Под эти мысли маг-музыкант уснул.

Во сне он видел какую-то чушь. Городок с узкими улочками и беленными домами. Капитана Роты Стальных Котов рядом с праном Гвеном альт Растом. Реналлу, беседующую с баронессой Клариной из Дома Сапфирного Солнца. Алхимика Прозеро с бритой наголо головой и заросшего бородой Регнара с безумным взглядом. Сражение. Ядра, падающие на городские крыши и багровые брызги черепицы. Поток беженцев. Оскаленные усатые лица рейтаров, скачущих в атаку. Хлопья пены на конских мордах и шеях. Радостно потирающий сухие ладошки пран Нор-Лисс. Главное, что он, Ланс альт Грегор, принимал в этом какое-то участие, но какое именно, оставалось непонятным. Он как бы перемещался по городу, не задерживаясь нигде настолько долго, чтобы обратить на себя внимание или заговорить с людьми. А очень хотелось сделать хоть что-то — похлопать по плечу Регнара или прижать к груди Реналлу, поговорить по душам с начальником Тайного Сыска или извинится перед Жероном альт Дерном. Но ядра продолжали падать. Рушились стены домов. Один из них на глазах менестреля сложился, будто был сделан из песка. Потолочная балка ударилась о землю, подскочила и толкнула менестреля в грудь. Задыхаясь, он опрокинулся навзничь и… проснулся.

Он лежал на полу. Ныл ушибленный локоть. По стенам метались причудливые тени, чередующиеся со вспышками, а в ушах гремела канонада.

Не, не канонада. Это непрерывно гремел гром. А вспышки, как после неизбежного прояснения рассудка, сообразил Ланс, вовсе не пожары и пушечные залпы, а молнии.

Каюта ходила ходуном. Иначе менестреля, привычного к морю и не раз попадавшего в шторм, не выкинуло бы из койки очередным толчком. Когда он попытался встать, палуба снова накренилась, и Ланс уехал в угол, чудом не разбив нос об угол стола. Корпус фелуки содрогался от ударов волн.

Придерживаясь за стену, альт Грегор всё-таки поднялся. Под сапогом что-то хрустело. Должно быть, осколки свалившейся со стола тарелки. Или чашки.

«Хорошо, что забыл разуться», — подумал менестрель.

Шторм, предсказанный шкипером Эльшером, разгулялся не на шутку. Тут уж стоило молить Вседержителя не о том, чтобы помог уйти от браккарцев, а чтобы не отправиться на дно. И неизвестно, какого святого просить о поддержке. То ли святого Микала, благоволящего ко всем торговцам, в том числе и проторившим морские тропы, то ли Лорена-Морехода, помогающему при всяких неурядицах на волнах, а то и самому святому Йохану, который, согласно поверьям, во время грозы мчался оп небу в грохочущей колеснице, высекая молнии окованными сталью колёсами.

Меньше всего Лансу хотелось пойти на дно вместе с кораблём, не успев выбраться на палубу, когда солёная вода хлынет в трюм. Из постоянных страхов, преследовавших его на протяжении жизни, это был второй после боязни ограниченного пространства. А может «Бархатная роза» уже несётся без команды и капитана во воле ветра и волн? Вдруг фелука получила пробоину и все сошли на шлюпки и спасаются сами по себе? А про него забыли… Почему бы не забыть менестреля, из-за которого айа-багаанское судно преследуют северяне, который послужил причиной неурядиц? И плевать всем на то, что альт Грегор никогда не стремился к ним на борт, а оказался здесь исключительно по воле прана Махтуна алла Авгыз.

Придерживаясь за стол, крепко-накрепко прибитый к полу, Ланс добрался до койки. Сунул за пояс флейту-пикколо, а за пазуху — сборник стихов и наброски с портретом Реналлы. Если уж тонуть, то вместе со всем скарбом. Возможно, потом в Горних Садах будет веселее. После, передвигаясь вдоль своего ложа, подошёл к двери.

Толкнул.

Дверь не поддавалась.

А ведь с вечера он оставил её открытой!

Значит, заперли?

Ну, точно. Заперли и бросили.

Ощущая нарастающую панику, менестрель навалился плечом… и, что называется, вывалился на верхнюю палубу. Скорее всего, деревянная дверь просто разбухла и её слегка заклинило в лутке.

