Покончив с миномётами, я зашагал к складу, где кинул те же чары на несколько небольших железных ящиков с боеприпасами. Очень хорошо, что немцы свои мины хранят в железной таре. С неё заклинание переберётся на боеприпасы и другие ящики. Тем самым немаленький склад боеприпасов будет уничтожен без шума и пыли. Вернее, шума будет о-го-го сколько, если этими минами решат воспользоваться примерно через сутки. Рванёт прямо в стволе или в воздухе сразу после вылета.
На устранение часовых и диверсию у нас с Пашей ушло ровно сорок две минуты. И пока мы занимались всем этим, никто из отдыхающих немцев не показался на улице. К их счастью.
«Минус два накопителя», – подумал я, когда летел из карьера в сторону ближней артбатареи немцев, расположившейся совсем недалеко, на краю рощи к югу от миномётчиков. Здесь на выкопанных позициях под маскировочной сетью смотрели в небо жерла стволов шести гаубиц, точных копий тех, про которые я совсем недавно вспоминал. Склад боеприпасов тоже имелся, как и несколько блиндажей, где спали расчёты. Охраняли имущество и сон своих товарищей всего двое караульных. То ли здесь было безопаснее, то ли личного состава на батарее было мало и приходилось урезать караульную группу. Один переминался и иногда прохаживался вдоль позиций, второй постукивал сапогом о сапог рядом со складом. Этого я взял на себя, второй достался Паше.
Если я убрал своего противника по старой схеме, то помощник решил проявить неуместную фантазию и браваду. Он зашёл в спину немцу метров на двадцать и быстро полетел к нему. Когда между ними оставалось пару метров, то оборотень прямо в воздухе перевернулся в человека и ударил часового ногами между лопаток, сшибая его на утоптанный грязный снег. Тот или дремал на ходу, или не услышал шорох крыльев из-за головного убора, и потому атака для него оказалась полностью неожиданной. Только что и вскрикнул приглушённо, когда мощный удар выбил из него воздух. Добив часового, Паша с довольной улыбкой посмотрел на меня, мол, знай наших. Но увидев продемонстрированный ему мой кулак, поник.
Дальше я прошёлся вдоль орудий, накладывая чары порчи стали. Уже скоро эти грозные и страшно смертоносные механизмы будут годны только в переплавку. Склад решил не трогать и поберечь силы с маной для следующей батареи, которая находилась южнее на другом конце рощи. Здесь стояли уже восемь гаубиц, из них две оказались гораздо крупнее прочих. А ещё они выделялись не только размером, но и формой. Это заметил и сокол.
– Трофейные, наверное. Вот чую, что не немцы их делали, – тихо произнёс он.
– Трофейные – это советские?
– Не, не наши, – он отрицательно мотнул головой. – Эти гады всю Европу захватили, оттуда и набрали себе техники.
И ещё три накопителя были опустошены мной до донышка, чтобы вражеские орудия получили свою порцию железной чумы. Больше поблизости подходящих целей не было, кроме танков, занявших позиции недалеко от последней гаубичной батареи. Там стояло четырнадцать танков. Из них шесть боевых машин с кургузыми стволами длиной чуть больше моей руки. Ещё четыре пулемётных или с малокалиберными пушками. И четыре самых распространённых, которые я часто видел в немецкой армии. Почти все боевые машины имели следы ремонта и повреждения. Парочка явно не на ходу. Здесь немцы вырыли всего один блиндаж, а жили в палатках, на обогрев которых вырубили немалую часть деревьев в роще.
