У него осталась только одна проблема. Одна проблема, которая никак не хотела исчезнуть, как шип в ноге, незаживающий порез, раздражитель, непрерывно царапающий глазное яблоко.

Девка. Та, которая сбежала.

Единственная.

Он мог просто о ней забыть. Он мог позволить ей бежать домой и рассказывать любые истории, какие она пожелает, кому пожелает. Ему больше не требовалось возвращаться в пределы Фолл-Крика.

Он мог рыскать по стране, собирать кровавую жатву, которая ждала его, созрев для сбора. Каждый день новая жертва, если он захочет.

И он это сделает. Так и будет. Но ни за что на свете он не отступит.

Гэвин Пайк не проиграл. Ни игру, ни бой, ни жертву. Ни разу. Он не собирался начинать с нее. Этот робкий маленький воробей. Эта трусливая мышка.

Она принадлежала ему. Она полностью его. То, что она носила в себе, тоже принадлежало ему.

Свежая ярость пронзила его, сжигая внутренности, доводя до исступления, ненависти и желания. Он не мог успокоиться, пока не отомстит.

Пока не сокрушит каждую изящную косточку в ее теле.

— Ты уже все закончил? — рявкнул он на дрожащего доктора.

Врач наложил повязку и закончил обматывать его левое предплечье.

— Многослойная защитная одежда и толстая кожа пыльника спасли вашу руку от серьезных повреждений. Раны от укусов в основном поверхностные, с небольшими разрывами мышц и без видимых повреждений связок. Тем не менее, вам нужен отдых…

Пайк вырвал руку из рук доктора. Пожилому старику на вид было за семьдесят. Тонкие пучки седых волос ореолом окружали его лысую голову, сгорбленные плечи, руки, покрытые пигментными пятнами.

— Я буду отдыхать, когда умру.

А это никогда не случится, если Пайк будет в состоянии этому помешать.

Доктор нервно посмотрел на «Берретту» Пайка.

— Вы сказали, что отпустите меня. Я сделал то, что вы просили.

— Так и есть. Я благодарю вас за это. — Пайк соскользнул со стола для осмотра. Он сделал два шага назад к двери. Его одежда лежала аккуратной стопкой на стуле. Его винтовка «Винчестер 70» стояла прислоненная к стулу. — Однако, все еще больно, черт возьми.

Он посмотрел на свой новый пистолет, «Беретту» F92. Он всегда ценил хорошие пистолеты «Беретта» F-серии. Уникальный затвор с открытым стволом придавал пистолету особый вид. Пайку нравился его размер. Пистолет хорошо ложился в руки.

Он хотел испытать его.

Доктор прочистил горло.

— Я могу дать вам опиаты, но не смогу полностью снять боль.

Пайк поднял пистолет одной рукой и нацелил его в грудь доктора. Снял с предохранителя.

— Это прискорбно.

Лицо доктора побледнело. Его воспаленные карие глаза расширились. Он поднял дрожащие руки.

— Я сделал то, что вы просили! Пожалуйста, не убивайте меня! У меня есть сын! У меня есть внук…

Пайк выстрелил. На таком расстоянии ему не требовался двуручный хват. Промахнуться просто невозможно.

Доктор замер на мгновение, потрясенный. Он посмотрел вниз на себя, на красное пятно, расползающееся от центра его свитера цвета морской волны. Схватившись за грудь, он опустился на колени.

Возможно, он произнес бы последние слова, но Пайк уже перестал обращать на доктора внимание.

Он надел нижнюю рубашку с длинными рукавами, два свитера и куртку, кожаный пыльник, доходящий до колен. Затем натянул перчатки, шарф и шапку. Взял «Оксиконтин», украденный им ранее у мародеров, и сунул пузырек с таблетками в левый карман.

В библиотеке он потерял свой боевой нож «КА-БАР» и пистолет «Зиг Зауэр» Р320. Однако он забрал «Беретту» 92F у бедняги, который привел его к врачу. И, конечно, вернул себе «Винчестер Фезервейт» калибра.270 с оптическим прицелом «Найтфорс» SHV 3-10x42 мм.

Тот гаденыш также пожертвовал Пайку свой старый снегоход «Ски-Ду», как раз в тот момент, когда Пайк выстрелил ему между глаз. Снегоход ждал его прямо у клиники.