Но это он осознал уже лёжа на скользкой палубе под проливным дождём, лупившим что есть силы косыми струями всему, что попадалось на их жути — живому и неживому. Фелука снова накренилось и его поволокло к левому борту, как по льду. В Унсале и северном Аркайле как среди черни, так и в кругу молодых пранов была в чести зимняя забава — катание по замёрзшим рекам и прудам при помощи особых узких полозьев, которые крепились снизу к подошве. В разных местах их делали разными — из кости, из дерева и из стали, прямыми и загнутыми, из двух сближенных полосок и из одной. У Ланса никогда не получалось хорошо справляться с «коньками», как называли в деревнях это приспособление. Стоять на одном месте удавалось ещё так-сяк, а вот бегать… В любом случае, верховая езда, фехтование и музыка давались ему гораздо лучше. Поэтому он частенько падал на льду, что чревато скольжением на седалище под дружный смех окружающих. Когда два-три шага, а когда и два десятка до полной остановки. Вот и сейчас он вспомнил о застывшей глади Ивового пруда вырытого ещё в незапамятные времена неподалеку от замка Дома Багряной Розы и весёлую стайку дворовой ребятни, куда наследник Дома вписывался без малейшего труда, порой превосходя проказами не только одногодков, но и ребят постарше.

Остановится не получалось — схватиться не за что. А впереди, у фальшборта обрисовывались в темноте очертания чего-то большого. Хорошо, если это тюки с товаром, укрытые от дождя парусиной, а если бочки с питьевой водой, которые погрузили на фелуку ещё в Бракке и очень рассчитывали пополнить запас в Эр-Трагере? На ходу он попытался повернуться хотя бы ногами вперёд, но не успел и больно ударился боком и плечом. Бочка загудела, словно пыталась дать понять, что она пуста, как душа разбойника.

— Три тысячи болотных демонов!

В глазах потемнело, хотя менестрель не мог сказать от чего именно. Боль болью, но очередная молния едва не ослепила его, оставаясь чёрной ветвистой раскорякой даже под плотно сжатыми веками.

Сильные пальцы вцепились ему больное плечо. Дёрнули вверх.

Ланс зашипел сквозь стиснутые зубы, чтобы не закричать в полный голос. Открыл глаза и увидел скуластое темнокожее лицо. Бритый череп и свисающие мочки ушей.

— Пунг! Или Вонг! Какого демона?!

Но косоглазый охранник уже утвердил его на ногах и подтолкнул в сторону каюты.

Череда голубоватых молний осветила палубу и альт Грегор смог, наконец увидеть, что никто и команды корабль не покинул. Команда боролась со штормом, оставаясь каждый на своём месте. Капитан и шкипер, похожие на нахохлившихся воронов из-за чёрных от дождя плащей с капюшонами, стояли на квартердеке. Колдершток теперь держали сразу два матроса. Парус на грот-мачте был взят на гитовы, а вот на фоке его, скорее всего, сорвало сильным порывом ветра. На рее, хлопая на ветру, трепыхались жалкие обрывки, больше похожие на тряпки, с которыми управляются поломойки в харчевнях Аркайла.

Голлоанец продолжал настойчиво подталкивать менестреля.

— Погоди, мне к капитану надо!

Охранник — или тюремщик? — покачал головой.

— Ты Пунг или Вонг? — с трудом перекрикивая рёв бури, спросил Ланс.

Никакого ответа. Впрочем, как и обычно. Несмотря на заверения Махтуна, голлоанцы за всё время путешествия ни единым движением бровей не дали понять — понимают ли всеобщий.

— Вот колода дубовая… Ну, хорошо же!

Ланс внезапно вывернулся из цепких пальцев косоглазого дикаря и побежал по палубе.

Не зря он столько времени провёл во флоте. На галерах осадка низкая и даже самая небольшая волна заставляет из качаться, как пьяного возчика на выходе из таврены. Поэтому навыков у менестреля было хоть отбавляй. Правда в эскадре адмирала Жильона ему больше приходилось бегать по сухой палубе, но желание наказать твердолобого и заносчивого голлоанца словно развернуло крылья за спиной. Конечно, сторож его тоже чего-то стоил в гонке по мокрой раскачивающейся палубе, а кроме того больная щиколотка и одышка, часто посещающая Ланса после первого сердечного приступа, давали погоне определённые преимущества, но менестрель держался впереди. И первым взбежал трапу на квартердек.