Кстати, эти бомбы делали мои мастера из простых людей. Основой являлся осколочно-фугасный снаряд от лёгкой гаубицы, к которому приваривались лепестки стабилизатора. В снарядах нехватки они не испытывали, даже не пришлось задействовать магию дубликатов для увеличения запасов самодельных ФАБов. У каждого наездника таких было десять штук. Благодаря способности зависать на одном месте прямо над целью и оставаться невидимыми для врагов, они могли бомбить вражеские позиции с ювелирной точностью. Будь у меня сотен пять грифонов, то я бы только с ними одними разгромил немецкий фронт на десятки километров. К сожалению, могу рассчитывать только на сотню с хвостиком. При этом часть наездников обеспечивает защиту Юррдурэ-Хак и ведёт разведку вдоль линии фронта. Около десятка я отправил в немецкий тыл, чтобы они взорвали железнодорожные станции, пути, дороги и громили колонны гитлеровцев, которых их командование бросит в бой на передовую.

Кроме грифонов моя армия состояла из двух с половиной тысяч пехотинцев. Это были оборотни, разведчики и стрелки полуэльфы, штурмовики гномолюдов. Гномолюды представляли почти половину всех ударных сил. Средних и тяжёлых было мало, в основном лёгкие штурмовики. Зато на всех имелся солидный комплект амулетов нескольких типов.

Пехоту поддерживали сто восемь лёгких и средних шагоходов. Их я впервые применил в бою. Даже сам толком не знаю, как они себя покажут. Примерные расчёты показали, что один лёгкий шагоход способен разрушить примерно километр немецкой обороны по фронту. Благодаря защитным амулетам, немецкие орудия любых калибров им не опасны. И пока те будут пытаться пробить магические щиты, энергетические щиты и драйзовую броню, экипаж шагающей машины легко выбьет всю ПТО у немцев.

Свои силы я разделил на три ударных группы. Первая атаковала в районе Могилёва. Вторую возглавил я в направлении Борисова. А третья наступала немного южнее Полоцка. Как и в прошлое наступление, когда я освобождал свои земли, задачей дружины был прорыв вражеской обороны, уничтожение организованных очагов сопротивления, где используются танки и орудия, и выдавливание немцев на запад путём создания видимости окружения. На Красную Армию возлагался захват и удержание новых позиций, создание собственной линии обороны, окружение и блокирование самых упорных и фанатично настроенных фашистов, отказавшихся отступать, сдерживание контрударов противника и всё в том же духе.

После, когда линия фронта установится, дружинники будут вести разведку, выискивать группы фашистов в лесах и болотах в тылу Красной Армии и либо самостоятельно те уничтожать, либо наводить на них советских солдат. Наездники начнут контролировать небо, искать немецкие батареи и бронетехнику, а также громить с воздуха подкрепления на марше, перебрасываемые немцами из тыла.

За час я вычистил полтора километра фронта немецкой первой и второй линии обороны. Сейчас здесь раскинулось сплошное чёрное пожарище, столбы дыма от горящих ДЗОТов, ДОТов, блиндажей, деревянной обшивки стенок траншей и прочего горючего материала. Местами рвались патроны и снаряды, создавая видимость ожесточённой перестрелки. Несколько миномётных и две гаубичных батареи, расположенные далеко за второй линией, уничтожили наездники на грифонах.

Бои шли на фронте протяжённостью более трёхсот километров. За сутки мои дружинники и советские войска продвинулись на многие километры. Были освобождены десятки деревень и сёл, несколько некрупных городков. Освобождён Борисов, Верхнедвинск, на улицах Могилёва добивались последние очаги сопротивления гитлеровцев. Линия фронта подошла к Минску, до которого оставалось менее шестидесяти километров. В двух «котлах» оказались около тридцати тысяч немецких солдат только со стрелковым оружием, без припасов и техники.

