— Вы так боитесь встречи с княгиней Зохрой? А ведь у вас были весьма возвышенные и нежные отношения, если я не ошибаюсь.

— Ошибаетесь вы или нет, горите в Преисподней. Какое вам дело до меня и моих отношений с кем бы то ни было? — Дыхание Ланса и его сердцебиение успокоились настолько, что альт Грегор сумел подняться на одном локте, обводя взглядом помещение, в котором оказался.

Несомненно, это была каюта. Судя по размерам, капитанская. Дорогие ковры на полу и на стенах. Яркие узоры с цветами и диковинными птицами — вполне в духе Айа-багаана. Резная мебель — столик, прикреплённый к полу, два табурета с гнутыми ножками, кресло с высокой спиной и обитыми бархатом подлокотниками, в котором и сидел Махтун алла Авгыз. Рядом с ним — пюпитр для письма, чернильницу с пола не разглядеть, но торчащее перо выдавало её присутствие. Ставни на широком, забранном деревянной решёткой окне открыты. Отсюда и бриз, врывающийся с моря. Кроме сего прочего, корабль ощутимо покачивало.

Значит, они в открытом море и движутся прочь от Бракки. С одной стороны, очень и очень неплохо. Чем дальше от въедливого прана Нор-Лиса с его навязчивой идеей выудить из Ланса какие-то знания магии, недоступные пока местным волшебникам, тем лучше. Но, с другой, приближение к южным островам не особо радовало менестреля. Вряд ли чернокосая и черноокая красавица Зохра вдруг воспылала добрыми чувствами по отношению к нему и желает видеть давнего любовника с благими намерениями. Южные женщины — в особенности знатные и обладающие властью — так просто измены не прощают. А, следует признать, Ланс изменил ей с танцовщицей самым подлым образом. Но он был тогда моложе, несколько по-другому смотрел на отношения людей и стремился брать от жизни всё.

Причём, опасные приключения, требующие «хождения по лезвию ножа» в те времена только лишний раз будоражили его и заставляли кровь стремительнее мчаться по венам. Не то что сейчас, когда и хотел бы избежать их, а приходится впутываться, ибо не ты выбираешь, а тебя выбирают. Это Ланс альт Грегор уяснил несколько лет назад. От человека, на самом деле, не зависит ничего. Как ни старайся, как ни крутись, как ни береги себя от невзгод, да и просто от душевных потрясений, они найдут тебя и поработят, захватят целиком, как шайка разбойников беспечных купцов, не удосужившихся нанять должную стражу. Впрочем, пример не совсем точный, поскольку здесь как раз никакая охрана (в виде убеждений, моральных принципов, вопросов Веры или Чести) не поможет.

— Мне нет ни малейшего дела до ваших отношений с окружающими людьми, — неторопливо, словно размышляя вслух, произнёс капитан фелуки. — Мне важны мои отношения с правительницей моей державы. А они обещают быть самыми радужными, если я доставлю ей вас, пран Ланс. Прошу понять меня правильно. Я совершаю этот поступок, который выглядит с вашей точки зрения не вполне честным и дружественным, не из корыстных побуждений, а исключительно, как верный подданный её светлости Зохры Лейлы алла Табриза из Дома Чёрного Буревестника…

— О, как возвышенно!

— И никакой личной неприязни.

— Да неужели? — Альт Грегор попытался сесть.

Получилось не очень хорошо, но тут его подхватили подмышки и усадили, оперев спиной о койку. Даже подушку под лопатки заботливо подложили. Задрав голову, менестрель разглядел одного из голлоанцев. В солнечном свете, падавшем сквозь решётку, наёмник казался ещё более суровым и страшным, чем ранее, в полумраке дворцового коридора. Словно отлитое из бронзы изваяние. Правда, теперь, при естественном освещении, Ланс мог оценить его рост — ниже среднего, да и сложение щупловатое, но, всем известно, выходцы с далёкого, заросшего дождевыми лесами и ядовитым кустарником острова, побеждали врагов не благодаря силе, а благодаря мастерству и тайному знанию.

