Лишь бы не молчать. Лишь бы не смотреть в лицо своей внутренней темноте.

Она чувствовала то же самое, поэтому постаралась скорее нарушить тишину, вцепившись, как в спасательный круг, в первую же пришедшую в голову мысль.

— Алекс, знаете… На самом деле, в этой теории что-то есть.

— Знаешь, когда человек говорит «на самом деле», «если честно» или «по правде говоря», скорее всего он врет.

— Может это и так, но не в этом случае. Мне она действительно нравится. Ведь если верить ей, то и я не так плоха, как кажусь. Я тоже произвожу не лучшее впечатление, но по Вашей теории выходит, что положительные мои качества просто спрятаны где-то внутри… — Кристина грустно улыбнулась и посмотрела на него. Он ничего ей не сказал, но она понимала, рыбак рыбака видит издалека.

— Знаешь, у меня есть еще одна теория. Но ты пока к ней не готова.

— О чем же?

— О любви.

— Пф, как будто я ничего не знаю о любви.

— Конечно, не знаешь! Откуда тебе знать-то? Ты думаешь только про «сюси-пуси», цветочки-конфетки, но нет, это совсем не то. Любовь это когда ты изо дня в день отдаешь лучшее человеку, который этого даже не замечает!

— Это вы о своей жене?

— Бывшей жене…

— Она ничего не замечала?

Он помолчал, но все-таки ответил, тихо и почти виновато.

— Я не замечал.

Опять повисло молчание. Кристина поняла, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы расспрашивать его о жене, хоть и очень хотелось. Она сама понимала, когда-нибудь, Алекс, скорее всего, расскажет все сам. Но не сейчас. Он не был еще готов поделиться, а она еще не была готова услышать.

— Куда мы едем, Алекс? — вдруг спросила Кристина.

Он не стал отвечать сразу. В его взгляде она прочитала все сомнения и тревоги, что всплыли на поверхность, под давлением ее вопроса.

— Да никуда. Мы выжидаем и выживаем.

— И чего мы ждем?

— Пока кто-нибудь не разгребет этот чертов бедлам.

Она приподняла бровь.

— А думаете, кто-нибудь разгребет?

— Кто знает. Может быть, ведутся какие-то работы. Большие умные дяди ищут вакцину или строят убежища. А мы пока ездим, смотрим, слушаем, держим руку на пульсе, а нос по ветру.

— Дадите мне глотнуть? — спросила она, указывая на фляжку.

— Ага, сейчас же! Я малолеток не спаиваю, — голос его сразу стал громче и грубее.

— Я не малолетка! Да и кто сейчас соблюдает законы? Разве кто-то следит за их исполнением?

— Это не повод их нарушать.

— Пьяным ездить тоже нельзя. И людей бить нельзя. А вы делали и то и другое, когда вам хотелось. Да и вы что, правда думаете, что я никогда не пробовала алкоголь?

— Я бывший школьный учитель. Я хорошо знаю на что вы, детишки, способны.

— Пф, я не ребенок.

Алекс расхохотался.

— Ага, а я никогда никому не хамил, и вообще, наследный принц двухсот республик.

— Ой, да бросьте, дайте глотнуть. В новом мире больше нет законов. Посмотрите кругом, — она развела руки в стороны. — Все изменилось.

— Люди не изменились. Как были дерьмом, так и остались.

— Ну, тем более, дайте одному такому глоток вашей смертоносной жижи. Может, я помру и перестану вам докучать.

Он посмотрел на нее изучающе. Кристина поняла, что нужно еще чуть-чуть надавить и все получится.

— Тем более я замерзла. Если я заболею, вам придется со мной нянчиться, вам оно надо?

— Один глоток, — серьезно сказал он. — И то, только потому, что я самый добрый и великодушный человек на планете.

Фляжка скользнула ей в руку и поднялась вверх.

— За самого доброго и великодушного, — ей обожгло горло, и она почувствовала, как по пищеводу спускается огненная змейка. Кристина зашлась в кашле, перед глазами поплыло, но в теле образовались приятная легкость и теплота.

«Жуткое пойло, но согревает получше теплого пледа, — подумала Кристина и глотнула еще, — а может, и получше объятий».