Когда были уничтожены моими диверсантами несколько немецких генералов в штабах частей, попавших в зону наступления, то на их место встали их заместители, с которыми давно была проведена работа в нужном направлении. Тех, кто отказывался работать на меня, мои вассалы уничтожали: у одних остановилось сердце, другие попали под случайный налёт якобы советской авиации, третьи вдруг сошли с ума и отправились лечиться в госпитали в Германию. Получив бразды правления, предатели отправляли полки в заведомо смертельное наступление, где те ложились в чистом поле под пулемётами, минами красноармейцев или от пушек «илов», либо отводили части с позиций, где те могли стоять долго и задержать движение Красной Армии.

— Как тебе такая демонстрация, Герман Алексеевич? — поинтересовался я у своего гостя. — Сводку видел?

— Не только сводку. Я ещё прокатился на этих ваших животных из наших мифов, — ответил Рюмин. — Не по себе было, даже скажу так — страшно было. Зато очень познавательно. Ваша личная армия внушает. Это же ваши солдаты всё это сделали, а красные только воспользовались вашей победой, — в его голосе проскользнули раздражительные нотки при упоминании советской армии. Старые обиды и злость на большевиков, которые лишили его Родины и достижений, вновь вспомнились им.

— Без Красной Армии победы не было бы, Герман Алексеевич. Я просто физически не могу контролировать такую территорию. Просто растерял бы всю дружину в боях, постоянно отбивая позиции, — встал я на защиту союзников.

— Да и бог с ними, с красными, — решил свернуть тему бывший царский генерал. — Могу сказать, что полностью удовлетворён тем, что увидел. Теперь буду спокоен за операцию в Восточной Пруссии. Численность германцам не поможет.

Ещё гремела канонада к югу и западу от Юррдурэ-Хак, где добивались последние гитлеровцы и рушились немецкие планы вернуть свои позиции, а ко мне в гости напросились американцы. Причём не Джон Смит со своим сопровождением, а его боссы. Двое, если быть точнее. Один выглядел настолько старым, что я немного удивился, как он перенёс полёт и вообще после него передвигается на своих ногах, хоть и с двумя тростями. Ему на вид было лет девяносто. Аура показывала чуть меньший возраст, но именно что чуть. Второй же…

— У меня рак лёгких, господин Юрдуррэ-Хак, — сказал второй босс. Аура показывала, что ему около семидесяти лет и он страдает от смертельного заболевания, съедающего его организм изнутри. — Опухоль стала расти так быстро, что врачи говорят, будто до лета я не доживу.

— Я могу вылечить это заболевание и без превращения в оборотня, — сообщил ему я.

— Но старость останется?

— Лет десять, может даже пятнадцать смогу прибавить своим лечением к тем годам, что вам отмерено природой. А так да, возраст останется.

— Спасибо, но если выбирать между молодостью с долголетием и выздоровлением с растяжением жизни в старом теле на пару десятилетий, то я выберу первое. Это же лучше? — он пристально посмотрел мне в глаза.

— Разумеется, — подтвердил я. — Но став оборотнем вам придётся бороться со звериными привычками всю жизнь. Вас не потянет на волчиц или свежую кровь, если только сами не пожелаете провести такой эксперимент. Просто агрессивность вырастет, захочется часто решать проблемы грубой силой и лично, а не при помощи законов и помощников.

— Эх, сразу молодость вспомнилась, когда пробивал себе путь наверх с помощью кастета и кольта, — коротко рассмеялся он.

— Господин Борн, — я обратился к гостю по фамилии, которой он представился. Явно не настоящая, также, как и у Смита. Но мне на американские причуды было плевать, тем более что и так знал, кто он такой и чем занимается, — я не отговариваю вас от перерождения в оборотня. Просто хочу озвучить и другие варианты лечения и небольшого омоложения. Ещё уточню, что после перерождения вы заметно изменитесь. Уверены, что не будет эксцессов с родными и окружением, когда они увидят вас нового?

— С этим разберусь. К счастью, в моей стране хватает свобод и законов, защищающих желания и поступки граждан, храни бог Америку. А для подобных мне таких свобод и прав ещё больше. Сейчас я в твёрдой памяти и с уверенностью заявляю, что хочу стать человеком-волком! — последние слова он произнёс с некоторым пафосом и лёгкой бравадой в голосе.