Несмотря на многочисленные происки завоевателей, никому из них не удалось захватить Голлоан. Поэтому и Браккара, и Тер-Вериза, и Кевинал, и Вирулия, предпринимавшие некоторые попытки вторжения, остались, что называется, с носом. Державы, как таковой, на Голлоане не было. Только многочисленные города-государства вдоль побережья. Да что там греха таить! Не города, а деревни-государства, ибо каждый посёлок на сто домов, огороженный частоколом, имел свои законы, свой суд, свои налоги. Казалось бы, что победить такой разобщённый народ проще простого, но в Голлоане каждый житель — воин. Старики, женщины, не говоря уже о мужчинах, в совершенстве владели оружием. Дети, начиная с шести-семи лет, не отставали от взрослых. Любое орудие труда в ловких руках голлоанцев превращалось в оружие. Серп, лопата, мастерок, не говоря уже о косах, вилах или тяпках, которым самой судьбой предназначено использование против завоевателя или любого другого угнетателя. Иногда артиллерийский обстрел с моря вынуждал местных жителей уходить в лес или горы, и тогда браккарцы или кевинальцы занимали поселение, но какой смысл в таком завоевании, если воспользоваться богатствами захваченных земель не получается? Никто не может добывать ценные породы дерева или руды, никто не знает, как охотиться на зверя, птицу или гадов, ни у кого не получается разобраться со злаками или овощами, вызревающими только ан Голлоане.

Поэтому державы северного и южного материка отказались от попыток поработить голлоанцев силой оружия и начали строить торговые фактории, выкупая для этого землю у местных общин. Ланс предполагал, что рано или поздно золото с серебром добьются победы там, где отступили порох и сталь. Но времени потребуется значительно больше. Если, конечно, ушлые браккарские купцы не опередят всех лет на пятьдесят.

— Ничего личного, пран Ланс! — патетически всплеснув ладонями, воскликнул Махтун, но глаза его оставались серьёзными и цепкими, что не укрылось от менестреля.

— Само собой, ничего личного, — проворчал он. — Только заработок. Сколько княгиня назначила за мою голову?

— Да разве это так важно?!

— Не важно, — кивнул менестрель. — Просто любопытно. Кстати, если вы собираетесь и дальше держать меня в этом гробу, то вынужден вас разочаровать — обещанного золота вы не получите. Очень хорошо знаю её светлость. Если уж она назначила цену за меня живого, то за труп вы и медяка из неё не вытрясете.

— Что за грубое выражение? Вытрясете! Получу законное вознаграждение. И благодарность от княгини. Что до ваших опасений…

— Это не просто опасения.

— Вы меня обижаете, пран Ланс.

— А что остаётся в моём положении?

— Во имя Вседержителя! В каком положении?

— В положении пленника, который вдруг приходит в себя в тесном ящике, едва не теряет разум от потрясения, а теперь выслушивает заверения в искренней приязни.

— Вы совершенно напрасно иронизируете, пран Ланс. Я очень хорошо к вам отношусь.

— Именно поэтому усыпили меня какой-то дрянью?

— Вы сами виноваты. Нужно было просто пойти с нами, а не начинать кричать на весь дворец, хватаясь за оружие.

— Не надо было убивать моего слугу!

— Браккарца? С каких пор вы начали жалеть браккарцев?

— Мальчишку, прежде всего. Вы могли его тоже забрать на фелуку?

— Зачем? Какая мне от него выгода?

— А от убийства какая выгода?

— Самая прямая. Его найдут… Вернее, уже нашли в ту же ночь, когда вы исчезли из дворца. С вашим кинжалом между ребер.

— Замечательно! Теперь я ещё и детоубийца!

Пран Махтун развёл руками, кротко улыбнувшись. Мол, выхода другого не было.

— Кстати, должен заметить, что кинжалы это не мои, а праны Дар-Виллы тер Неризы.

— Какое это имеет значение теперь?

— Верно, никакого. Тем более для таких нечистоплотных интриганов, как на Айа-Багаане.

— Понимаю вашу обиду, — вздохнул капитан. — И возмущение тоже. Хочу попросить прощения, за те неприятные мгновения, что вы пережили в сундуке.

— Неприятные?! Это очень мягко сказано…

— В любом случае, нам пришлось бы просить вас спрятаться в нём, чтобы беспрепятственно покинуть Браккару. Даже если бы вы согласились последовать за нами добровольно. К сожалению, яд, которым вас усыпили, престал действовать раньше, чем мы рассчитывали, иначе вы пришли бы в себя в уютной каюте, на койке…