— Какая же несусветная дрянь! Что это? — скривилась она и протягивая фляжку назад.

— Мой любимый волшебный напиток, но тебе о нем лучше не знать, — он выхватил у нее из рук фляжку и спрятал во внутренний карман куртки.

— Алекс, а что бы ты выбрал: глоток этой жижи или обнимашки от фотомодели?

Он улыбнулся.

— Сама-то как думаешь?

Кристина хохотнула, а вслед за этим в голову ей пришла мысль, которую озвучивать она ни за что бы не стала.

«Ты пьешь не потому, что тебя не любят. Тебя не любят, потому что ты пьешь».

Но она не учла того, что иногда это замкнутый круг, который очень сложно прорвать.

Милада проснулась в холодном поту. Ночнушка неприятно прилипла к телу. Она села и откинула одеяло, но уже через пару секунд натянула его назад. Руки и ноги мгновенно замерзли из-за разницы температур. У нее не было жара, но ей было горячо. Внутри как будто что-то горело, температура тела поднялась выше нормы. Это не был вирус гриппа, это не было болезнью в общем смысле слова.

Это были ночные кошмары, которые истязают до тех пор, пока не откроешь глаза, но даже тогда они не спешат сдаваться. Они стараются затянуть назад и протягивают уродливые щупальца видений, не желая отпускать на свободу свою жертву. Иногда то, что происходит в состоянии полудремы, может напугать еще сильнее, чем страшный красочный сон. Плохие сны приходят, когда их не ждут, и не торопятся уходить, когда их прогоняют. Они просто появляются и берут свое, выжимают из человека кисло-соленый страх, который выступает на коже спящего. Слизывают его, как взбитые сливки с коктейля, а когда человек просыпается, окончательно сбрасывая с себя сон, как прилипшую грязь, у него остается только ощущение ужаса и собственной наготы.

Миладе такое пробуждение среди ночи было не в новинку, но сегодня ей было особенно страшно. Даже смахнув с себя остатки сна, она чувствовала, что ночной кошмар не закончился. Она вцепилась пальчиками в одеяло и натянула его на нос. В комнате кто-то был.

Луна была яркой, почти полной и заглядывала прямо в окно, неплохо освещая комнату.

— Луна, милая, помоги мне! — прошептала Милада, умоляюще вглядываясь в бело-желтый блинчик. Окно было справа, шторы раздвинуты, а тюль мать Милады сняла, чтобы постирать. Пока девочка пыталась уговорить луну помочь, со стола что-то свалилось. Она вздрогнула и с ужасом уставилась на упавший предмет. К ним в дом иногда забредала соседская кошка, можно было бы свалить все на нее, если бы было темнее, но стол стоял напротив окна, и никакой кошки Милада не видела. Девочка помнила, как оставляла на столе альбом с рисунками, и догадалась, что свалился именно он. Одного она не могла понять: как альбом мог упасть со стола и приземлится от него на расстоянии метра? Сердечко ее застучало быстрее и, казалось, было готово проломить ребра. Милада прикусила край одеяла и засопела. Она стала всматриваться в темные уголки комнаты, до которых луна не могла дотянуться. Ни шороха, ни блика, никаких признаков живых существ девочка не обнаружила, но продолжала осматривать свою комнатку с усердием добросовестного ночного сторожа, услышавшего подозрительный звук.

Мокрая спина с прилипшей ночнушкой покрылась мурашками от струящегося из приоткрытой форточки сквозняка. Милада поежилась. Она не хотела простудиться и пить потом чай с ненавистным медом, или, что еще хуже, пить эти шипящие в стакане лекарства с едким ароматизированным вкусом. Она медленно стала опускаться на кровать, прижимаясь спиной к подушке. Так медленно, чтобы не пропустить абсолютно ничего. Если свалится тетрадка или приоткроется дверца, она это увидит, а если увидит, то встретится лицом к лицу со своим страхом. Милада никогда не понимала детей, которые прячутся с головой под одеяло, когда из-под кровати слышится шорох. Она лучше соскочит с нее и побежит в коридор, но ни за что не останется прятаться, пока в ее комнате хозяйничает подкроватный монстр. Одеяло это не укрытие, одеяло это в лучшем случае щит.