Прознала о том река белая, через Кирана к Калки обратилась и предупредила, что идет-де по его душу Пуластья, приказ Сарасвати на свой лад перекроив. Повернул Калки обратно, но не город защитить хотел, а отомстить возжелал. И горели костры Ти Нагарама, и шипели тени, и шел бой неравный. Да столкнулись две тьмы, жаждою мести рожденные, и пал первым Пуластья, настигло его Пламя Изначальное, да сожгло вместе с войском и городом.

А как огонь стих, увидел Калки, что натворил, да раскаялся. Горькие слезы, кровь да пепел смывая, потекли по лицу его. Увидели то горожане выжившие, стали его успокаивать, но рассказал им Калки о содеянном, и превратились они в зверей яростных. Стали бить да царапать, а затем и вовсе разорвали плоть его, да в крови перемазались и через кровь ту Огнем Изначальным заразились, и от них племя огненных магов народилось.

Как весть о гибели Пуластьи дошла до Сарасвати, еще сильнее обозлилась она. Обратила богиня речи к народу опекаемому да призвала их идти новой войной на Землю. Первым Агастья, сын Пуластьи, откликнулся. Собрал он войско огромное и повел его за Врата. Вновь лилась кровь обоих цветов, вновь хороводила смерть да сражались тени с чудовищами из праха поднятыми. Стонала Земля от их танцев, и стон ее эхом в Авекше отзывался. Не вынесла тех стонов Ями, до последнего Врата закрыть не решавшаяся, дабы мужа из плена вызволить. Вышла она в горы высокие, где Лабиринт Смерти раскинулся, обратила лик к солнцу, с ним навечно прощаясь, да сложила ладони, силу от Ямы полученную призывая. Тот же час закрылись Врата, мира два разделяя. А на день третий последние свои отряды вернул Агастья обратно в Авекшу, да вражда на том не закончилась. Многие отчаянные проходили сквозь разломы во Вратах и сеяли ужас в людских поселениях, но найти Ями, Яму и Браму все никак не могли.

Ненависть зрела и в сердцах огненных магов. Все им силы хотелось да похода в реку чужую, дабы отомстить обидчикам и на их землях уже хаос устроить. За Пламенем Изначальным руки их тянулись, да не знали, что в пламя то горечь души бога Огня излита, вот и обжигались да выгорали — кто до смерти, кто без остатка. Друг с дружкой ссорились да реку делили, и все силились Цветок Огненный воссоздать, что чудился предкам их в гибели Ти Нагарама, а потом при свете костров в преданиях из уст в уста передавался. Все казалось им, что Цветок Огненный станет на все ответом, на все беды их решением верным.

С грустью смотрел Агни на племя людей. Как ни гневался он на них из-за попыток создать Цветок Огненный, а все надеялся, что сгинут однажды из их душ посеянные страхом и смертью семена зла. Но не мог его огонь справиться с этой напастью, как и воды реки белой, и только оставшееся с ним сердце Калки пылало болью за свой народ, который так и не перестало любить. Как не досадовал бог Огня на избранного своего, как ни корил за судьбу детей своих, а все ж, потеряв их, понял, отчего тьма в душе Калки проросла. Если уж бог с ней не справился, ему ли человека судить? Да что поделать тогда? Как вызволить Виджая, силы своей боявшегося? Как снять проклятие с Кирана, когда так черна душа Калки, что слова злые воротить не захочет? Как научить людей добру? Не знал Агни, а сердце любящее все пылало да плакало.

«Оно! — осознал бог. — Оно сможет и с тьмой справиться, и разрушение обуздать, и людей простить!»

Посмотрел он в сторону Врат посреди Изначального Пламени вставших и улыбнулся. Сжал сердце Калки в ладонях огненных да попросил реку белую душу новую для него создать и дыханием своим в сердце то вложить. Понимал, что боги младые не скоро рождаются, стало быть, есть и ему время для битвы последней приготовиться.

Показалось, он возится с замком в зону телепортации бесконечно долго, растрачивая впустую драгоценное время. И все же в голове никак не укладывалось, что оно действительно ограниченно — где-то там грохотом барабанов начатого векшами ритуала тикали часы, и стрелки неумолимо приближались к финалу. Дэн не знал, почему именно барабаны, он мало знал о ритуалах соседей, впрочем, как и любой другой творец. Главное, разбирался в местных, один из которых скоро должен пройти в Шамбале, завершив веху Врат. Конечно, Дэн их только закроет, но отчего-то верилось, что потом про них уже никто не вспомнит, даже злобная векшская богиня.

