«Ты не из-за этого на Дениса злишься. Запри он тебя в своей квартире, ты бы и бровью не повел».

— Там холодно, — Лиза как будто пыталась его задержать.

Боялась, что сбежит? Но сбегать он не собирался, только избежать ее общества, хотя бы до тех пор, пока не соберется с мыслями. А сбегать — нет, не намерен. Раз уж он здесь, значит, и впрямь судьба… Зато не от проклятия.

— А что, Дэн вместе с моей бренной тушкой еще и сменку одежды захватил?

— Нет, — удивилась она. — Денис Владимирович ничего больше не приносил и очень быстро ушел, даже не согласился, чтобы я его посмотрела. Он выглядел очень больным.

Не такой уж Дэн старый, чтобы по имени-отчеству, да и Лизе должно быть больше, чем четырнадцать-пятнадцать, на которые она выглядела из-за договора с рекой. Хотя, конечно, дело может быть в воспитании.

— Ну, раз трубку взял, значит, все с ним в порядке. Не переживай за него — большой мальчик, не пропадет. Декс, идем.

Дольше уговаривать пса не пришлось. Он бросил прощальный взгляд на Лизу, как будто хотел, чтобы она пошла с ними, подбежал к Илье, уселся рядом и громко гавкнул. Ну точно — зовет.

— Я могу защитные руны начертить, — не собираясь сдаваться, предложила она и вдруг смутившись добавила: — Ну, чтобы вы не замерзли.

Илья подавил вздох и, наконец, заставил себя посмотреть ей в глаза, хотя до этого старательно избегал взгляда. Они его завораживали еще с первой встречи в череде вероятностей. Серо-голубые с золотистым центром, из-за чего воспринимались по-разному в зависимости от времени суток или года, от освещения, цвета одежды и волос, а еще, кажется, настроения. Он потом читал, что такое сочетание называется центральной гетерохромией, и считал ее куда менее впечатляющей, чем гетерохромия полная, когда у каждого глаза был свой цвет. Но глаза Лизы при этом не перестали его завораживать. Вот и сейчас тупо стоял столбом, пока не закрыл свои ладонью, делая вид, что убирает волосы.

— Не ищи повода — спроси напрямую.

— Ладно, — не стала спорить она. — Зачем ты отправил за мной своего брата в подземелья Шамбалы?

Ну вот, даже мяться не стала. Не то чтобы он надеялся, что Лиза откажется от его предложения и уйдет-таки спать, просто ожидал другое слово. Но ее интересовала исключительно собственная роль в предстоящем действе, а не причины, толкнувшие его на поступок. Ответь он честное: «Ты была моей платой за то, что приближал свою смерть» — она не поверит. Только вот мало-мальски приличной лжи для нее Илья не заготовил. Не потому, что не собирался с ней пересекаться, просто ожидал увидеть обычную девчонку с обыденными девчачьими вопросами и проблемами. Его же встретила жрица реки, прошедшая через сложные испытания и в них закалившаяся.

— Почему…

— Что? — не поняла Лиза.

— Ты должна была спросить: «Почему я отправил за тобой в подземелья Шамбалы Дэна?».

— Издеваешься? — Судя по тону, она не на шутку разозлилась.

И Илья вновь заставил себя посмотреть ей в глаза. Внутри них светилась мрачная решимость. Нет, не девчонка и даже не жрица реки. Из глубины этих чарующих глаз на него смотрело такое же, как он сам, древнее существо, слишком много повидавшее и потому слишком многое знающее, а еще — вот уж где совпадение по всем пунктам — полное самоненависти. Всесильный монстр, впихнутый мирозданием в тело ребенка.

— Она жива, — сказал он и увидел, как монстр вздрогнул.

Эх… Нехорошо с его стороны вот так сразу в самое больное. Но он же не бьет. Не собирался бить, хотел, наоборот, успокоить, помочь, потому поспешил добавить:

— Твоя мама жива. Сначала ее лечила Ольга. Ну, лечила как могла. Может, знаешь, как оно с онкологией бывает, если магией. Потом я нашел тебя в подземельях Шамбалы и попросил Дэна забрать, чтобы спасти от творящегося там. Ну а Дэн уже сам решил помочь твоей маме сбежать от Романовых и заодно полностью ее исцелил. С бонусом из Лабиринта Смерти для него такие вещи — раз плюнуть. Зачем это Дэну? Ну так, когда тебя спасал, вон одного из спящих псов Калки разбудил, — на этих словах Илья демонстративно погладил Декстера по загривку, пес, словно желая подтвердить его слова, гавкнул. — Значит, не все так плохо с его сердцем — вполне себе на месте и сопереживает живому. После эпопеи с Вратами он собирался вернуть тебя ей — воссоединить семью, так сказать.