«А вот здесь можно и стрелами Диррона поработать», – мелькнула у меня в голове мысль при взгляде на небольшие палатки, над которыми из труб тянулись в небо струйки сизого дыма. Первоначально я хотел танки оставить в покое и расправиться только с их экипажами. Но посовещавшись с Пашей, который знал про немецкую наземную технику побольше моего, я изменил решение. Устранив чарами парализации трёх часовых, охранявших танки, въезд на территории стоянки и палаточного городка, а также сами палатки, я прошёлся по бронемашинам. На каждую я наложил два заклинания железной чумы: на передний каток слева и гусеницу справа. Эти части выйдут из строя самыми первыми, обездвижив технику надолго. А когда поставят, так сказать, чистые детали, то на них заклинание перейдёт с заражённого корпуса. К сожалению, чары действуют не дольше недели, иначе бы они расползлись на все металлические устройства вокруг себя – инструмент, станки, запасные детали, тягачи, стальные буксировочные тросы и так далее. Но, с другой стороны, и хорошо, иначе однажды могли пострадать вещи моих союзников. Никто не побеспокоил меня за этим занятием, в результате которого немцы лишились четырнадцати опасных бронированных машин. Огорчало меня то, что ушло четыре накопителя маны на все эти дела. У меня осталось ещё пять простых накопителей, жезл и личный резерв, а ведь ещё предстоял налёт на вражеский штаб. Покончив с танками, я и Паша занялись палатками со спящими танкистами. Всего под наши удары попали пять, по каждой мы выпустили по три заклинания. Представляю себе лица тех, кто выжил в блиндаже, когда они после побудки найдут своих мёртвых товарищей. Да и слухи пойдут те ещё! Ведь нет ничего страшнее, чем то, что непонятно и невидимо. Преподаватели академии, побывавшие на войне или поучаствовавшие в боевых стычках, иногда рассказывали о том, как такие моменты деморализуют войска и ужасают простых необразованных и суеверных солдат. Одна хорошая диверсия может вывести из строя изрядную часть живой силы армии. И никакие менталисты и амулеты не помогут быстро вернуть в строй напуганных солдат.
– Улетаем назад в балку, передохнуть нужно перед штабом, – сказал я помощнику, когда всё было закончено.
В половине пятого утра мы с ним опустились на конёк крыши двухэтажного здания, над которым вился большой немецкий флаг. Возле крыльца под нами стоял часовой, ещё один охранял чёрный вход с противоположной стороны. Несколько минут мы наблюдали, после чего вошли через чёрный вход, замутив разум охраннику. Нам хватило полчаса, чтобы осмотреть все помещения.
– Эх, нужно было днём сюда приходить, – проворчал Паша. – Тогда бы и генералы были, и полковники.
Он был, как и я, к слову, раздосадован отсутствием важных чинов в здании. Два лейтенанта, три унтера и полтора десятка рядовых – вот и вся наша, так сказать, добыча. Важные офицеры спали где-то у себя на квартирах. Искать их? Да ну к демонам. Нет ни сил, ни желания.
– И зря мы этих фашистов поубивали. Можно было бы тогда днём сюда прилететь. Но теперь вряд ли офицерьё сюда нос покажет, – продолжал бухтеть сокол.
– Нам и документов хватит. Пошли к сейфам.
Добыча оказалась столь велика, что большую часть бумаг пришлось сжечь. Пусть теперь немцы поломают головы над тем, что было уничтожено, а что попало в руки русских диверсантов. Мы с Пашей сняли две большие карты со стен с пометками, сделанными цветными карандашами. Вскрыли пять сейфов, взяли из них папки и пакеты с метками, сообщающими о сверхсекретном содержимом в них. Ещё три карты с ещё более важными данными попали нам в ранцы (их взяли у убитых немцев в здании) из этих сейфов.
Провозились так долго, что когда в здание стали приходить немцы, то мы всё ещё копошились в кабинетах, сортируя и укладывая как можно компактнее добычу. Пришлось уничтожать гостей, поджигать бумажную гору того, что нам показалось менее ценным, натягивать ранцы на себя, обращаться в птиц и вылетать в окно второго этажа. Больше всего тяжёлых бумаг пришлось брать мне, так как грузоподъёмность Павла оказалась крайне низкой. Позже, вернувшись в балку, которая на время стала нашим домом, мы с ним ещё раз перетряхнули содержимое трофейных ранцев. Пакеты и папки, всю ненужную обёртку мы выбросили, а листы бумаги перевязали бечёвкой, чтобы не рассыпались и не перемешались. Уже одно это позволило уменьшить груз на килограмм с небольшим. Большую часть светового дня наша пара отсыпалась, отдыхала, ела и пила, слушая звуки канонады. А около трёх часов дня мы обратились в птиц и полетели на северо-восток, собираясь выйти на связь с русским командованием восточнее Ленинграда на другом берегу озера. Решили так поступить из того расчёта, что войска в заблокированном городе имеют мало возможностей правильно отреагировать на получение важной информации (сами с трудом сдерживают фашистский напор) и передадут документы дальше. Ну, какая тут оперативность и безопасность, когда приходится общаться при помощи редких самолётов и на машинах по льду озера? Остаток светлого времени мы потратили на то, чтобы рассмотреть позиции немцев. На огромной высоте мы чувствовали себя в безопасности от стрелкового оружия. А стрелять из зениток по двум соколам немцы точно не станут. Про авиацию и вовсе молчу.