Мила просто невероятно стойкая, раз смогла столько продержаться, причем без браслетов, в то время как они Изначальным Пламенем травились и творили такое, что вспоминать стыдно. Ничего, Ян как-нибудь переживет, а сам Дэн скоро искупит все свои ошибки. И судя по недавнему звонку Макса, сообщившему о привязке последнего места Силы к жрице реки, «скоро» совсем не метафора — чистильщики уже начали подготавливать место для телепорта в Шамбалу, где Дэн, наконец, закроет Врата.

Ничего, у него еще было немного времени — час или чуть больше, но теперь точно только для них двоих. С формальностями покончено: союз узаконен, завещание заверено, даже с чертовым замком разобрался. Оставалось найти Лану, потому что в комнате, где Дэн ее оставил, девушки не оказалось. Пошла искать его и заблудилась? Уйти совсем вряд ли могла бы…

«Нет, — успокоил он сжавшееся вдруг в панике сердце, — она не уйдет. Она останется. Это я скоро уйду…»

Так и пришлось ходить от комнаты к комнате, проверяя каждую открытую дверь, пока не обнаружил Лану в той, что отвел под художественную мастерскую и закрыл сразу же после памятного визита Николаса Тернера. Как она сюда попала? У Чолиты не было ключа, да и вообще домработница здесь не появлялась последние два месяца. Стоило спросить напрямую, а не, как обычно, строить бесполезные догадки. Потому Дэн открыл дверь и шагнул внутрь.

Лана сидела перед той самой картиной, на которой ее тело распадалось хлопьями пепла. На ней была одета та самая белая футболка, которую Дэну всучили у Макса дома, где не нашлось ни одной свободной черной его размера. Он собирался ее выкинуть, но бросил в ванной в корзину с грязным бельем, а раз Чолиты нет, никто не мог отправить ту в прачечную. Однако футболка сияла чистотой, и кроме нее, не похоже, чтобы на Лане было что-то еще.

«Об этом тоже надо спросить» — вздохнув, подумал Дэн.

Любимая обернулась и показала ему папку, что держала в руках.

— Чье это? — спросила она улыбаясь.

Картонную папку-скоросшиватель с разрисованной акриловыми маркерами обложкой Дэну вручила мать, когда отец отказался от исцеления, ничем не мотивировав свое решение. Они поругались, и Дэн по своей старой-недоброй традиции в любой непонятной ситуации пользоваться магией отца усыпил, а потом уже вылечил. Мать как раз застала его, когда он собирался сбежать, чтобы не продолжать выяснять отношения и не психовать еще больше. Она заставила Дэна проехать с ней чуть ли не через полгорода, потом целый час водила по своему офису с экскурсией, рассказывая какие-то бессмыслицы о работе и художниках, с которыми сотрудничает ее галерея, о коллеге Делайле Фокс, о «проклятых» картинах, которые та собирает, а когда поняла, что он успокоился, отвела в кабинет и всучила эту папку. Объяснять зачем не стала, мол, прочтет и разберется. Дэн не то чтобы забил на ее не озвученную просьбу, просто случая открыть так и не представилось.

— Мамино, — ответил он и нехотя добавил: — Она туда сказки записывала, которые мелкий Илья нам время от времени рассказывал. Илья — это мой младший брат.

— О! — восхитилась Лана. — Так Кот еще и Баюн! Хотя Чешир вполне на эту роль подходит.

— Ты его знаешь?

— Конечно! Он же в DrugMetal на пару с Сеней поет. А вы и впрямь похожи… О-о-о… Так это он с Шаной спал, да?

Дэн коротко кивнул, не желая развивать эту тему. Конечно, о случившемся тогда тоже стоило поговорить, но время!..

— Вы же с ним помирились? — настороженно спросила она, по-своему истолковав его угрюмость.

— Да, — поспешил заверить Дэн. — Да, мы помирились. Я даже проклятие с него снял… — он осекся, но заставил себя продолжить: — Я… я его проклял. Ну, не совсем я, а Калки. А лично всего лишь пару раз чуть не прибил, сначала амулет защитный сломав, потом разбитое проклятие едва не срастив… И тебя тоже чуть не убил… Чуть-чуть не серийный убийца…