Он спрятал «Беретту» в карман плаща и перекинул винтовку через плечо. Оставив доктора умирать в смотровой, он прошел через клинику к входной двери.

Стекло двери разлетелось вдребезги. Пайк перешагнул через разбитое стекло и на мгновение остановился под навесом. Небо выглядело серым и унылым. Уже спускались сумерки. Потребовалось больше времени, чем он ожидал, чтобы найти врача и получить надлежащую медицинскую помощь.

Похолодало. Но холодно всегда. Его беспокоил снег. Пока не шёл снег, он не переживал.

Он достал из кармана пальто зажигалку «Зиппо» и пачку своих любимых гвоздичных сигарет «Джарум Блэк», купленных через Интернет в одном из магазинов Индонезии. Гвоздичные сигареты находились под запретом в США. Он не смог бы найти их в магазинах ни в одном штате.

Эта мысль привела Пайка в ярость. Его не волновала потеря доставки через «Амазон Прайм» или просмотра «Нетфликс». А вот по этим вещам он будет сильно скучать.

Раздраженный, он щелкнул крышкой «Зиппо», чтобы успокоить нервы. Щелк, щелк, щелк. Это был успокаивающий, повторяющийся звук из его раннего детства. Звук, который он когда-то ненавидел, но научился любить. Так же, как щелчки и треск, которых он жаждал.

История стара и банальна как мир. Отец, который любил много пить и курить. Который получал удовольствие от живой груши для битья, когда напивался и дымил как паравоз.

Он питал определенную привязанность к зажигалкам «Зиппо», гвоздичным сигаретам и насилию. Три подарка, которые отец передал своему сыну — перед тем, как уехать в неизвестные края, когда Пайку стукнуло семь.

Пайк никогда не скучал по своему отцу. Он никогда ни по кому не скучал.

Он зажег сигарету, глубоко вдохнул и выпустил полный рот дыма. Холод обжег его ноздри, когда он вдохнул сладкий аромат. Щелк, щелк, щелк.

Пока курил, он изучал город. Толстое снежное одеяло покрывало все вокруг. Покосившиеся, пустые здания. Повсюду виднелись следы обуви. Полосы, брызги и лужи крови на снегу рассказывали о тяжелой, отчаянной ночи.

Кроме трупов, ни одна живая душа не осмеливалась пройти по Главной улице. Мародеры и бандиты исчезли с рассветом, уползая в свои норы, которые они называли домом.

Пройдут годы, прежде чем жители Бранча оправятся от последствий прошлой ночи, если вообще оправятся.

Не то чтобы Пайка это волновало.

Крошечный клочок Бранча представлял собой прыщик на заднице Национального леса Манисти.

Пайк бросил окурок на снег, не потрудившись затоптать его ботинком. Он сунул зажигалку в карман, направляясь к своему недавно приобретенному снегоходу. Снегоход стоял заправленный и готовый к движению.

Он медленно ехал по городу, разглядывая утоптанный снег, читая историю, которую тот мог рассказать. На поиски у него ушло меньше часа. Одинокий след снегохода, ведущий на юг с окраины города мимо библиотеки, за ним — сглаженные края следов санного прицепа.

Он нашел их. Или, по крайней мере, след из хлебных крошек, который они оставили.

Девка, солдат, собака.

Он мечтал убить каждого из них, медленно и мучительно, одного за другим.

Пока не пошел снег, он мог идти по их характерным следам. Пока нет снега, он найдет их.

Пайк знал их конечный пункт назначения. Он собирался уничтожить их задолго до того, как они туда доберутся.

Даже если он никогда больше не переступит порог Фолл-Крика, ему нужно сохранить свою репутацию. На всякий случай. У Гэвина Пайка всегда имелись планы, запасные ходы и резервы на случай непредвиденных обстоятельств. Именно так ему удавалось оставаться незаметным все эти годы.

Кроме того, ему нравилось слепое обожание матери. Ему нравилось думать о Ноа Шеридане, все еще оплакивающем свою маленькую потерянную жену. Глупый и доверчивый дурак, совершенно не ведающий правды.

Что касается Фолл-Крика, то он предпочел бы оставить все как есть.

Пайк запустил двигатель и рванул с места, выслеживая свою добычу. Охотясь на нее.

Холод и боль в руке взбодрили его. Она тупо пульсировала в такт пульсу, напоминая ему о том, что и кому он должен.