Монстр пошел рябью, а потом его вовсе смыло проступившей водой, и напротив Ильи остался только ребенок. Оглушенный надеждой ребенок, которому лишь контрольного не хватало, чтобы разреветься. И Илье тоже досталось рикошетом, иначе бы он не сделал шаг к ней навстречу, а потом еще один и еще, пока не подошел вплотную и не обнял, прижимая к себе.

— Все хорошо, Лиз, — гладя ее по волосам, обещал он. — Все хорошо. Тебе ничего не надо делать — хватит с тебя. Теперь просто живи, для себя живи. Ничего ты им не должна. И мне ничего не должна. Ну-ну, не плачь. Все ж хорошо.

Она слышала, но не слушала, только побелевшие пальцы вцепились в его намокшую от ее слез черную футболку.

«Жаль, что со мной вот так легко не получится, — продолжая гладить девчонку по волосам, отстраненно подумал Илья. — В мое мрачное подземелье ни одно любящее сердце не сунется…»

Всякий раз, когда смерть перегрызала пуповину, соединяющую его с жизнью, душа не стремилась в круг перерождений, как это случалось с другими умершими. Всякий раз ее протаскивало через крошечные обрывки всех его жизней, пока не добиралось до первого воплощения — протодравидского мальчика с именем, обозначающим лучи солнца. И вот уже Кираном выкидывало в междумирье, где, ощетинившись сотнями «окон» в другие миры, щерилась на него череда вероятностей, предвкушая, как будет пытать душу, не успевшую вырасти во взрослом теле и окрепнуть. Они мельтешили вокруг него, пытаясь поймать взгляд, а когда ловили, мучили иными финалами, которые могли случиться, не прокляни его Калки. Столь изобретательны были они в своих пытках, столь коварны, что он никогда не мог вытерпеть их взгляда глаза в глаза слишком долго и очень скоро начинал орать от боли, несправедливости и обиды. Только тогда возвращали обратно в круг, который довольно быстро выплевывал его в новое тело, как абсолютно несъедобный продукт. И очень скоро все повторялось заново. Всегда повторялось. Неизбежно повторялось.

Но однажды Ями удалось-таки обмануть чудовищный круговорот и вытащить его душу. Она всегда хотела его спасти, но у нее никогда не получалось справиться с проклятием, потому украденную душу отдали Яме. Он же обманом всучил ее Сонг Вей в пару к ребенку, что та носила под сердцем, чтобы чуть позже Лин Вей поделил между ними проклятие, не подозревая, что возвращает то проклявшему.

Злится ли змея, укусившая себя за хвост? А проклятие? Наверняка было в бешенстве, ведь души проклятого и проклявшего перепутались и, скованные цепью не существовавшего доселе ритуала, сразу после смерти унеслись в череду перерождения. Долго оно не могло добраться до своей цели, потому и принялось грызть сотворившего, раз уж тому не повезло первым вынырнуть из круга. И ведь почти сгрызло, но цепь, продолжая работать в новом воплощении, притянуло к нему на помощь проклятого, окончательно все запутав. Восемь лет оно ждало, не понимая, кого из двоих можно трогать, кого беречь, пока в дело не вмешалась магия, вновь спаявшая разрубленное воедино.

Получившийся уродец так сильно мечтал отомстить за годы ожидания, что отчаянно бился в защитные чары, посылая копирующие вероятности сны. А когда пробился, от радостей потянул изо всех сил, и их хватило, чтобы Илью целиком утянуло в череду вероятностей, не убив при этом.

Предчувствие смерти обесценивает все — от привязанностей до смыслов жизни. С учетом проклятия, бесконечные восемь лет нашептывающего ему во снах о своих планах, каждый день превращался в самую настоящую пытку. Илья даже начал подумывать о самоубийстве, чтобы побыстрее прекратить это, но ему показали, что лучше не станет. Желая усилить агонию, проклятие открыло, кто проклял и почему, а еще что случается, когда ему по какой-либо причине не удается отравить тело, как было на этот раз.