Менестрель ещё не знал, куда заведёт его мелодия, какова будет кульминация и сколь ударной станет развязка музыкальной пьесы, но чувствовал, что в неё выплеснутся тоска и неразделённая любовь.

Четырьмя тактами позднее вступили цимбалы. Повели ритм, придавая мелодии прихотливость, изыск и живость. Ланс полностью отдался музыке, не замечая вокруг себя никого и ничего. Даже если бы король сейчас приказал остановиться, он бы не услышал его. Пришлось бы успокаивать силой.

Мелодия звенела и пела, звуки взлетали к застеклённому потолку, пробираясь между ветвей и листьев южных, вечнозелёных растений. Здесь, в уголке бесконечной весны в самом сердце северного королевства, Лансу пришла на ум далёкая зима. И несбыточные мечты.

Внезапно сами собой начали складываться рифмованные строки.

Хотел бы с тобой проснуться, носом уткнувшись в макушку.

Ветер — проказник грустный — воет в печную вьюшку.

Зеленоглазое чудо. Вино с имбирём и корицей.

Хотел бы туманным утром рядом с тобой родиться.

Скрещение шпаг над камином, пепел подёрнул угли.

Рассвет бесконечен синий, белые свечи потухли…

Ланс чувствовал, что снова полностью выкладывается. При помощи каких-то цимбал и виолы рождался шедевр. Инструменты, кстати, хорошие, но не великолепные. Ак-Орр то ли пожадничал, то ли приобрёл такие, не разбираясь в тонкостях звучания.

Давай, не пойду на службу, пусть вьюга заносит тропки.

Мой голос опять простужен, я буду, как в юности, робким.

Я буду предельно честен, я не играю болью,

Я буду петь тебе песни о мире, забывшем войны.

Где бродят единороги, где ветер колышет травы,

Где старцы мудры и строги, где реки текут величаво.

Он снова видел Реналлу, изящно сменяющую фигуру танца за фигурой на балу у герцога Лазаля. Реналлу, прижавшуюся спиной к дверному косяку, и мокрые дорожки на её щеках. Реналлу, испуганно вскакивающую и роняющую на пол пяльцы…

Где на околицу смело выходят олени и лани,

Где губы мои неумелы, где неуместно прощанье.

Где враг не поднимет перчатки… Да нет там врагов и в помине,

Как нет тоски и печали, а шпаги висят над камином.

Где я по росе медвяной хромаю тебе навстречу,

Любовью и счастьем пьяный сжимаю хрупкие плечи…

Как всё же хорошо, что он не пошёл на поводу у своей страсти, не испортил девушке жизнь. В Аркайле сейчас тихо и спокойно. Братья альт Кайны, конечно, жирные свиньи, если подумать, зато нет войны. Заговор баронессы раскрыт, все заговорщики разбежались, как мыши по норам, а кто не спрятался, убит. Возможно, процветания герцогство не ждёт, но и никаких переворотов в ближайшее время не намечается. Даже Браккара старается соблюдать условия мирного договора, меняет посланников, если те проявляют излишнюю надменность. Пран Гвен передаст сыну Реналлы и Деррика шпагу Дома Багряной Розы, когда придёт время. Может быть, мальчику когда-то расскажут легенду о Лансе альт Грегоре — лучшем менестреле всех времён и народов, который убил наследника престола Аркайла, был похищен браккарцами и никогда больше не возвращался на северный материк.

А ветер в печную вьюшку, по-прежнему завывает.

Неправда, не верь… Послушай! Такой земли не бывает.

Здесь выверном рыцарь загрызен, кровью хрипят менестрели,

Принцесса прощается с жизнью под завыванье метели.

Но стрелки «часов» замедлив, так показушно беспечен,

Глупо, ненужно, бесцельно я буду врать тебе вечно.

Возвращаться на родину Ланс, и вправду, не хотел. Он утратил ощущения связи с теми краями, где родился и вырос. Наследный замок? Так от него, пожалуй, одни развалины сейчас остались. Сколько лет он там не был? Десять? Пятнадцать? А может, и все двадцать. Близких родственников не осталось. Друзья? Друзей тоже не осталось. Коэл мёртв, а Регнар вряд ли захочет с ним общаться после того, как… О, Вседержитель! У него же ещё жена в Аркайле! Правда, он почти успел о ней забыть. И не вспомнил бы, если бы не…

— Пран Ланс! — Донёсся словно издалека голос короля. — Пран Ланс, вы слышите меня?

