Про самую сильную руну творцов, после использования которой даже пепла не остается от уничтоженного объекта, Лин узнал, когда искал в древних свитках повод для отмены проведения ритуала призвания на Землю богини Сарасвати. Если бы у него тогда хватило упорства!.. ничего бы не изменилось… А вот «Стена Огня» существенно помогла бы Агни, тем более ближе к центру и так все было порушено. Зачем он сдерживается? Вряд ли потому, что не знает, как призвать Изначальное Пламя. И спросить было не у кого: Ями Лина ненавидела из-за близнецов, Яма был слишком увлечен зрелищем и на другое просто не обращал внимания.

Агни тем временем добрался до площади перед Храмом Огня рядом с водопадом и теми самыми пещерами под ней, где река устроила для чужой богини Воды надежную тюрьму из собственных силовых потоков, способных выдержать и враждебную мощь, и ядовитые тени. Путь сюда дался векшу нелегко: он тяжело дышал, одной рукой зажимая рану на левой руке. С локтя капали крупные темно-фиолетовые капли, еще в воздухе источающие из себя черные завихрения. Но несмотря на это, Агни пошатываясь шел к центру площади, где стояла Сонг в том самом темно-синем ханьфу, в котором Лин видел жену в последний раз, даже кровавое пятно на груди сохранилось. Ее черные волосы спадали на лицо, но Лин знал: она смотрит на Агни, смотрит без капли испуга, зато с изрядной долей презрения. Как на букашку.

Они стаяли так, казалось, вечность. Сарасвати в теле Сонг надоело первой, и с ее тонких пальцев сорвалась небольшая синяя руна, ударившая Агни в левое плечо. Тот дернулся от удара, не удержал равновесие и припал на одно колено. Из плеча потекла новая струйка крови, источающая черные завихрения.

— И что ты заложил Яме, раз он дал тебе исцеляющую тень? — голос Сонг двоился: в первом отголоске слышалась презрение, помноженное на высокое самомнение, во втором — сожаление.

— Душу, — усмехнулся Агни. Голос его был тверд и един, в нем слышалась горечь победы, доставшейся слишком большой ценой.

Он приложил руку к ране на плече, затем поднес ладонь к глазам, вновь усмехнулся. Сонг неодобрительно фыркнула и сотворила в воздухе новую руну, больше предыдущей.

— Твоя бравада неуместна, Агни. Ты всего лишь носишь имя бога, им не являясь. Что может Искра против воплощения⁈

— Почти ничего… — прошептал он и вдруг с размаху ударил окровавленной ладонью о камни под ногами, сметая туман.

Раздался треск, тут же подхваченный эхом. Площадь дрогнула, Сонг пошатнулась, с трудом сохранив равновесие. Резкий порыв ветра откинул с ее лица волосы, обнажая все то, что она пыталась скрыть. От ее глаз по лбу и по остаткам щек вились темно-синие трещины, на дне которых пульсировали яркие капли крови, красной крови, человеческой. Сами глаза черными провалами щурились на векша, и ненависть мешалась в них с самым настоящим испугом.

— Ты!.. — зашипела она.

— Я, — спокойно заговорил он, — Агни, сын К’харога и Мьялиг, кровь и плоть Авекша, несущий в себе Огонь и Воду, тьму и свет, запираю Сонг Вей, чем бы она ни была, ибо она несет в себе смерть и разрушения!

Пока он говорил, шум рушащегося камня нарастал, площадь дрожала. Сонг, едва-едва сохраняющая равновесие, злилась все больше. Но грохот камней полностью заглушал ее брань, и только голос Агни перекрывал все. И когда он замолчал, площадь обрушилась, увлекая женщину вниз.

От ее нечеловеческого крика можно было оглохнуть, но векш даже не поморщился: сидел и смотрел в разверзнувшуюся перед ним бездну, и фиолетовая кровь из раны на груди медленно капала на вцепившуюся в камни ладонь. И пальцы сжимались все сильнее.

Грохот стих, крик смолк. Камни медленно поднимались из провала, складываясь обратно в площадку. Но только Лин расслабился, решив, что все закончилось, как в оставшийся рядом с векшем проем из глубины зияющей внизу тьмы метнулись щупальца-тени, протыкая тело Агни.

