расхохоталась. Очевидно, вспомнила что-то из своей жизни.

Кондотьер откашлялся. Потер левой рукой затянутую в кожаную перчатку правую.

– Я не Триединый и не жрец его, – сказал он медленно, с расстановкой, поглядывая то на одного «подсудимого», то на другого. – Мне не дано видеть все пути людские, находить оправдание или осуждать поступки… Я могу сказать одно – ну и дураки же вы, парни! Это же надо так просрать все, что имелось в жизни!

– А они уже это поняли, – тяжело роняя слова, проговорил Мудрец. – Ишь как зарделись! Будто голышом на улицу выскочили.

«А душу наизнанку вывернуть перед всеми – это легче, чем голым на людях показаться? – подумал Кир. – Что-то мне подсказывает – нет…»

– Если мне будет позволено говорить на этом совете… – негромко произнес кентавр.

– Говори, Желтый Гром, – разрешил кондотьер. – В моей банде воин Степи – равный среди равных.

– У нас в Степи Говорят: не нужно слишком часто возвращаться на старую тропу. Чересчур осторожный воин всю жизнь ходит по кругу. Я плохо умею управляться со словами. Все-таки я воин, а не шаман. Но я попробую… Сейчас Кирсьен из Тьялы и Антоло из Табалы пересекли свой след и посмотрели – кто охотится за ними? Я вижу, что они поняли: довольно оглядываться, нужно смотреть вперед. Духи ведут нас по жизни, и все, что происходит с нами, происходит по их воле. Могу сказать одно: я не жалею, что Антоло из Табалы встретился на моем пути. Это честь – иметь такого друга…

– Гм… – встрял Мудрец. – Хочу добавить, что это малыш Кир завалил колдуна Джиль-Карра из банды Черепа. Мой меч только довершил начатое. И клянусь честной сталью, именно Малыш спас тогда мою задницу. Да и все ваши тоже.

Кондотьер кивнул.

Мелкий стукнул кулаком по колену:

– Да кто же спорит? Он мне сразу понравился! Зря я ему, что ли, проверку устроил?

– Молчал бы! – Пустельга швырнула в него камушком. – Проверку! Накостылял он тебе! Так и признайся!

– Я вот что скажу, – продолжал седобородый. – Молодость часто склонна совершать необдуманные поступки. Кто из нас не мечтал в юности о лучшей доле, чем служба за деньги? Кто из нас вел жизнь скромную и благочестивую, словно жрец? – Он еще раз внимательно оглядел всех собравшихся в кружок людей и нелюдей. – Я не могу осуждать их. Я не хочу учить жизни и говорить: вот я бы на вашем месте!.. Я не был на вашем месте. И вряд ли оказался бы. Не потому, что такой хороший и ни разу не затевал драк. Я – крестьянский сын, и я не могу представить, что значит лишиться дворянства или вылететь из университета. Но, судя по вашему рассказу, хорошего в этом мало. А значит, парни, вы себя уже наказали.

– Еще как… энтого… – влез Почечуй. – Я… энтого… не могу представить, как меня… энтого… с унире… увине… короче, с учебы выгоняют. Но ежели бы кто из моих отродьев такое учудил…

– Ты, старый, никак, своих ублюдков в университет пристроить решил? – подмигнула Пустельга.

– Цыц! Молодая еще меня… энтого… подначивать! Не решил! Откель у меня столько золота? А представить… энтого… могу.

– Устроить им испытание в Круге! – чудовищно коверкая слова человеческой речи, проскрипел Белый.

– Зачем? – Брови Мудреца поползли вверх.

– А чтоб знали! Зеленую поросль подрезать надо. – Дроу воинственно расправил плечи. Это выглядело бы смешно, если бы не вошедшая в легенды кровожадность остроухих.

– Никаких испытаний! – сказал, как отрезал, Кулак. – Мне наплевать на их дружбу или вражду. Я думаю, у каждого из них хватит ума не сцепиться, как голодные коты из-за кости. А жизнь рассудит…

– Верно, – кивнул Мудрец. – Жизнь и не такие узлы развязывала.

– Я предлагаю тебе, Антоло, – продолжал кондотьер, – и тебе, Желтый Гром, службу империи в составе моего отряда. Таким образом, – неожиданно он хитро подмигнул, – ваш уход из своих частей может расцениваться как переход на другую службу, а не как дезертирство.

– Вообще-то я не хочу воевать… – замотал головой Антоло.

– Тогда можешь вернуться в ту деревню, – подмигнул Мелкий. – Тебя там заждались!

Пустельга стрельнула в него глазами, словно орион метнула.

– Восемь из десяти людей, затянутых в эту войну, воевать не хотят, – сказал Кулак. – Просто иногда не остается другого выхода.

– Эй, погодите! – воскликнул Кир. – А мое мнение что, никого уже…

– Никого, Малыш. Запомни: кондотьер – я. Я набираю отряд. Мудрец, Пустельга и Мелкий – мои лейтенанты. Почечуй – коморник. Они имеют право голоса. Ты – не имеешь.

– Ах, так?! – Тьялец вскочил на ноги.

– Сиди. – Мудрец дернул его за полу куртки.

– По «Уложению Альберигго», – заметил Почечуй, – тебя… энтого… и выпороть можно. За неповиновение командиру. А уж потом… энтого… выгнать.

Кирсьен хотел закричать, затопать ногами, выхватить меч… Но вдруг подумал, что будет выглядеть как мальчишка. Даже еще дурашливее, чем тогда, когда затевал потасовку в «Розе Аксамалы». И что он этим докажет? Что неспособен учиться ни на своих ошибках, ни на чужих? Он махнул рукой и сел.