Менестрель открыл глаза. Зимний сад, полный яркой зелени и солнечного света закружился, будто хоровод снежинок в буранный день. Пришлось схватиться за край здоровенной бадьи, откуда тянулся ввысь коричневый и кривой ствол фикуса с широкими глянцевитыми листьями. Колени подкашивались. Сердце билось о рёбра, будто хотело вырваться из грудной клетки на свободу.

— Это была прекрасная мелодия! Величественная и печальная… — Ак-Орр смотрел без тени насмешки.

— Я назову её — «Зеленоглазое чудо», — отвечал альт Грегор, поражаясь, насколько слабо и жалобно звучит его голос.

— И я даже догадываюсь в чью честь. Но по рассказам Дар-Виллы я знаю, что у вас неполадки с сердцем. Вы побледнели, губы начали синеть. Мне показалось, что вы сейчас упадёте там, где стояли.

— Ничего, — Ланс тряхнул головой. Предательская слабость отступала по мере того, как выравнивалось дыхание. — Я ещё не собираюсь умирать. Просто показал вам, как вы сможете играть, если будете следовать моим указаниям.

— Увы, пран Ланс, я не льщу себе. Так я не смогу играть никогда. Во-первых, мне не хватит таланта… И не надо возражать! Во-вторых, надо начинать учиться не в пятьдесят с «хвостиком» лет, а гораздо раньше, в отрочестве. Тут точно так же, как и с фехтованием, я полагаю.

— Трудно возразить, — кивнул менестрель. — Вы проницательны, ваше величество, как и все монархи.

— А вы, кажется, научились льстить?

— Нет, я как говорил правду в глаза, так и продолжаю.

— Говорить правду легко и приятно, — согласился король. Ланс где-то раньше слышал эту фразу, но не мог вспомнить, где именно. — Скажу и я. До сих пор я только слышал вашем мастерстве, полагая, что молва слегка преувеличивает ваш талант и вашу славу. Но теперь я понимаю, что ошибался. Людская молва преуменьшала ваши достоинства. Вы — опасный человек?

— Почему?

— Благодаря своей власти над музыкой, вы способны управлять людьми. За вами пойдут.

— Возможно, — пожал плечами альт Грегор. — Однако беда в том, что мне некуда вести людей.

— И меня, как монарха, это радует. Но, как мне кажется, мы заболтались. Не приступить ли нам к занятиям?

И они приступили. Ни в бытность свою слушателем Трагерской академии, ни позже, путешествуя из замка в замок, из города в город, Ланс не встречал столь усердного ученика, как его величество Ак-Орр тер Шейл из Дома Белой Акулы. Король был готов десятки раз повторять движение смычка, пока не выйдет идеально. Брался с радостью за самые сложные и скучные гаммы. До седьмого пота отрабатывал движения палочек на цимбалах. Если бы не появление пухлого лысеющего прана в дублете с гербом, который изображал странную тварь, похожую на гриб, только со щупальцами вместо шляпки. Кланяясь и извиняясь, он призвал его величество отвлечься от музыки и вернуться к государственным делам.

Ак-Орр вытер трудовой пот со лба и согласился с доводами придворного. Ланс получил желанную свободу, а вместе с ней и обед, ибо оказалось, что музыкой они занимались без малого две стражи.

Так потянулись дни за днями.

Днём музыка с его величеством. После обеда — беседы с Нор-Лиссом.

К концу второй недели Ланс понял, что оба занятия увлекли его. Да, ему понравилось учить. Неизвестно, как обстояло бы дело, когда бы подопечный его воспринимал бы уроки с неохотой. Регнар рассказывал, что преподавал основы музыкальной грамоте дворянским и мещанским отпрыскам, ненавидевшим музыку больше, чем альт Грегор браккарцев. Крови они из него выпили преизрядно. Здесь же ученик сам порой подгонял учителя, которому приходилось слегка сдерживать коронованного непоседу. Не всегда в занятиях музыкой следует опережать события. Магия — инструмент сам по себе тонкий. Возьмёт, да и откажет от перенапряжения. Такие случаи были известны ещё лет сто пятьдесят назад и отнюдь не единичные. В то время менестрели частенько устраивали между собой состязания и музыкальные дуэли, пыжась, словно петухи, чтобы доказать своё превосходство. С тех пор честной магической схватке, осуждённой, прежде всего, Церковью, пришёл на смену достаточно меркантильный способ оценивать уровень мастерства — кому платят больше денег, тот лучший маг-музыкант.