— Я проклинаю тебя! — раздался голос сброшенной вниз Сарасвати, больше не раздваиваясь. — Проклинаю Искру в твоей душе. Отныне и вовеки не возродиться ей в теле векша. Не ужиться ей с воспоминаниями прошлых жизней, не разжигать огонь мужества в храмах Авекша. А обойдет запрет — будет новый носитель Искры отрицать суть свою и стремиться к погибели, не смея творить волшбу, пока не иссякнет сила западни твоей, пока не падут оковы с меня. Проклинаю!

— Да будет так, — прошептал Агни и, закрыв глаза, свалился в оставшийся проем, сразу же закрывшийся после его падения.

На восстановившейся площади с минуту сияла сложная алая руна, а потом она словно впиталась в камень, свет пропал, но Лин знал, что замок, созданный ценой жизни Агни, все еще там.

«Придется ее запитать и усилить, да так, чтобы ни один дурак не порушил» — отстраненно подумал Лин, как будто не видел только что гибели своей жены. А может, и не видел, ведь сам он убил ее за день или несколько до этого. Проткнул заколкой, найденной в сокровищнице дяди Вейжа, которой чуть раньше убил Мина, и он из-за проведенного Лином ритуала утянул за собой в круг и Куна тоже.

«Надо бы и себя ею — гармонии ради».

Хотя, может, и не придется, ведь Ями не тронула его лишь благодаря Агни, теперь же, когда векша больше нет… Но Ями сидела, уперев руки в песок, и тело ее сотрясали беззвучные рыдания, от которых Лин поспешил отвернуться. Не ему успокаивать эту фурию, и вовсе не потому, что он не хотел торопить свою смерть. О, совсем нет! Просто он отдавал дань Агни, пытавшемуся помочь семье Лина, а потом исправившему его ошибки, насколько их вообще можно было исправить. Так что не Лину прерывать эту скорбь, они со своей смертью подождут.

Ожидание длилось вечность. В голову стали приходить разные идеи, вроде той, где он уходил в пустыню и там умирал от жажды или голода. Жаль, что здесь он не чувствовал ни того, ни другого, ни чего-то третьего. И Ями все рыдала и рыдала, словно оплакивала не векша и даже не заколотого Лином ребенка, а весь мир сразу, потому что Сарасвати нельзя было вечно держать в подземельях Шамбалы, но герой, должный прийти и всех спасти, еще не родился. И Яма куда-то исчез, причем непонятно, когда именно — Лин этого попросту не заметил. Так что все, что ему оставалось: сидеть, ждать и пялиться на бескрайнюю пустыню.

Довольный хозяин Лабиринта Смерти появился, когда о нем забыли. Он с удивлением уставился на гостя, но потом все же вспомнил, кто же такой Лин и жестом подозвал к себе.

— Пора бы тебе обратно к живым, — буднично заявил Яма и толкнул Лина, отправляя в сам собой появившийся разлом.

Странно, но ни тьма, ни огонь почти не затронули его дом, за один день превратившийся в склеп. Он сказал бы «фамильный», только были ли они семьей? Или просто заключенными в одной камере, всеми силами пытающимися угодить начальнику тюрьмы. В том, что Верховный Творец мертв, а не сбежал, Лин почему-то не сомневался. Нет, дядя не был храбрецом, только клятва богу Огня не отпустила бы его, когда враг атаковал, а может, и не его одного. Но занимать трон не хотелось еще тогда, сейчас и подавно. Ведь Лин вернулся сюда, в место, где он своими собственными руками уничтожил все, что должен был любить, но не сподобился. Сонг он желал обладать безраздельно, а дети понадобились лишь для того, чтобы кандалы на руках жены обездвижили ее полностью. Если подумать, болезнь младшего отлично справлялась с этой задачей, и если б она свела Мина в могилу, это превратило бы Сонг в мраморную статую, прекрасную и доступную только Лину. Хорошо, что этого не случилось, плохо, что случилось то, что произошло. Но пришло время поставить точку в их истории. Последнюю кровавую точку.

Лин запустил руку в рукав ханьфу, однако заколки там не обнаружил. Это сбивало с толку, ведь для красивого жеста требовалось правильное орудие, а он его, кажется, оставил в камере векша. Или то была просто его комната? Тогда не разглядел, теперь и не важно. Какой к яогуйям жест⁈ Если он действительно хочет умереть, то почему бы не воспользоваться собственной силой? В конце концов, он знает так много убивающих рун! Причем болезненных среди них немало!